Мера ноль (СИ)

– Стихия духа есть у всех, Старый!
– Да, Торбун, но кому-то меньше досталось, кому-то больше.
– Да он же нулевая мера! Чего там больше?
– Сейчас и поглядим. Воды скомандуй принести.
Десятник рыкнул и шаркнул ногой от досады.
– Троргал, дуй давай за водой, зверье твое пустое!
– Понял, мастер.
Прошаркали шаги, отдаляясь от меня, а я так и лежал, не сводя глаз с меча и готовясь к следующему рывку. Земля скрипела на зубах, когда я сжимал челюсти от боли, но потихоньку я опять подтянул колени под живот. Локти под грудь.
Готовься…
Пры-ы-ыжок!
Тело рванулось, и я попытался выкинуть руки вперед. Получилось очень плохо, я со всего маху проехался лицом по земле. Даже в глаза попало, и я загудел от наждачной боли, зажмурившись. Вот только пальцы…
Пальцы правой руки коснулись чего-то, что не могло быть землей. Твердый металлический предмет. Я с лаской погладил навершие рукояти клинка, пытаясь рассмотреть его через забитые песком глаза. Все слезилось, долго веки держать открытыми не получилось, я снова зажмурился.
Как же больно.
Но пальцы все пытались подцепить. Подтянуть. Еще чуть-чуть. Есть! Да, усилия не пропали даром.
Я счастливо заулыбался, сразу почувствовав песок между зубами и губами. Теперь все усилия на то, чтобы удержать и подтянуть. Пальцы, к которым наконец прилила кровь, разгибаются, соскальзывают, но я потихоньку тяну.
Клинок тихо звенел, скользя по редкому гравию. Я тянул к себе меч и не верил происходящему. Я сегодня умирал под дорожным мостом, в мире с машинами и техникой. А здесь что? Мечи, копья… Что это, постановочные декорации? Но лежащий неподалеку труп воина говорил об обратном.
Клинок оказался в моих руках и я осторожно обнял его, прижавшись щекой к рукояти. Так, свернувшись в позе зародыша и обнимая меч, я отдыхал.
– Вставай! Собака нулячья!
– Небо ждать не будет.
Послышались шаги. Я поднял голову, пытаясь разомкнуть песочные глаза. Вернулся Троргал.
Рядом упала кожаная фляга, внутри заплескалось, забулькало…
Откуда только силы появились, руки мигом схватили, я за секунду нашел деревянную пробку. Только что пальцы меч ухватить не могли, а пробку мигом выдернули. Я оперся на локоть, разом приподняв тело, и подкинул флягу ко рту.
Я зацепился взглядом за воинов. Они смотрели, чуть улыбаясь, хитро щурясь. Рука с флягой остановилась, бессильно опустилась на землю. Что там, отрава?
– Да никто тебя травить не будет, – усмехнулся знахарь, – Это не делает чести воину.
Я с сомнением поджал губы и покосился на небо, смаргивая боль от песка под веками. Кто знает, что у них там небо разрешает, а что может оказаться вполне нормальным? Во всех этих религиях всегда так было – что не запрещено, то, значит, можно. Подлая суть человека извернется, но найдет лазейку.
«Честь для Зеленых Скорпионов не пустое слово».
Ага. И она еще здесь.
Я вздохнул. Память вырвала какие-то обрывки с уроков по выживанию. Что-то там про спазмы желудка. Это про еду или воду? Вот не помню, хоть убей.
Мне бы вспомнить, как меня зовут. Вот дочку точно помню.
Я осторожно приподнял мешковатую флягу, приложил к губам, чуть поднял. Прохладная жидкость с землистым привкусом хлынула в рот, и я, сделав неимоверное усилие, убрал флягу ото рта. Весь организм вспыхнул буйной сиреной: «ГЛОТАЙ! ПЕЙ! ГЛОТАЙ!»
Я выдержал. Прополоскал водой рот, воспаленный язык благодарно купался в ней спустя два дня засухи. Собрав всю грязь и песок, я… выплюнул ее на землю.
– Вот же ноль смердящий! Он издевается.
– Тихо, Торбун, мы же не в пустыне. Воды хватит.
– Старый, что мы с ним телимся?
Первые крохи жидкости, впитавшиеся через язык, прояснили голову. Я пригубил снова и сделал три мелких глотка. Организм, до этого трубивший во все барабаны, понял, что моя воля сильнее, и безропотно принимал ту дозу, что я определил.
Как же хорошо. Твою-то мать, я никогда еще в жизни не пил с таким удовольствием. Эта вода казалась самой вкусной, что я пробовал.
Сделав несколько глотков, я снова взял паузу. Появились силы.
– А-а-а… – со стоном и криком я, толкаясь локтем, а потом и ладонью, натянул измученные мышцы, и сел.
Я сидел!
– Кого он вызвал на поединок?
Знахарь задал вопрос, но в ответ возникла пауза. Я плеснул из фляги в грязную ладонь, растер воду, пытаясь сделать почище. Налив еще немного, я попытался промыть глаза.
– Я пойду! Пальцем перешибу.
– А с чего это ты, я же топор метнул!
– И промахнулся. Попытку сделал.
– Их тут двое было, Троргал и Кроммал, – пояснил десятник.
Я поднял голову, оглядывая лица огромных и суровых воинов. Троргал и Кроммал хищно улыбались, их глаза прямо горели желанием перерубить тощего нуля.
Кроммал так и не отпустил копье. Он упер его древком в землю, одну руку положил на бок, и стоял, выпятив грудь. Троргал, прищурив глаза, попробовал на остроту лезвие топора и кивнул мне. Типа, все готово для тебя.
– Дерьмо нулячье, долго молчать будешь?
Я перевел взгляд на десятника. Он нервно дернул мечом, и глядя на меня с презрением, сплюнул мне под ноги. Вся эта суета с «дерьмом нулячьим» явно казалась ему лишней тратой времени.
Вокруг горела и грабилась деревня, кричали люди, и там воины Торбуна давно уже без присмотра. А он тут, нянчится с каким-то задохликом, вдруг нашедшим в себе наглость умереть красиво.
Лысый зарычал от злости и, глянув на небо, резко приложил ко лбу два пальца и отмахнул их вниз. Это у них наверняка жест какой-то священный. Или охранный.
– Просветленный, знаешь ли ты правила? Ты хотел поединка… – устало вздохнув, сказал Старый.
Он нервно поправил серебряный обруч и покосился на воинов. Авторитет авторитетом, но ему не надо, чтобы все думали, что у него начинаются старческие капризы.
– С ним буду биться! – я указал пальцем на десятника.
Лысый хапанул воздуха и покраснел от злости.
– Да как ты, нулевая мера, смеешь?
Кроммал возмущенно покачал головой:
– Просва, ты не видишь, кто перед тобой? Это мастер зверь, третье жало!
«Ты сдурел? У тебя никаких шансов!»
Даже моя соседка по палате возмутилась.
Я усмехнулся. Можно подумать, с блондином или брюнетом у меня больше шансов. Если уж вызывать на поединок, то самого сильного. А Небо разберется.
«Идиот!»
Я посмотрел на небо. И вдруг приложил два пальца правой руки ко лбу и отвел их. Я сразу понял, что это движение для этого тела очень привычное, будто делаю это тысячу раз на дню.
– Да будет так, – сказал Старый, покачав головой. Он явно ожидал от меня чего-то другого.
– Ну, ноль, ты мог умереть быстро, – прошипел сквозь зубы Торбун.
Да, спасибо. Два дня ждал смерти, куда уж быстрее-то.
Я потихоньку нагнулся вперед, уперся ладонями в землю, и попытался встать на колени. Руки затряслись, ноги не слушались, но после четвертой попытки я смог таки упереться. Теперь подъем! Подъе-е-о-о-о-ом!
***
«Вставай, твою мать! Шавка сраная! Подъе-е-о-о-ом! Что, сил нет?!? А моргать силы есть? Это я тут вас жалею, а враг жалеть не будет. Ножик в позвонки отлично входит!»
***
Враг жалеть не будет. Перенеся вес тела на трясущиеся ноги, я вдохнул и, наконец-то, оторвал руки от земли. Медленно поднялся и, пошатываясь, осмотрелся.
Синее небо с ярким солнцем, одинокое облачко. Деревня находилась в какой-то долине, вокруг возвышались самые настоящие горы. Все, как на картинках – снежные шапки, величественные перевалы, и стелющийся на склонах туман.
Тут было даже уютно, в этой деревне. Если бы не резня, которую тут, по-видимому, устроили эти самые Зеленые Скорпионы.
«Не спеши судить».
Я с сомнением слушал голос. У меня свои представления о морали, и в то, что здесь все справедливо, мне не верилось. Если этот Торбун считает нормальным резать детей и женщин, то у меня против него рука не дрогнет.
«В какого идиота я попала!»