Дневник «русской мамы»

Томассен помог мне погрузить вещи на пароход. Там я рассказала одному из матросов, куда и зачем я еду. Он согласился помочь мне и надежно спрятал все в трюме. «Можешь ехать спокойно, мать», — сказал он. И действительно, путь прошел без осложнений. Единственно, чего я боялась, это «полиции цен» [9]. Но на этот раз она не беспокоила нас. На палубе было много пассажиров, в том числе немцы в форме. Я разговорилась с одной женщиной. Узнав, куда я направляюсь, она дала мне десять крон для пленных. Ее близкие томились в немецком лагере.
В Братхолмене я обратилась к шоферу грузовика, идущего во Фьелль. «А разрешение властей у вас есть?» — спросил он. Я показала ему записку от Томассена. Прочитав ее, шофер подозвал мальчика и приказал ему принести мои вещи.
От церкви, где остановилась машина, меня довез сосед фру Сигне, к которой я ехала в гости.
Первым, кого я встретила в доме Сигне, был… Иван, которого я хорошо знала по Осу. От неожиданности и радости он только повторял: «Ты здесь, мать?» Немцы заняли почти все дома во Фьелле, и в домике Сигне, примыкавшем почти вплотную к русскому лагерю, поселился лейтенант, недавно назначенный комендантом лагеря. Иван исполнял обязанности его денщика.
Все эти новости Сигне мне рассказала, пока мы сидели за кофе. Окончить беседу нам не удалось. Появился встревоженный Сюттер, который сообщил, что комендант лагеря пришел в бешенство, узнав, что я приехала во Фьелль. Сюттер передал приказ коменданта: запрещается выходить из дома, когда мимо будут проходить русские, а завтра утром я должна вернуться в Берген. В противном случае… Ну, эти немцы никогда не скупились на угрозы. Оказывается, местный почтальон-нацист видел меня сходящей с парохода и донес об этом коменданту.
Мне пришлось покинуть Сигне и переночевать в соседнем доме. В половине второго я была разбужена ужасным грохотом. Домик сотрясался от взрывов. Кругом было светло, как днем. Первой нашей мыслью было — английский десант. Началось освобождение! Но на этот раз был просто налет авиации, союзники бомбили Фьелльские укрепления. Половину ночи мы провели в убежище.
В воскресенье я, конечно, не уехала, хотя лейтенант и справлялся, выполнен ли его приказ. Сюттер обещал помочь мне увидеться с русскими.
На следующий день в шесть часов утра я уже стояла в дверях домика Сигне. Мимо проходили пленные, которых немцы гнали на работу в горы. Предупрежденные Сюттером, пленные смотрели в мою сторону и украдкой здоровались. У меня слезы текли по щекам. Вон идет Виктор — кузнец, Петр… Какие у них измученные лица!
Часть из привезенного мною удалось передать через хозяина домика, где я жила. Он работал в лагере и кое-что смог переправить туда. Доктора Вилли я так и не видела. Он был тяжело болен. Но мою посылку он получил.
К моему огорчению, часть продуктов и вещей пришлось забрать с собой обратно. Не было никакой возможности передать их.
На обратном пути в Берген познакомилась с одной женщиной, сын которой был арестован немцами и отправлен в Германию. Она рассказала, что готовит ему посылку через шведский Красный Крест. В результате нашего разговора кое-что из предназначавшегося для русских попало в посылку, идущую норвежскому юноше, томящемуся в Германии.
В Бергене мне сразу бросились в глаза разрушения — результат бомбежки позапрошлой ночью, когда я была во Фьелле. Повреждены старый театр, много жилых домов. Опять сильно пострадал Лаксевог.
От знакомых, у которых я остановилась, узнала, что в больнице на Парадисе находится несколько русских пленных. Сразу же поехала туда. Оставив чемодан с пакетами для пленных в табачном магазинчике, я пошла в больницу. В приемной обратилась к миловидной медицинской сестре и спросила, не могу ли я передать немного цветов и еды русским пленным. «Это категорически запрещено. Но можно сказать, что это для английского летчика, лежащего в той же палате». Немцы относятся к пленным англичанам иначе, чем к русским. Фридель — так звали эту сестру — помогла мне все устроить.
В Ос я вернулась с пустыми чемоданами, довольная, что поездка прошла удачно.
 23 ноября 
Пока все обходится хорошо с передачами пленным в Тесдале. Вахмистр Стевендаль почти никогда не отказывается передать в лагерь мои посылки — будь то книги или продовольствие. Он разрешил даже прийти в лагерь нашему парикмахеру и постричь пленных. Делалось это под большим секретом, так как после прихода немцев парикмахер «бастовал», не желая обслуживать оккупантов.
Сегодня пришлось пережить несколько неприятных минут. Я решилась вновь посетить больницу на Парадисе. Часовой пропустил меня, когда я сказала, что хочу повидать сестру Фридель. Правда, ее мне найти не удалось, зато в коридоре я увидела Ивана-большого. Я отдала ему все пакеты, а затем он провел меня в палату. Русские, их там было несколько человек, очень обрадовались мне, и через несколько минут я сидела в их тесном окружении. Вдруг я случайно посмотрела на дверь и оцепенела от испуга. В дверях стоял врач-немец в белом халате и в упор смотрел на меня. Я сказала себе: «Сегодня ты зашла слишком далеко». Резким голосом немец приказал пленным разойтись и обратился ко мне: «Следуйте за мной!» В воротах он спросил у часового: «К кому приходила эта дама?» — «Она спрашивала сестру Фридель», — испуганно ответил часовой, почуявший неладное. «Что вам нужно от сестры Фридель?» Я сказала первое пришедшее в голову: «Мне хотелось навестить больного унтер-офицера Винговича, которого я знаю по Осу». — «У нас в госпитале такого нет». — «Пусть господин врач великодушно простит меня. Я старая женщина и могла ошибиться. Возможно, Вингович в другом госпитале». Не знаю, поверил ли мне немец, или ему было не до меня, но он вскоре удалился, предварительно сделав выговор часовому.
Вернувшись домой, я сказала мужу, что с минуты на минуту нам нужно ждать гестапо. Я не уверена, что мое посещение больницы пройдет безнаказанно. Спали мы беспокойно. В третьем часу нас разбудил стук в дверь. На улице стояли шесть вооруженных немцев. Пока Рейнгольд открывал им дверь, я приготовилась к худшему. Я не боялась, нет, я только думала о том, как же теперь будет с помощью пленным. Двое немцев остались на улице, остальные вошли в дом. Мне, Рейнгольду и Якобу приказали спуститься в столовую. Тем временем гестаповцы начали обыск. Искали всюду: в подвале, на кухне. Постепенно я успокаивалась. Если бы они пришли за мной, то вряд ли тратили бы время на обыск. Но когда дошла очередь до комнаты Якоба, я действительно испугалась — за Якоба. Я вспомнила, что на днях он принес откуда-то автомат и спрятал его под своим матрацем. Я его уже несколько раз просила не хранить оружие дома. Но немцы, к счастью, были утомлены и делали обыск не особенно тщательно. После их ухода мы уже не спали и только думали о цели этого ночного визита.
 24 ноября 
Наутро все объяснилось. Немцы устроили массовую облаву на патриотов. До них дошли слухи о существовании в нашем городке сильной «милорговской» труппы. Но в лапы им попались немногие. Наши оказались проворнее и укрылись в горах.
В частности, немцам не удалось схватить руководителей — Мовинкеля Нильсена и Ивара Дюнгеланда. Дюнгеланд работал в конторе ленсманна [10] в нашем городке. С приходом немцев он не бросил этой должности, а использовал ее для помощи патриотам. Он снабжал необходимыми документами многих, вынужденных скрываться от оккупантов. Когда немцы заподозрили что-то неладное, то было уже поздно. В мае этого года Ивар скрылся в горах.
 25 ноября 
Вновь ходила в Тесдаль. Была отвратительная погода — дождь, слякоть, на небе ни звездочки. С трудом добралась до домика брата. Хотела попросить его проводить меня до лагеря. Еле достучалась, все двери и окна в домике были закрыты. Брат объяснил, что боится обыска. Во время облавы он был на волосок от смерти. Немцы окружили фабрику, где он работает, и открыли огонь из пулеметов и автоматов по окнам и дверям. «А куда ты собираешься в такую погоду, Мария?» — «В Тесдаль, к русским». — «Ты что, сошла с ума? Сейчас все дороги кишат гестаповцами!» Он предложил переночевать у него, но я отказалась. Пленные должны получить то, что я им несу.