Страж империи (СИ)

Я закрыл глаза, и перед моим мысленным взором снова появилось кольцо из стали и брони. И самая большая на свете бригада зачистки.
* * *
День «Д» настал.
Великий день. День, который, может быть, войдет в историю как поворотный момент борьбы с Зоной. День, когда было начато великое дело.
День, когда кадеты прибыли в спецучебку.
Им еще по пути выдали форму, утвержденную министром: по покрою аналогична военной, но без военной символики. Только на рукаве – шеврон с опознавательным знаком специального истребительного отряда: аббревиатура С.И.О. и два стилизованных скрещенных «кишкодера».
И вот они выгрузились из автобуса и выстроились на плацу. Подходим мы со Скарлетт – я в рубашке без кителя, она при полном параде.
На ее замечание о том, что мне стоило бы надеть парадную форму, я только беззлобно ухмыльнулся:
– Во-первых – мы не армия. Во-вторых – какой парад? У нас что, торжество? Торжество будет, когда мы выпустим отряд способных бойцов, а пока…
Молча подхожу к стою и начинаю неторопливый смотр: просто интересно посмотреть, что из себя представляют парни, показавшие высокие результаты на весьма неслабых испытаниях. И – сюрприз. Буквально четвертая с начала шеренги – девушка.
Признаться, тут я удивился. В спецназе, хоть пехотном, хоть морском, хоть десантном, женщин нет. Ни в Аркадии, ни в Рейхе, ни у сербов, ни у венгрочехов, ни у прибалтов. В других родах войск они есть, снайпера из женщин, говорят, получаются даже лучше, чем из мужчин, но спецназ – это спецназ. Там слишком высокие требования сугубо физического характера. И тут – оппаньки.
Останавливаюсь перед ней, внимательно смотрю. Рослая, крепкая, с сильным недостатком женственности – чем-то смахивает на пловчиху, пловчихи они такие, мужеподобные. Но, видимо, не пловчиха, просто сложена так. Лицо широкое, круглое, плоское, не блещущее красотой – степнячка. Это кое-что объясняет: степняки-одонги, кочующие у подножия уральских гор и по сей день, издавна славятся выносливостью и национальным характером.
Тут я заметил, что она начинает понемногу краснеть. Ну да, я слишком беспардонно пялюсь.
– Имя?
– Тая Бурах.
Поворачиваюсь к Скарлетт:
– Досье?
Она быстро находит в своей папке файл и протягивает мне. Так-с…
Бегло просмотрев результаты тестов, я обнаружил, что Тая Бурах – ни в чем не лучшая, во многом уступает другим, но суммарные показатели по выносливости очень высоки. Из-за того, что тесты для спецназа пошли в ход без изменений, кандидатам пришлось состязаться в том числе в таких необычных дисциплинах, как гребля, плавание и перебежки на полусогнутых с грузом на плечах. В перебежках на полусогнутых Тая оказалась четвертой, в забеге на десять километров – даже второй.
– Однако же, смотрю, ты умудрилась обскакать, перебежать и перегрести многих парней, – заметил я.
– Старалась, сэр!
– Заметно. Что народ в степи вынослив, я и так знал… Выносливость – это хорошо. Полезно в нашем деле. Моя самая долгая охота шла, чтоб не соврать, часов примерно тридцать восемь… Засады, обходы, перебежки… Но тот момент, когда ты в итоге встречаешься со своей добычей – он, как правило, очень короткий. Ты его или он тебя. Там уже выносливости недостаточно.
– Сэр, моя мать во время Херсонесской войны вынесла с поля боя двоих раненых – одновременно. А будучи в пожилом возрасте, убила медведя топором. Если я пошла в нее хоть вполовину – я справлюсь! – бодро отрапортовала она.
– Очень надеюсь и желаю успеха.
Я сделал еще пару шагов вдоль строя и внезапно заметил знакомое лицо. Аристарх.
– О, кого я вижу. Честно говоря, даже не очень удивлен, что ты здесь. Что подвигло тебя ступить на эту стезю, Аристарх?
– Сэр, когда я увидел ваш бой с одержимым – сразу же осознал всю тщетность бытия обычным пехотинцем!
– Это правильно, – одобрил я. – Всегда жил с убеждением, что только эстэошники – стоящие парни, а все остальные вояки – казенные дармоеды. Приятно, что мою точку зрения разделяют и другие. Добро пожаловать, и постарайся не вылететь через недельку.
От моих слов про дармоедов у парня, стоящего возле Аристарха, слегка перекосило лицо, и я сразу переключился на него.
– Что с лицом, кадет? Нервный тик?
– Несправедливость ваших слов о военных нарушила мое душевное равновесие… Сэр.
– Так ты не согласен со мной?
– Сэр, в том, что потусторонняя угроза наиболее опасна в данный момент, никто не сомневается, но все же замечу, что у Сиберии есть и другие враги. Как, впрочем, и у любого иного государства.
Я кивнул:
– Так-то ты прав… частично. Да, есть и другие враги… казенные дармоеды других стран, ага. Вот посуди сам, что делает обычный вояка? Тратит казенные деньги и периодически ходит убивать других таких же из-за всякой ерунды вроде политических разногласий и территориальных споров. Притом замечу, что в войне против других людей нет ровным счетом ничего достойного. Ведь ты сражаешься против того, кто ни в чем тебя не превосходит. Против равного, вооруженного равным оружием…
– Боюсь, что не согласен с такой точкой зрения, сэр.
Я пристально посмотрел ему в глаза:
– А кто ты такой, чтобы иметь свою точку зрения на этот вопрос? Скажи, многих людей ты убил?
Такой поворот его смутил.
– Не приходилось, сэр.
– Ну вот. А я убил пятерых. Причем впервые – когда мне было всего двенадцать. И я со знанием дела говорю тебе: в этом нет ничего достойного, славного или просто такого, что приятно вспомнить. Я не раскаиваюсь ни капли – но и гордиться ровным счетом нечем. Потому – только эстэошники чего-то стоящие парни. Все остальные вояки – дармоеды. Если ты не согласен с этой железной и не требующей доказательств аксиомой – у меня к тебе сразу же вопрос: а какого хрена, скажи на милость, ты сюда приперся-то?
Он не нашел контраргументов.
– Я понял, сэр.
Я повернулся к нему спиной, сделал пару шагов и снова развернулся лицом к строю.
– Возможно, я все же кого-то не убедил… Давайте проведем мысленный эксперимент. Представьте себе на минутку, что во всем мире пропали все-все обычные вояки. Даже не пропали, а просто забыли, как воевать. Забыли не только как держать оружие – но даже забыли, что это такое и зачем оно нужно. Что будет?
Несколько секунд царила тишина, затем несмелый голос из середины строя предположил:
– Нападут свартальвы?
Я ухмыльнулся.
– Все – значит все. Свартальвы тоже забыли, как воевать. И боевые маги забыли все свои заклинания. Что будет? Я вам скажу, что. Ни-че-го. Просто не надо будет тратить государственные средства на винтовки, пушки и боеприпасы. А теперь – вторая стадия эксперимента. Давайте представим себе, что будет, если вояки останутся, но подразделения зачистки забудут, как бороться с Порчей и одержимыми. Что будет? Трындец будет, вот что. Потому что никчемные дармоеды в ужасе разбегутся, как они это обычно и делают. Если во всем мире пропадут военные – мир и не заметит, а если заметит – порадуется. Если же пропадут эстэошники – будет катастрофа. И вы все это понимаете, если не умом, так подсознательно. Потому что иначе вас тут бы не было. – Я выждал несколько секунд и подытожил: – что ж, молчание – знак согласия.
– Сэр, можно вопрос? – раздался бойкий голос из строя.
– Задавай.
– Правда все то, что про вас газеты пишут?
Я приподнял бровь:
– А что там пишут? У меня как-то нет времени на газеты.
– Репортеры накопали, что вы на самом деле из Аркадии, и то, что вы употребляете слово «эстэошники», это подтверждает. Репортеры накопали, что вы участвовали в спасении аркадианского кронпринца, но затем якобы погибли… ну и много еще накопали. Включая вашу любимую фразу про то, что только эстэошники чего-то стоят.
Ну вот, началось. Даже странно, что так поздно.
– Правду пишут, – спокойно подтвердил я. – Ну, кроме того, что я погиб. Это все?
– Собственно, сэр, это был не совсем вопрос, скорее – риторический, – сказал кадет, невысокий, но крепкий парень с невыразительным лицом и живыми, умными глазами. – А собственно вопрос немного в другом. Если наши газетчики накопали на вас все в Аркадии – надо думать, что репортеры из Аркадии у нас тут тоже все накопали. И вот всем вопросам вопрос: почему в Аркадии уже знают, что вы на самом деле живы и преспокойно перебежали к нам, но никакого скандала нет? Поставленный Арклайту, то бишь вам, памятник преспокойно себе стоит, хотя стоило бы ожидать сноса и заочного осуждения за государственную измену. Вы не поймите превратно, сэр, я интересуюсь главным образом потому, что проспорил пять тысяч талеров, поставив на то, что памятник вам снесут в течение двух дней – а он стоит и хоть бы хны.