Мистерия Христа

Больше ничего не сказал нам сын Звезды Утренней [12], чьё имя — Молчание, чьё бытие — тайна, чьё назначение быть восприемником и могильщиком Земли, чьё наименование — жрец Неизреченного [13].
Ничего не сказал он, только указал нам рукою на север. Снова затерялись мы в пустыне. Ни слова не говорили мы, только ловили знакомые нам магнитные токи Мудрости. Мы не боялись «потерять всё», ибо умели повиноваться…
И вот достигли мы Палестины, откуда, казалось нам, исходили токи Мудрости, так странно перемешанные с отвратительными флюидами народа — служителя Лунной силы [14]. Мы задыхались в густоте атмосферы храмов, где царили ложная мудрость, лицемерие и жестокость. Мы говорили со жрецами — хитрыми, богатыми людьми, мы спрашивали их — нет ли между ними Мудрых Учителей. Случалось — нам указывали на таких, но, увы, — мы находили людей ещё более лживых и более глупых, чем толпа, и ещё более жестоких.
Народ — простой народ, забитый и одураченный жрецами, — охотно делился с нами своими преданиями, полными суеверия и искажения. Но я, Фалес Аргивянин, и Клодий Македонянин слышали здесь отзвуки великих сказаний Красной Расы [15], преломлённые в научных призмах солнечной Халдеи [16], исковерканные диким невежеством иудейских жрецов — жалкого наследия ренегата и безумца Хозарсифа [17]. Народ этот ждал Учителя, — но Учителя в пурпуре и бронзе, долженствовавшего, по его мнению, отдать мир под главенство алчных жрецов. Ничего не знал он об уже пришедшем Учителе.
Но вот однажды услышали мы от одного знатного иудея, родившегося и прожившего почти всю жизнь в Афинах, такую речь:
— Я, Никодим, могу указать вам, философы, на одного странного человека. Живёт он в пещере на берегу Иордана. Подите к нему и задайте нужные вам вопросы. Он гол и нищ, ученики его дики видом и нелюдимы. Имя ему Иоанн. Идите скорее, а то я слышал, будто отдано приказание заточить его под стражу за непрестанные нападки на жрецов и даже на самого царя. Однако, философы, — с улыбкой прибавил Никодим, — едва ли вы найдёте в нём нужное… Но почему же вам, Мудрым, не познакомиться с тем, кого наш народ называет пророком?
И мы увидели этого Иоанна. Он был воистину страшен: лишённое одеяния, худое, измождённое, волосатое тело, ногти чёрные; космы никогда не чёсанных длинных волос и бороды ниспадали на его плечи и грудь; голос был хрипл и криклив. Мы узрели его сидящим на камне на берегу реки перед толпою коленопреклонённого народа. Он размахивал руками и неистово, с пеной у рта, изрыгал проклятия и ругательства. Он призывал на несчастное людское стадо гнев Божий, он грозил ему — жалкому, грязному, голодному — страшными муками. Покорно, рабски слушал его народ…
Но мы, на чьём челе горел Маяк Вечности, видели его огненные глаза и опознали в них священный огонь Сынов Жизни [18], видели его флюидические истечения, в коих не было ничего похожего на флюиды человека… И я, Фалес Аргивянин, и Клодий Македонянин поникли головами, размышляя о неведомых нам путях, какими Единый Совершенный шлёт свои токи миру материи, ибо вот — пред нами под грязной оболочкой был, несомненно, Сын Жизни, а не человек.
— Мы приблизились, Аргивянин, — сказал мне Клодий. — Это ли цель наших скитаний?
Но я, Фалес Аргивянин, был холоднее и спокойнее Клодия, и мой не столь горячий и быстрый разум был более земным и потому — увы! — более мудрым.
— Учителем может быть только человек, Клодий, — ответил я. — А это — Сын Жизни!
Мы дождались, пока тот, кого называли Иоанном, погрузил всю толпу в воды Иордана, и она, обруганная, оплёванная и мокрая телом, но счастливая духом, пошла с воем каких-то негармоничных песнопений к городу. Мы спокойно подошли к пророку, оставшемуся в одиночестве на берегу мелководной и грязной реки. Я, Фалес Аргивянин, поднял руку — и обдал затылок и спину Иоанна потоками приветственного тепла Святилища, и произнёс на тайном языке сокровенной Мудрости [19] формулу, призывающую Сынов Жизни.
Иоанн медленно обернулся к нам. Несказанной добротой светились теперь за минуту перед тем грозные глаза.
— Что нужно от раба Господня сынам земной Мудрости? — прозвучал тихий и гармоничный голос, только что неистово и страшно гремевший проклятьями и ругательствами.
— Мы ищем Великого Учителя, — ответил я, Фалес Аргивянин. — Мы несём Ему привет Святилища и Убежища. Где найти нам Его?
Кротко и любовно глядел на нас Сын Жизни — в человеческой оболочке — Иоанн.
— А знаете ли вы, — спросил он, — что потеряете, когда увидите Его?
— Да, — ответили мы. — Но мы лишь послушные ученики Святилища. И затем, разве плачет вода, когда, выпаренная лучами Солнца, поднимается кверху, теряя свои водные качества?
Ласково улыбнулся Иоанн.
— Воистину, мудры вы, благородные греки, — ответил он. — Как найти вам Учителя? Идите в Галилею. Пусть Всеблагой благословит вас встречей с Иисусом Назарянином… [20]
И он, возвратив наш мир нам [21], ушёл.
И я, Фалес Аргивянин, сказал Клодию Македонянину:
— Сдержи полёт ума, Македонянин. Ибо вот — раз Сын Жизни принимает грязное и отвратительное обличье иудейского прорицателя, — то чем должен явить себя Учитель? Не смотри на звёзды, смотри на землю: в прахе земном должна явить себя Истина…
И вот мы поздним вечером приблизились просто, ибо всё в мире Всевышнего просто.
Был вечер, и была полная луна. Нам сказали:
— Иисус Назарянин, которого вы ищете, прошёл в дом воскрешённого Им от смертного сна Лазаря [22]. Вот дом этот…
Густой сад окружал дом. Когда мы вошли в сад, нам преградили дорогу два человека: один во цвете мужской силы, грубый и мрачный, другой — юноша, кроткий, с длинными льняными волосами, ниспадавшими на плечи.
— Что вам нужно, иноземцы? — грубо спросил первый.
— Видеть Великого Учителя, — ответил Клодий Македонянин.
— Учитель пришёл не для вас, язычники [23], — сердито сказал иудей. — Вы недостойны видеть Его… Идите прочь отсюда…
— Я вижу, что ты, муж, — человек святой и праведный, — ответил я, Фалес Аргивянин. — Что тебе при твоей святости и праведности даст Учитель? А мы — язычники и бедные, невежественные грешники, — мы-то и хотим поучиться у Учителя… Хотя бы затем, чтобы стать такими же святыми и праведными, как ты, великий и благой муж…
Тогда юноша быстро дёрнул за рукав хитона растерявшегося и глядевшего на меня сердито иудея. Он шепнул ему что-то и затем, ласково улыбаясь, сказал мне:
— Не трать, благородный чужестранец, стрел твоего аттического [24] остроумия на уничижение бедного иудея. Присядьте на эту скамью — я сейчас вам пришлю одного нашего товарища, ему скажете всё, что вам надо…
Мы, усталые, опустились на скамью. Но огонь великий горел в сердце Клодия Македонянина и дивный свет заливал мой, Фалеса Аргивянина, разум: мы знали, что нашли Учителя, ибо вот — разве мог скрыться от взора Посвящённого Свет Вечности, разливавшийся над скромным масличным садом в Магдале?
И вот предстал пред нами муж, в белой чистой одежде, с печатью мудрости на челе; над этим челом горел тайный знак Посвящения Красной Расы, чьи Святилища скрывала далёкая Азия [25], откуда пришёл к нам Трижды Величайший [26] [27], где Мудрые населяют целые города [28] песками вместе с различными реликвиями древнего магического знания». Руины двух из этих городов в районе оазиса Черчен нашел и отчасти исследовал Н.М. Пржевальский. ] и где установлено владычество Треугольника[Треугольник (равносторонний, вершиной вверх) — здесь, универсальный многозначный символ, знак одной из посвятительных традиций; основные значения: огонь (как первостихия Космоса) и дух (как всеобщая животворящая суть). ]. И увидели мы, что для него не тайна наши знаки Маяка Вечности. Он поклонился нам и сказал: