Подержанные души

Вот мы с вагончика сходим, и я подмечаю – профурсетки какие-то стоят возле клуба, под самым плакатом Военного ведомства с портретом такой же дамочки, а тот говорит: “Она – мина-ловушка! ВЗ [20] вылечат, а сожаления – нет”.
И мы такие подходим, а я грю:
– Эй, пупсик, ты для этого плаката позировала?
А одна дамочка – та, что покруглее, – отвечает:
– Быть может, морячок, да только об этом никто еще не пожалел, – отчего мне смешно стало, а рядовой Эдди только взгляд опустил да улыбается себе в верхнюю пуговицу. Только отошли, как он мне шепчет:
– Никогда я ничего эдакого не делал.
Это я и сам уже прикинул, но грю пацану:
– Вот для чего и нужны “Друзья Дороти”, пацан, – как бы наугад эдак, в темноту.
А у него ухмылка такая дурацкая расплывается, и он мне грит:
– Парень так и сказал.
И я такой:
– Какой еще парень? – Но тут мы уже внутрь зашли, а там оркестр шпарит вовсю, трубач весь город разносит старым стандартом “Чикаго”, перед которым снимаю я свою беску, потому что город-то это и впрямь мой. И вот пьем себе мы да слушаем джаз и смеемся без особой причины, потому как пацан не желает думать о том, куда это он едет, и не хочет думать о том, откуда приехал, а я не могу никак сообразить, как же мне подкопаться к этой самой Дороти, пока у нас оркестр жарит. Опрокинули мы по нескольку, и пацан даже одной дамочке дал вывести себя на пятак, а поскольку больше всего он смахивает на колченогого слепыша, который тараканов давит, а не на танцора, я тут как раз в хезник пошел, чтоб не подумали, будто мы знакомы, и по пути назад случайно с пехтурой столкнулся, а у него выпивка возьми да пролейся. Не успел я толком извиниться, еще даже не докончил ту часть, что хоть он и зассыха безмозглый, неуклюжий армейский сукин-сын-руки-крюки, это совершенная случайность, что я с ним столкнулся и разлил ему стакан, как он на меня замахивается. И раз он подбородок мой задел не слегка, я просто обязан возвратить его оказанные мне знаки внимания слева ему в ебаную хлеборезку и справа поперек, что перелетает ему через бак, не задев. И тут изо всех щелей выползает вся Седьмая пехотная, и я уже вскорости – увертываю от – дюжины зеленых подлюк, ловлю удары и в машинное отделение, и в камбуз, равно как и в мостик, а ответный огонь мой либо малодействен, либо не достигает цели вообще, раз на меня с воем навалились тридцать-одиннадцать здоровенных бугаев или около того. И ко дну я иду быстро, хоть сейчас отсчет начинай. И тут двое окопников как отлетят назад, точно по ядру себе схлопотали, а за ними – еще двое, только с другой стороны, и пусть и светит мне мало что, я вижу, как в пехтуру эту всю входит рядовой Эдди Бёдекер-младший – ни дать ни взять молот бога, блядь, и с каждым ударом по одному бойцу вырубает, а тех, кого не вырубает, берет за шиворот и швыряет эдак неторопливо через столы, стулья и разнообразных поверженных граждан, и тут мне приходит в голову, что я, наверно, танцевальные па этого пацана слишком уж скоропалительно оценил, поскольку хоть он два шажка подряд в танце сделать и не в состоянии, пусть они даже ему на полу размечены, сочетание правой-левой у него такое, что “панцер” остановит.
Совсем немного погодя парни из всех родов войск уже обмениваются мнениями и сломанной мебелью, и я слышу зловещий хор свистков ВП [21], тут же хватаю пацана за ремень и тащу его назад, между столиков и за шторку позади сцены, а оттуда – в переулок, где на секундочку рушусь наземь собраться с мыслями, а также проверить, не шатается ли зуб, и пацан нагибается ко мне, руки на коленях, ртом воздух ловит, сам ржет и кровью чутка отхаркивается.
– Ну что, пацан, – грю ему. – Ты мне шкуру спас. – И протягиваю ему руку со ссаженными костяшками.
Он ее жмет и грит:
– “Друзья Дороти”, – и подтягивает к себе, обниматься.
– Ага, ага, “Друзья блядской Дороти”, – грю я, хлопая его по спине. – Вот кстати, – продолжаю, уже отталкивая его. – Давай-ка прогуляемся…
– Мне в Форт-Мейсон вернуться надо, – отвечает пацан. – Уже почти полночь. Канатка в полночь перестает ездить, а утром у меня отход.
– Я знаю, пацан, но “Друзья Дороти”, – грю я. Мне вдруг становится понятно, что я несколько отклонился от своей задачи и если пацан сейчас уйдет, мне все сызнова начинать придется, пусть я и подозреваю, что наткнулся не вполне на тайного гения этой дьявольской организации Дороти. Но все равно.
– Слушай, – грит пацан. – Все было шикарно. Очень роскошно было. Я тебя правда очень ценю, знаешь, ты настоящий друг, но мне нужно идти. Я раньше ничего эдакого никогда не делал, ни разу не встречал таких, как ты. Это было шикарно.
– Ну, знаешь… – грю я, толком и не соображая, как все это расхлебать. Тот зуб один точно шатается.
Как вдруг пацан опять меня сгребает в охапку, – обнимает крепко-крепко, а затем поворачивается и как припустит к остановке канатки. Уже на полквартала отошел, но тут поворачивается и грит:
– Утром я мост Золотые Ворота увижу. В ноль-шесть-ноль-ноль. Никогда раньше рассвета над океаном не глядел. Там и увидимся. Там и попрощаемся.
И меня так и подмывает отметить несколько деталей, включая то, что мост Золотые Ворота ему придется разглядывать снизу, пока он будет проходить под ним на судне курсом в открытое море, что мы – на Западном побережье, а над океаном солнце тут не встает, и что бежать ему сейчас совершенно не стоит, потому как я слышу колокол вагончика еще в нескольких кварталах отсюда, – но всё это детали мельче, чем мне хочется вопить на весь переулок, когда вокруг повсюду ВП еще рыщет, и поэтому я отвечаю:
– Я приду.
– “Друзья Дороти”, – грит пацан и машет мне.
– “Друзья Дороти”, – грю я ему в ответ. Что вам наглядно демонстрирует не сходя с места разницу между матросами и морской пехотой: морпехи, блядь, идиоты. Бегают, когда не нужно.
И вот наутро я на мосту, только-только рассветает, у меня такой бодунище, что чувствую – если глаза не закрою, кровью истеку, да только меня это не волнует, потому как глаза у меня заплыли до того, что ни капельки не просочится, – и тут вижу пацана: один-одинешенек где-то на середине моста, в тумане, и машет мне как придурок чертов, едва меня завидел. И вот я к нему такой хромаю, а как поближе подбираюсь, он давай ко мне бежать, поэтому я ему грю:
– Отставить бег! Никакого бега, к черту!
А он все равно бежит и вот уже руки мне навстречу раскинул, как будто обниматься лезет, а я для такого вот совсем не в настроении.
И потому шаг назад делаю и грю:
– Вольно, боец.
И он останавливается, на носках подпрыгивает весь, как ятая маленькая девчонка.
– Никак не мог дождаться. Я про тебя всю ночь думал. Заснуть не смог, – грит он.
– Ага, ага, это хорошо, – грю я. – Но насчет “Друзей Дороти”…
– Ты меня прости за это, – грит пацан. – Я очень виноват. В смысле, мне хочется, но я ничего эдакого раньше никогда не делал. То есть в Канзасе таких не бывает. Я подумал – то есть если предки у меня… я думал, что я там один такой. А потом этот парень в учебке рассказал мне о “Друзьях Дороти”.
Ну да. Из Канзаса он, значит. В общем, я грю:
– Все, хватит, ты должен мне рассказать про Дороти все, что знаешь, Эдди.
– Но я ж ничего не знаю. Я только – у меня просто такие чувства…
И тут пацан хватает меня в охапку прямо не сходя с места и чмок меня слюняво со всей дури прямо в едальник. Я так удивился, что чуть было не обгадился. И вот оттолкнул его, знаешь, эдак от себя, прямо ладонью в подбородок уперся, и когда отплевываться закончил, грю:
– Это что еще за хрень была?