Стихия (СИ)
Я закричала, заорала изо всех сил, но легче не становилось. Плакала, но слезы не приносили облегчения. Вымаливала прощения у мамы, проклинала воду, себя, весь мир, просто кричала. А потом все вокруг померкло, затягивая сознание в пустоту.
Я проснулась: этот сон снова разбудил меня. Раньше я просыпалась с криками и слезами, но не теперь. Сон вообще перестал быть для меня кошмаром так же, как страшный фильм теряет свой зловещий ужас после того, как его пересмотрели десяток раз. Я просто просыпаюсь, снова и снова прокручивая в голове моменты той весны. Скоро лето, и воспоминания перестанут мне сниться. Этот сон снится лишь весной — неведомая аномалия. Скоро лето, и я смогу наконец-то отдохнуть. Но лето после той весны было ужасным.
Думаю, не стоит говорить, что я не могла ни есть, ни пить, ни тем более с кем-то говорить. Это нельзя было назвать депрессией или шоком. Это была пустота.
Я винила в случившемся себя, ведь это у меня не хватило сил, я не отговорила маму плыть за этим злосчастным котенком. Кстати, с тех пор я не люблю кошек.
Папе было не легче, а ему вдобавок приходилось работать. Меня боялись оставлять одну, и со мной все лето сидела добросердечная и верная Дарина. Мне снились кошмары, а ей приходилось выслушивать мои истерики. Подруга кому-то отдала своего кота, чтобы во время моих визитов к ней я не впадала в безумие. Не знаю, чем бы все кончилось, если бы в конце лета мне не приснился еще один сон, в котором меня навестила мама. Она просила, чтобы я перестала себя корить, говорила, что я не виновата и сделала все, что могла. Мама улыбалась, говоря, что ей хорошо, но она не может видеть, как мы с папой страдаем. Просила взять себя в руки и жить дальше. Говорила, что я не соответствую своему имени. Погладив меня по голове, мама стала уходить по воде. По той самой воде, которая поглотила ее, отобрав драгоценное право на жизнь. Напоследок мама сказала, что вода не забирала ее жизнь и я должна прекратить ненавидеть то, что так люблю. После она исчезла, а я проснулась если не другим человеком, то хотя бы с надеждой на возрождение. Утром подошла к папе, уткнулась ему в грудь и призналась, как сильно его люблю. Вышла на улицу впервые за все лето и, подставив лицо дождевым каплям, прошептала: «Спасибо».
Глава 2
Ну и денек сегодня: ни спасительной литературы, ни расслабляющей физкультуры — вообще никаких занятий. Всех осчастливили массовой уборкой школы и прилегающей к ней территории, то есть решили легализованно эксплуатировать. Нашему классу достался второй этаж и, к моему огромному счастью, библиотека. Дарина наконец-то поправилась и скрасила мое существование своим возвращением. На наши с ней плечи легла обязанность сложить все библиотечные книги в коробки и протереть стеллажи. Мы негромко включили музыку, создавая рабочую атмосферу, и принялись за дело. В такт мелодии тело невольно начало двигаться в легком танце: ничего не могу с собой поделать.
— Зря ты их бросила, — заметила Дарина, поглядывая на танцующую меня.
— Ты же знаешь, вдохновение пропало, — я пожала плечами, продолжая снимать с полок книги.
— Я смотрю, оно начинает возвращаться. Может…
— Нет, Дарин. Это пройденный этап. И потом, драться и махать ножами тоже оказалось очень интересно.
— Тогда почему ты и свою шпионскую школу бросила? — подруга вперила в меня пытливый взгляд шоколадных глаз.
Шпионская школа… Подруга всегда так забавно называет специализированную организацию, которая обучает людей принятию возможностей своего тела и разума, различным видам боевых искусств, арт-терапии, расслаблению и еще множеству разных интересных вещей. Там было здорово… Если забыть о том, что во всем этом обучении заложена определенная цель — работа с людьми, приобретшими ПТСР и другие глубокие психологические проблемы. Проработка страхов, восстановление умения взаимодействовать с окружением, работа с чувством вины — все это тоже было, уж психолог от меня никак не хотела отставать. Правда, в итоге все получалось так себе: из-за моей упертости я сводила весь прогресс на нет.
— Не знаю. Наверное, тоже исчерпалась моя выдержка, — я развела руками и случайно смахнула с полки книгу со знакомой обложкой. В книге лежала закладка, я убрала ее и открыла до боли знакомый сонет.
— Ты что там уронила? Судя по твоему притихшему виду, что-то очень дорогое.
— Бесценное. Слушай.
Когда же счастье посетит меня?
Ни днем, ни ночью нет отдохновенья:
Забиты ночи горестями дня,
А дни — тревогами ночного бденья.
С давнишних пор враждуя, День и Ночь
Теперь друг другу протянули руки:
Тебя уводит мгла и — жить невмочь,
Тебя приводит день — приносит муки.
Дню непроглядному я льстил не раз,
Что ты его украсил взором ясным,
Беззвездной ночи льстил, что блеском глаз
(Как звезд!) ты небо делаешь прекрасным.
Но с каждым днем сильней печали гнет,
И грусть все горше напролет.*
Я закрыла книгу и посмотрела в окно.
— Ник, может, тебе в кружок чтецов записаться? — Дарина решила передохнуть и села на пыльный пол рядом со мной.
— Да ну тебя, прекрати уже попытки запихнуть меня в разные клубы по интересам. Тут к словам надо прислушиваться. Раньше это был мой любимый сонет, — я вспомнила, как перечитывала его снова и снова, находя в нем отголоски своей души и зарываясь все глубже в собственное горе. Но сейчас мне стало лучше, время (и психолог) все-таки лечит, поэтому сонет потерял свое былое очарование.
— Когда-нибудь счастье посетит тебя, — пробормотала Дарина и положила голову мне на плечо.
— Оно уже посетило меня, — я посмотрела на лучшую подругу и улыбнулась. — Давай работу закончим и прогуляемся. Погода хорошая.
Дарина подозрительно посмотрела на меня, ища в моих словах подвох.
— Там же солнце, которое ты терпеть не можешь.
— А оно уже практически летнее. И вообще, если оно мне надоест, я наколдую дождик, — я ткнула Дарину в бок, и мы вернулись к работе.
Я стояла перед зеркалом, напряженно думая, в чем же выйти в свет. Дарина настаивала на платье, значит, эта коварная сваха опять хочет меня с кем-то познакомить, не принимая во внимание все мои объяснения о неспособности кого-то полюбить в ближайшее время. Или это «ближайшее время» уже истекло спустя два года? Мне сказали, что одно из последствий того чудовищного стресса — боязнь любить. Точнее, полюбить для меня было не очень сложно, труднее станет потом. Я бы каждую секунду тряслась из-за боязни потерять любимого человека. И из нее вытекает панический страх любить. Именно поэтому я ограничилась двумя любимыми людьми: папой и Дариной. Большего мне не надо.
Так в чем же пойти? Пока раздумывала, с работы вернулся отец.
— Привет, пап. Как дела на работе? — спросила я из своей комнаты.
— Отлично. Скоро в отпуск. А в школе? — судя по шагам, папа прошел в кухню.
— Массовую уборку делали. Пап, скажи, юбка или штаны? — спросила я, в одной руке держа широкие штанищи с множеством карманов, а в другой — струящуюся юбку. Папа всегда въезжает во все быстро.
— Это ты мне или себе выбираешь? — усмехнулся он, гремя какой-то посудой.
— Ну, что останется, то и будет тебе.
— Тогда штаны.
— Так штаны мне или тебе?
— Тебе. Мне отдашь юбку, я покрашу ее в клеточку и уеду в Шотландию.
Я улыбнулась собственному отражению, нацепила штаны и протопала на кухню.
— Ты на волынке играть не умеешь, — сказала я, повиснув на папиной шее.
— Ты разбила мои мечты. Куда собираешься?
— Гулять. Даринка собирает какой-то народ, на набережную пойдем, наверное, — я слезла с папиной шеи и достала пакет сока.
— Возьми из одежды что-нибудь сверху накинуть, вечером у воды прохладно, — отец внимательно на меня посмотрел. Даже представить не могу, как он за меня беспокоится каждую минуту своей жизни. Надеюсь, он дает себе передышки, чтобы думать о чем-нибудь другом. Поставив стакан на стол, я посмотрела на своего обожаемого родителя и улыбнулась: