Обитель Апельсинового Дерева

Из мастерской слышался звон бьющегося стекла. Его приборы! Ему никогда не накопить на новые!
– Прошу вас… – Кровь стекала у него по подбородку. – Достойные часовые, прошу вас, вы не понимаете. Этот труд…
Не слушая мольбы, они вытолкнули его в бурю. На Никлайсе была только ночная рубаха. Ноги его подогнулись, и пленника потащили, как мешок с мукой. Несколько ментцев, заработавшихся до ночи, показались из своих жилищ.
– Доктор Рооз, – окликнул один из них, – что случилось?
Никлайс захлебнулся воздухом.
– Кто это? – Его голос потерялся в раскате грома. – Муст, – глухо крикнул он, – Муст, помоги мне, лисоволосый дурень.
Ладонь зажала ему окровавленный рот. Теперь он услышал Сульярда, плачущего где-то в темноте.
– Никлайс!
Он поднял глаза, ожидая увидеть Муста, но в схватку бросилась Паная. Она растолкала часовых и встала над Никлайсом, подобно рыцарю Доблести.
– Если он арестован, – заговорила она, – где приказ от достойного правителя Хайсана?
Никлайс готов был расцеловать ее. Старший распорядитель стоял поодаль, наблюдая, как его часовые разносят дом.
– Вернись к себе, – не глядя, приказал он Панае.
– Ученый доктор Рооз заслуживает почтения. Если вы причините ему вред, великий князь Ментендона об этом узнает.
– У Рыжего князя здесь нет власти.
Паная расправила плечи. Никлайсу оставалось только благоговейно наблюдать, как женщина в ночных одеждах противостоит мужчине в доспехах.
– Ментцы, пока живут здесь, находятся под защитой вседостойного государя, – говорила она. – Что скажет он, услышав, что вы пролили кровь на Орисиме?
На это начальник шагнул к ней.
– Может быть, скажет, что я слишком милостив, – проговорил он глухим от презрения голосом, – потому что этот лжец укрывал в своем доме нарушителя границы.
Паная умолкла, и легко было заметить, как она потрясена.
– Паная, – шепнул ей Никлайс, когда начальник зашагал прочь, – я могу объяснить.
– Никлайс… – выдохнула она. – О Никлайс, ты нарушил Великий эдикт.
В лодыжке у него забилась боль.
– Куда они меня уведут?
Паная бросила опасливый взгляд в сторону оравшего на своих часовых начальника.
– К достойному правителю Хайсана. Они будут проверять тебя на красную болезнь, – зашептала она на ментском. И вдруг напряглась. – Ты к нему прикасался?
Никлайс отчаянно пытался вспомнить.
– Нет, – ответил он, – к обнаженной коже – нет.
– Обязательно скажи им об этом. Поклянись своим Святым, – сказала она. – Если тебя заподозрят в обмане, то всеми средствами постараются добиться истины.
– Пыткой? – На лице у него бусинами проступил пот. – Только не пытки! Ты ведь не о пытках говоришь?
– Довольно, – гаркнул распорядитель. – Уведите предателя!
И часовые потащили его, как тушу к колоде мясника.
– Мне нужен адвокат! – прокричал Никлайс. – Проклятье, должен же на этом забытом Святым острове найтись, чтоб его, адвокат! – Не добившись ответа, он отчаянно крикнул Панае: – Скажи Мусту, пусть починит мои приборы. Продолжайте работу!
Она только беспомощно глядела на него.
– И сохраните мои книги! Ради любви Святого, сбереги мои книги, Паная!
 
9
 
Запад
 
– Наверное, такие прогулки в Эрсире не в обычае? Мешает нестерпимая жара?
Они прогуливались по саду королевы. Раньше Эда в нем не бывала. Этот приятный уголок предназначался для Сабран, ее самых приближенных дам и Совета Добродетелей.
Дама Арбелла Гленн так и не встала с постели. Придворные шептались без умолку. Если она умрет, понадобится новая дама опочивальни. И другие высокородные камеристки заранее старались выказать перед Сабран свой ум и таланты.
Несомненно, потому-то Линора и рассердилась так, увидев, как Эда проявила свое искусство сказительницы. Боялась, что кто-то со стороны урежет ее шансы.
– Зимой – нет. А летом мы носим просторные шелковые одежды, которые защищают от зноя, – ответила Эда. – Я, когда жила в Румелабаре у его превосходительства, часто читала, сидя у пруда в его поместье. Дорожки там затенялись деревьями сладких лимонов, а воздух охлаждали фонтаны. Мирное было время.
По правде сказать, Эда всего раз побывала там. Детство она провела в обители.
– Понимаю. – Сабран держала в руках расписной веер. – А молилась ты Певцу Зари.
– Да, моя госпожа. В Доме Молчания.
Они прошли в уголок сада, где пышно цвели сливы. Двенадцать рыцарей-телохранителей следовали за ними в отдалении.
За последние несколько часов Эда увидела, что под наружным всезнанием королева Иниса скрывала весьма ограниченные представления о мире. Запертая в стенах своих дворцов, она познавала земли вне Иниса по деревянным глобусам, письмам послов и иноземных правителей. Сабран бегло говорила на ментском и хроти, и в истории стран Добродетели наставники ее просветили, но о прочем она знала не много. Эда чувствовала, какого труда стоило королеве удержаться от расспросов о Юге.
Эрсир не исповедовал Шести Добродетелей. Как и граничащие с ним земли Лазии, хоть эта страна и занимала важное место в легенде об основании Иниса.
Явившись к инисскому двору, Эда публично обратилась к Шести Добродетелям. Однажды весенним вечером она, стоя в королевском святилище, присягнула на верность дому Беретнет и получила шпоры и перевязь, причитавшиеся последователям Галиана. За это ей было обещано место в Халгалланте – небесном чертоге Святого. Она сказала святителю, что до прибытия в Инис держалась веры в Певца Зари, у которого в Эрсире было больше всего последователей. Никто в том не усомнился.
Эда никогда не веровала в Певца Зари. Эрсирка по крови, она родилась не в Эрсире и бывала в нем нечасто. Истинная ее вера была известна только в обители.
– Его превосходительство говорил мне, что твоя мать не из Эрсира, – припомнила Сабран.
– Нет. Она родилась в Лазии.
– Как ее звали?
– Зала.
– Я сочувствую твоей потере.
– Благодарю, моя госпожа, – отозвалась Эда. – Это было давно.
При всех различиях между ними обе знали, что значит потерять мать.
Когда часы на башне пробили одиннадцать, Сабран остановилась у своего птичника. Она открыла дверцу, и на запястье ей выпрыгнула крошечная зеленая птаха.
– Это птица из Лазии, – сказала Сабран. Солнце играло в изумрудах ее ожерелья. – Там родилась святая Дева, от которой идет мой род.
– Вы бывали в Лазии, королева? – спросила Эда.
– Нет. Я никогда не ступала ногой за пределы стран Добродетели.
Эда поймала себя на знакомой вспышке досады. Чистейшее лицемерие со стороны инисцев – вести свою главную легенду из Лазии и притом обзывать ее народ еретиками.
– Конечно, – сказала она вслух.
Сабран бросила на нее взгляд. Достала из мешочка на поясе и высыпала себе на ладонь несколько зернышек.
– В Инисе эту птичку называют любовником, – сказала она. Птаха у нее на запястье весело чирикала. – Они выбирают одного спутника на всю жизнь и узнают его песню даже много лет спустя. Вот почему птички любовники святы для рыцаря Верности. Они воплощают желанное для каждой души единение в супружестве.
– Я их хорошо знаю, – сказала Эда. Птичка клевала зерна. – На юге их называют персиколицыми пересмешниками.
– Персиколицыми?
– Персик – это сладкий оранжевый плод с косточкой внутри, моя госпожа. Он произрастает в Эрсире и кое-где на Востоке.
Сабран любовалась клюющей птичкой.
– Поговорим о Востоке, – предложила она, возвращая птицу на жердочку.
Солнце жарило, как печка, но королева как будто и не думала уйти под крышу. Они продолжали прогулку по дорожкам среди вишневых деревьев.
– Чувствуешь запах дыма, госпожа? – спросила Сабран. – В городе зажгли костры. Этим утром на площади Мариан сожгут двух певцов рока. Ты это одобряешь?
В Инисе числилось два рода еретиков. Немногие здесь и там держались древней веры Иниса, поклонялись природе, как делали их предки до основания дома Беретнет, когда рыцарство было еще юным, а страна жила под тенью Лесной хозяйки. Таких принуждали отречься или заключали в тюрьму.