Памятник Дюку (Повести)

Мне повезло, когда, получив назначение в авиационный полк, я поселился в холостяцкой комнате вместе с Курбатовым. У нас сразу возникло хоть и примитивное, но общее хозяйство. Вечером, после полетов, мы вместе ходили в клуб, и наиболее ревнивые мужья бдительно следили за нами, когда мы приглашали их жен на танцы.
Небольшой городок при аэродроме не имел тайн, если дело касалось чьей-то личной жизни. В трех каменных домах, возведенных на скорую руку, казалось, нет стен, отделяющих не только квартиры, но и сами дома друг от друга. Едва капитан Старовойтов поссорится со своей женой на четвертом этаже третьего дома, как все обстоятельства этой ссоры уже обсуждаются на втором этаже первого. Они обсуждались бы и на первом этаже, если бы его не занимала библиотека, где строгая библиотекарша заставляла всех говорить шепотом. Когда-то она работала в большом московском читальном зале, где говорили шепотом, чтобы не мешать друг другу, поэтому свою привычку она перенесла в нашу маленькую библиотеку, и каждый громкий возглас вызывал у нее гневный протест.
Библиотекаршу звали Варварой Петровной, а фамилию ее я так и не узнал. Сразу же после приезда я серьезно проштрафился, задержав книги на лишние три дня, и это внесло в наши отношения некоторое обострение. А когда еще через несколько дней я посмел войти в библиотеку с папиросой в зубах, последовал такой взрыв, что с этого дня я стал обходить библиотеку стороной.
И только один человек в городе имел право называть суровую библиотекаршу просто Варечкой. Это был Курбатов. Как он нашел путь к ее сердцу, знал он один.
Нет, я не хочу быть несправедливым. Варваре Петровне под тридцать. Она миловидна, и, когда идет рядом с Курбатовым, подтягивается, становится почти стройной.
И вот однажды под вечер Курбатов затащил меня в библиотеку. Нет, не специально. Просто возвращались домой с аэродрома, проходили мимо библиотеки, и когда из окна выглянуло неулыбчивое лицо Варвары Петровны, строго и надменно оглядевшей Курбатова, он виновато скосил на меня глаза и тихо спросил:
— Зайдем?!
— Зайдем! — кивнул я и, вздохнув, свернул за ним к крыльцу.
Через несколько минут Курбатов оживленно рассказывал Варваре Петровне о своем новом истребителе, на котором выполнял учебные стрельбы, а она, слушая его, как-то успокоено, по-домашнему заполняла ровным, круглым почерком формуляры книг. Взгляд ее небольших серых глаз теплел, когда она время от времени поглядывала на Курбатова, поощрительно кивая головой, и снова становился отчужденным, если я невольно попадал в поле ее зрения. То, что я друг Курбатова, для нее не имело ровно никакого значения.
— Ну, что новенького? — вдруг спросил Курбатов и взглянул на старенький ламповый приемник, стоявший в углу, за книжными полками. Потемневший, когда-то отполированный под красное дерево фанерный ящик был покрыт потеками стеарина: очевидно, не раз служил подставкой для свечей, когда отказывал единственный полковой движок, дававший всему городку свет; из этого ящика, казалось, невозможно извлечь ни одного звука.
— Хочешь послушать? — спросила Варя и взглянула на меня.
Курбатов перехватил ее взгляд.
— Да перестань ты на него сердиться, — сказал он. — Алешка ведь свой парень!..
Варвара Петровна, не ответив, поднялась и подошла к приемнику.
— Настрой на Берлин! Или на Лондон! — сказал Курбатов. — Только переводи! Что они о нас болтают?!.
Тотчас же комната наполнилась свистом, завыванием, дробным перестуком азбуки Морзе. Мой тренированный слух сразу же выстраивал в ряд группы цифровых шифров. Я уже знал наизусть многие станции, угадывал почерк радистов. По тембру различал, какая станция передает. Несомненно, работали десятки военных раций, находящихся невдалеке от границы… Москва передавала сводку об успехах кубанских землеробов. На полуслове московский диктор утонул в хаосе звуков, и тут же послышалась густая английская речь.
— Стой! — скомандовал Курбатов. — Что говорит?!.
Ни он, ни я ни слова не понимали по-английски. Но узкое лицо Вари, только что казавшееся мне неприятным, вдруг осветилось напряженной мыслью. Недвижным взглядом она остро смотрела в одну точку повыше приемника, и ее губы шевелились.
— Что он говорит? — неторопливо спросил Курбатов. — Переведи!..
— Подожди, Тома! — сказала она, и я невольно взглянул на Курбатова: его звали Тимофей, и это непроизвольно произнесенное интимное — Тома бросало новый свет на его отношения с библиотекаршей.
Ни он, ни она даже не заметили моего движения. Еще с минуту она молча слушала голос английского диктора, а потом резким щелчком выключила приемник.
— Ну, что?! — почти крикнул Курбатов. — Чего ты молчишь?!
— Я ничего не поняла, — сухо сказала Варя и снова заняла свое место за столом.
Я поднялся и вышел из комнаты. Курбатов меня не задержал.
Над аэродромом спустилась ночь. С реки дул легкий ветерок, и в другое время я пошел бы на берег, побродил по высокой, колкой траве, искупался бы, хотя вода еще холодна.
«Ну и бог с ней, с Варей! — думал я, направляясь к аэродрому. — Пусть не доверяет, все равно Тимофей потом расскажет, чего она там услышала». Я завидовал всем, кто владел иностранными языками. Они раздвигают мир. И вот эта злыдня, Варвара Петровна, знает то, чего не знаю я.
Как себя ни уговаривай, а обидно!
Узкий луч прожектора прочертил вдалеке небо и упал во тьму. Где-то в стороне застучал авиационный мотор: очевидно, в мастерских работали техники. А потом стук затих, и вновь наступила тишина.
Я шел по густой траве, и чем дальше удалялся от домов, тем спокойнее становилось на сердце, будто все сложности жизни отодвинулись куда-то в прошлое. Вот над горизонтом поднимается луна! Громко верещат кузнечики! Какое-то удивительно острое чувство молодости овладело мной. И, не думая о том, услышит меня кто-нибудь или нет, я стал громко читать стихотворение о любви.
И вдруг, когда уже вышел на дорожку, ведущую к радиостанции, я услышал приближающийся топот сапог; кто-то, тяжело ступая, бежал к домам.
Я ускорил шаг и через несколько секунд по силуэту узнал бегущего навстречу.
— Кудря?! Ты куда?!
— За вами, товарищ командир! — выкрикнул из темноты Кудря, круто останавливаясь.
— Что случилось?!
— Немецкий самолет просит посадки. Летчик передает сигнал об аварии…
Я невольно прислушался, — в темном небе завывали моторы «юнкерса». Пригляделся — и мне показалось, что один из моторов выбрасывает пламя.
— Командиру полка сообщили?
— Полковник Данилов приказал вам лично держать связь с самолетом и руководить его посадкой на запасный аэродром в Кольцовке.
Через считанные секунды я уже сижу за пультом радиостанции, заменив дежурного радиста. Кудря — старшина и мой заместитель — держит телефонную трубку прижатой к уху и все время дает объяснения непрерывно звонящим начальникам из штаба дивизии и корпуса.
Рация уже настроена на волну самолета, и я слышу тревожные позывные немецкого радиста. Тут же передаю сигнал: «Внимание!..» Затем свои позывные и координаты запасного аэродрома…
В распахнутое окно мне видно, как в той стороне, где Кольцовка, вспыхнули прожектора. До запасного аэродрома всего пятнадцать километров — это просто ровное, давно не паханное поле, на которое удобно сажать самолеты без особенного риска сломать шасси. Туда завезено горючее в бочках, и вблизи установлены прожектора. Только несколько дней тому назад мы соединили прожекторную команду со штабом телефонным проводом. Теперь это очень пригодилось.
Оперативный дежурный капитан Стриженюк, один из самых расторопных командиров звеньев, накрепко взял дело в свои руки. До прихода командира полка он приказал дать немецким летчикам сигнал ракетами, в каком направлении им нужно вести самолет, а прожектористам — лучом осветить полосу посадки. Я дублировал его указания, и радист самолета кодовыми сигналами отвечал, что все понял.
Через несколько минут я услышал за своей спиной взволнованный бас Данилова. Он стремительно вошел в помещение радиостанции и, так как я не мог оторваться от работы, начал допрашивать Кудрю, как идут дела. Услышав, что самолет идет на посадку, он тут же связался со Стриженюком и приказал ему немедленно вызвать к штабу машину, он сам поедет на запасный аэродром. Едва положил трубку, как позвонил начальник особого отдела майор Евлахов и заявил, что хочет присоединиться к Данилову. Потом Данилов вызвал начальника санитарной части и дал указание на всякий случай выслать к месту вынужденной посадки санитарную машину. В общем, дело закрутилось. Самолет еще гудел в облаках, а на земле все распоряжения к его приему были отданы.