Зарождение мистического пламени (ЛП)

Это заставило меня улыбнуться.
— Нет, не выпадет. Ты воспитывался, чтобы стать Развлекателем.
Он странно посмотрел на меня, и я поняла, что для моего предположения не было никаких оснований.
— Не так ли? — добавила я.
Питер покачал головой.
— Я обучался, чтобы быть священником.
— Нет, — это слово буквально вырвалось у меня, и я улыбнулась. Вообще-то, он вёл себя так, как подобает человеку такой профессии.
— Правда, — он положил руку на сердце, а другую поднял в воздух, чтобы принести клятву. — Жизнь была блаженно заурядной. Я был сыном сельского врача. И вот мы унаследовали поместье кузена, о котором я ничего не знал, и всё изменилось, — он переплёл руки, потом сжал их в кулаки. — Это ещё одна из многих вещей, которых ожидают от меня как от единственного наследника нашего нового состояния. Мне даже не нравится Лондон. Когда я провалюсь, все эти хлопоты будут напрасны.
— Не говори так, — я не хотела, чтобы он потерпел неудачу. Он был единственным учеником, который не прочь поговорить со мной. — Ты не провалишься, — сказала я, и его плечи слегка расслабились. — Я уверена, что ты будешь великолепен.
— Очевидно, ты меня плохо знаешь, — он застенчиво улыбнулся, затем мой живот ужасно заурчал. — У меня есть немного сыра и хлеба. Присоединяйся, если хочешь, — он вытащил из-под пальто небольшой свёрток и развернул ткань.
Я с благодарностью приняла то, что он предлагал.
Он прислонился к стене и уставился в потолок, отломив кусок хлеба и принимаясь задумчиво жевать.
— Я бы предложил тебе больше, но новый повар немного странная. У неё есть хорошо проверенные закуски, но по какой-то причине она категорически отказывается их готовить. Говорит, что они ей наскучили. Вместо этого она продолжает экспериментировать, и я боюсь, что мой вкус не может позволить ей расширить свои горизонты.
Я громко рассмеялась, и это значительно подняло мне настроение.
— Я совершенно уверена, что моя экономка была нянькой Цезаря, но она с пользой применяет свой опыт ровно до той поры, пока держишь её подальше от перца.
Теперь пришла его очередь засмеяться.
— Вы — хорошая компания, мисс Уитлок.
Я была ему признательна. Приятно иметь того, кого я могу считать другом.
— Пожалуйста, зови меня Мег.
Мы ели в товарищеской тишине, и к тому моменту, когда еда кончилась, я была в куда лучшем настроении, пусть и не обрела уверенность вновь.
Наша короткая передышка чересчур быстро закончилась, и нам пришлось вернуться к лекциям. К счастью, Питер знал дорогу.
Любой боевой настрой, который я обрела во время второго завтрака, стремительно угасал. Огромный объем информации — передаточные коэффициенты, пределы сжатия, расчёт потенциальной энергии и расчёт давления водяного пара в закрытом сосуде — обрушился на меня. Моя голова онемела от отчаянных попыток понять, чему меня учили.
Уравнения с таким же успехом могли быть на греческом. По правде говоря, они выглядели так, как будто были написаны по-гречески, учитывая, что они, похоже, использовали больше половины греческого алфавита и всё же умудрялись не содержать цифр.
Знание числа Пи значительно помогало, но я всё ещё ощущала себя так, будто плыла в воде, которая оказалась слишком тёмной и глубокой, чтобы я могла добраться до берега. К счастью, Питер решил сесть рядом со мной. Когда учитель Барнабас затрещал о том, как материя влияет на сжатие пружин, Питер тут же закатил глаза. А когда обсуждение вернулось к клапанам, он в недоумении покачал головой.
Учитель Барнабас казалось, был полон решимости доказать, что я вообще не разбираюсь в числах. Он выделил меня ещё четыре раза, и я ни разу не смогла дать ответ, который его удовлетворил.
— Мисс Уитлок!
Я вздохнула, снова вставая.
— Да, учитель Барнабас? — это на самом деле начинало утомлять.
— Как определить правильный радиус для шестерни, необходимой для увеличения скорости вращения оси в два раза?
Я моргнула. Наконец-то! Хоть что-то я знала. Мне приходилось вычислять что-то очень похожее, пока я работала над своей механической лягушкой.
— Начнём с того, что…
— Достаточно мисс Уитлок, — сказал он, отмахнувшись от меня. Я уставилась на него, стиснув челюсти. Довольно! Я едва начала. Он не хотел выслушать, что я могла сказать. Он не хотел, чтобы я показывала ему, что могу ответить, и ответить хорошо. Действительно, довольно. С меня довольно.
— Дэвид! — позвал он. Молодой граф поднялся перед классом. К моему бесконечному унижению он сказал именно то, что я собиралась сказать.
— Очень хорошо, Дэвид, — похвалил Барнабас. — Несомненно, у тебя одарённый разум.
Я сжала кулаки, и Питеру пришлось мягко взять меня за запястье и усадить обратно на место.
— Не обращай внимания, — прошептал он, когда Дэвид просиял, глядя на класс, а затем уселся на стул, как на королевский трон.
К концу дня я почувствовала себя так, словно меня переехал локомотив. Я хотела последовать за парнями во двор и спуститься по склону к экипажам, но пообещала себе, что сначала сделаю одну вещь.
В вестибюле я стояла посреди движущегося разноцветного света на полу, размышляя, не пойти ли мне домой зализывать раны. День прошёл не в мою пользу, и вряд ли удача ко мне вернётся. Но я не могла оставить свои чувства невысказанными. Я повернулась к сове и посмотрела прямо в её большие стеклянные глаза, где чуть выше клюва вращались крошечные зубчатые колеса.
— Я хотела бы поговорить с директором Лоренсом, пожалуйста.
Ответа не последовало. Я переступила с ноги на ногу, ожидая чего-то — какого-нибудь признания, что я вообще существую. Я уже могла по памяти проследить путь одного синего треугольника света на полу, когда директор, наконец, вошёл в зал.
— Идёмте со мной, — сказал он. Подавленная и обеспокоенная будущим разговором с ним, я пошла следом, уткнувшись взглядом в край своей юбки. Он провёл меня на один из верхних этажей в свой кабинет.
Сразу стало понятно, что он уже давно занимает этот пост. Комната была хорошо обжитой. У каждой части и фрагмента наполовину изготовленных машин имелось своё пространство, начиная с тела тщательно смастерённого вручную механического павлина и заканчивая абстрактными медными и серебряными приспособлениями, предназначение которых оставалось неизвестным. Его инструменты и бумаги были тщательно организованы и разложены по местам.
Я осторожно наблюдала за директором, пока он усаживался в богато украшенное кресло с высокой спинкой. Оно хорошо вписывалось в интерьер с гнетущими голыми стенами и узкими окнами. Он пригладил острую бородку и сложил пальцы домиком.
— Вы хотели поговорить со мной? — он выглядел невозмутимым.
Я посмотрела вниз на гладко отполированное дерево старого письменного стола. Прошлой ночью я часами репетировала в уме, что сказать, но теперь с трудом могла найти в себе силы, чтобы произнести это.
Лучше всего сказать прямо.
— Я хотела бы, чтобы другие студенты называли меня Мег, директор.
Он поджал губы и сложил руки на столе.
— Понятно. Боюсь, это невозможно.
Конечно, ещё как возможно. Меня звали Мег. Три буквы. М-Е-Г. Даже нетрудно в произношении. Я посмотрела ему в глаза и взмахнула ладонью.
— Требование обращаться ко мне по фамилии выделяет меня среди остальных.
Казалось, на директора это не произвело ни малейшего впечатления. Он откинулся назад на спинку так далеко, как только позволяло кресло.
— Вы и так выделяетесь, — он слегка склонил голову. — Хотите вы того или нет.
Я посмотрела на свои руки и замолчала. Я не могла этого отрицать.
Он тяжело вздохнул.
— Возможно, с моей стороны было нечестно выдвинуть вашу кандидатуру…
— Нет, — возразила я, вновь посмотрев на него.
Он поднял руку, призывая меня к тишине.
— Неважно, как вас называют, факт остаётся фактом: вы никогда не будете такой, как ваши сверстники. Вы должны быть чем-то большим, и даже тогда любое признание вашего успеха будет неохотным. Ваше имя не имеет значения.