Мистерия Христа

Столб был подвижен, и вращающий его механизм был устроен так, что лучи Солнца всегда собирались в центре диска. Лишь только фокусы дисков совпали, — закрылись глаза Арры, и она погрузилась в таинственный сон Второй Жизни, сон, принципы которого тебе известны, Аргивянин, как Посвящённому.
И вот — заговорила спящая:
— Что ты хочешь от меня, Балкис?
— Отыщи отца моего, — властно сказала Балкис.
— Я вижу его, — почти немедленно последовал ответ.
— Спроси, как найти его! После недолгого молчания спящая ответила:
— Он говорит, что тебе не следует искать его, ибо ноги его на стезе Бога, по которой ты не можешь идти, Балкис. Не для смертного эта стезя.
Гневно нахмурила свои брови Балкис.
— Скажи ему, — вскричала она, — что он не вправе отказываться от своей дочери! Ибо вот — на какой стезе были ноги его, когда он зачинал меня? Я хочу быть подле него.
— Он не отказывается от тебя, Балкис, — ответила Арра, — ибо он всегда с тобою. Но и зачиная тебя, он творил Закон Бога. Но с ним — ты, смертная, быть не можешь…
Мрачно смотрела на лицо Арры Балкис.
— Хорошо же, — с трудом сказала она. — Отврати от отца взоры свои, Арра. Слушай меня: можешь ли ты дивным духом твоим найти дорогу к Вечному Огню Жизни Земли? [98]
Дрогнули жрецы… С жестом отчаяния закрыл голову свою древний
Каинам. По лицу спящей разлилась мертвенная бледность. Чуть слышно прошептали её уста:
— Могу… знаю… вижу… Но если я скажу тебе, — угаснет моя искра жизни…
Нетерпеливо пожала плечами прекрасная Балкис:
— Что нужды? Ты должна сказать мне… Я потом помогу тебе воплотиться вновь и быть около меня…
— Это не в твоей власти, Балкис, — ответила спящая. — Я. никогда не буду около тебя… Я боюсь всех, не исполняющих Воли Единого…
— Довольно! — топнула ногою Балкис. — Я хочу знать и буду знать, хотя бы из-за этого рассыпалась вся Земля. Говори — я слушаю!
Толпой кинулись жрецы из храма вслед за Каинаном, не желая слышать страшного ответа. Не будем и мы слушать его, Аргивянин; достаточно тебе знать, что прекрасная Балкис получила то, чего требовала ценою жизни бедной Арры.
Она узнала дорогу к Вечному Огню Жизни Земли, нашла этот Огонь и получила в удел жизнь планетную. Ты поражён, Аргивянин, безмерной дерзостью Балкис? Кто знает, Аргивянин, не получила ли она вместе с планетной жизнью и столь же долгое страдание?
Ныне царствует она в Саве, севернее земли Ор, и царствует мудро, ибо было ей время сделаться мудрой. Но никогда не устаёт она искать отца своего…
— Но ведь мы знаем Четырежды Величайшего, Учитель, — сказал я, Фалес Аргивянин.
— Ему угодно было открыться нам, — ответил мне Гераклит, — но никогда не откроется он непослушной дочери своей. Ныне, каждое тысячелетие, даёт она великое Празднество Мудрости и собирает представителей всех Посвящений [99] — великих мудрецов мира в тщетной надежде узнать от них тайну отца своего. И тут есть лукавство, Аргивянин, ибо многие из Мудрых меняют преданность знаку своего Посвящения на преданность самой прекрасной женщине планеты и остаются навеки прикованными к её дивному престолу.
— Но ведь это падение, Учитель? — спросил я.
— Да, — ответил мне печально Гераклит. — Но прекрасная Балкис немедленно одаряет павшего Огнём Жизни Земли и тем предотвращает его смерть. Но — всё равно: могучий Арраим тотчас же тушит память о себе в тех из них, кто знал его… Фиванское Святилище, — добавил, помолчав, Гераклит, — потеряло у её трона трёх сынов своих…
— Но зачем же тогда Святилище посылает туда, на этот праздник, своих Посвящённых? — спросил я, Фалес Аргивянин.
— А какое Святилище имеет право отказываться от испытания? — ответил мне вопросом Мудрый. — Ныне приближается время праздника, и прекрасная Балкис уже прислала своё приглашение…
— И ты решил послать меня, Учитель! — добавил спокойно я, Фалес Аргивянин.
— Да, сын мой, — сказал мне Мудрый. — Только твоя душа, сын Эллады, подобна спокойствию базальтовых скал в глуби океана, и покойно за тебя Святилище наше…
— Да будет! — ответил я, ибо вот — тогда я умел повиноваться.
По священным водам Нила добрался я в лодке до гор Эфиопии, миновав благополучно становище диких сынов пустыни и Страну Мёртвых. Отпустив с миром сопровождавших меня финикийских матросов, я один вступил в ущелье гор, заставив указывать мне путь мудрую Змею [100], быстро ползшую впереди меня.
Не в обычае Шиванского Святилища было путешествовать пышно, ибо вот — мы знали, что блеск и роскошь Земли — прах под пятою Господа, а наша Мудрость — безумие перед очами Его. Одинокие и нищие ходили мудрые сыны Маяка Вечности по лицу планеты, но не было никого богаче нас.
Через два дня пути я встретил пышный караван, состоявший из трёх десятков верблюдов и десятка слонов, сопровождаемый целым отрядом роскошно одетых смуглых наездников в золотых шлемах: три слона были белого цвета и несли на мощных спинах своих целые башни из золота, серебра, платины и драгоценных каменьев, задрапированные в тонкие шёлковые ткани страны дравидов [101]. То следовали на Празднество Мудрости Сыны Треугольника.
Я скромно посторонился и усилием воли временно загасил знак Маяка Вечности, сиявший у меня на челе, дабы не быть узнанным Сынами Треугольника.
А за ним следовал другой караван — из белых верблюдов, но глава каравана — мудрый Посвящённый Лунного Святилища — седой, крепкий халдей — помещался в носилках из слоновой кости, украшенных рядами рубинов и бахромой из тонкого золотого кружева. Носилки несли двенадцать чёрных невольников из земли Далёкого Мыса, которую некогда посетил и я, Фалес Аргивянин, когда Святилище Фив послало меня сопровождать храброго финикийца Ганнона в его далёкое плавание.
Сначала взгляд мудрого халдея скользнул равнодушно по мне, но, остановившись на главе Змеи, улёгшейся у моих ног, вспыхнул огнём разумения, и насмешливо-добродушная улыбка подернула его губы. Он сделал знак, и невольники остановились.
— Мудрый чужестранец! — ласково обратился халдей ко мне. — Я извиняюсь за моих братьев по Мудрости из Символа Треугольника, не узнавших тебя. Но велика их Мудрость, и необъемлемость её не помещается на грешной Земле, и потому взоры их всегда устремлены ввысь — в небо. Взгляд же бедного старого халдея всегда скользит по земле, стараясь подобрать крупицы рассыпанной ими Мудрости, — и вот я увидел голову твоего не совсем обычного спутника, мудрый эллин из Великого Святилища Фив. Не будешь ли ты добр и не почтишь ли мою старость согласием разделить моё одиночество в дальнейшем путешествии?
Я видел, что нельзя мне скрыться от лукавой мудрости халдея, и не было причины отказаться от приглашения. Я сел в носилки, ласково отпустив своего провожатого.
— Но как ты узнал, почтенный халдей, — спросил я, — что я — эллин?
— Не только эллин, — хитро улыбнулся халдей, — но и потомок царственных атлантов. Разве ты никогда не гляделся в полированную медь? Твой рост, твои плечи и божественное телосложение сразу выдают в тебе сына благородной Эллады, а строгое спокойствие правильного лица и красота его линий переносят меня в давно прошедшие времена, когда я, старый халдей, имел удовольствие видеть коллегию жрецов храма Вечно Юной Девы-Матери в Посейдонии [102]. Разве не из вашей среды вышел Божественный Зороастр [103], которого я приветствовал однажды, когда ему угодно было почтить своим присутствием мой родной город Ур Халдейский? А что я сразу узнал в тебе питомца Фиванского Святилища, — то это мне подсказал твой спутник, о благородный Фалес Аргивянин, ибо только Земля Кеми [104] сохранила сношения с Царством Змей. Но я вижу, что ты, Мудрый, хочешь спросить меня, откуда мне известно твоё имя? Но разве не ты совершил знаменитое путешествие с Ганноном Финикийцем, причём посетил племя кабиров [105] у Столбов Геркулеса? [106] А ведь это племя находится под нашим покровительством, Мудрый. Как же нам не знать тебя, не говоря уже о том, что на праздник Царицы Балкис Премудрый Гераклит мог послать только тебя, Аргивянин!