Осень в Шотландии
– В Балфурине нет никого, кто знал бы меня дольше пяти лет, – внесла свою лепту Шарлотта, испытывая чувство общности с этим человеком. – Иногда мне даже кажется, что я не принадлежу к этому миру.
– Возможно, человек сам должен найти для себя дом, где бы он ни находился. Или создать его из ничего.
– Nullus est instar domus, – вставила Шарлотта.
– В гостях хорошо, а дома лучше, – с улыбкой перевел он.
Шарлотта кивнула.
– Ты и латынь знаешь?
– Нет, но… У нас есть учительница древних языков. Она преподает латынь и греческий. У меня лишь поверхностные познания в латыни, – сказала она.
– Я помню своего учителя латыни в школе, – улыбнулся он своим воспоминаниям. – Он был довольно стар, носил коричневую мантию, как монах, и от него всегда пахло сандалом. Он размахивал тростью и страшно пугал нас, мальчишек. Колотил по чему попало и грозился, что обломает трость о наши спины, если мы будем неправильно спрягать глаголы. Прекрасно помню, что заработал на этих занятиях несколько синяков, но мне везло все же больше, чем кузену, который учился еще хуже, чем я.
– Я не знала, что у тебя есть кузен. Ты никогда про него не рассказывал.
Лицо Джорджа застыло. Шарлотта испугалась, не сказала ли она что-то не то.
– Прости. – Она раскрыла ладонь так, что ее пальцы почти касались его руки. – Он умер?
– Нет, – кратко ответил он и накрыл рукою ее ладонь. – Я просто не знаю, где он. Потерял его из виду.
– Вы были близки?
Какая теплая у него ладонь! Она не убирала руку, чувствуя странный покой от его прикосновения.
– Не так, как следовало бы. В последнюю нашу встречу мы сильно поссорились.
– Почему никто никогда о нем не говорит? – спросила Шарлотта.
– Он покинул Балфурин много лет назад. Его обуревала охота к странствиям, стремление найти нечто иное, непохожее на здешнюю жизнь.
Шарлотта убрала руку.
– В этом вы с кузеном схожи. Почему ты печешься о человеке, с которым поссорился?
Он улыбнулся:
– Мэтью тоже меня об этом спрашивал. Потому что он – моя семья. Последний из нашей семьи. Мне почему-то стало вдруг важно ощутить принадлежность к своему роду, почувствовать свои корни, иметь свой дом.
Шарлотту охватило чувство, весьма похожее на нежность. Ей захотелось протянуть руку, погладить его по щеке, возможно, даже успокаивающе поцеловать его в эту щеку.
Хотя Джордж Маккиннон был последним человеком, которого ей хотелось бы успокаивать.
Она встала, оттолкнула табуретку.
– Уже поздно. Если ты уверен, что не нуждаешься в моих кулинарных талантах, то я ухожу. – Она коленкой задвинула табуретку под стол.
– А это нужно?
Шарлотта улыбнулась и продекламировала:
Солнце уснуло в уютной мгле,Небо оставив звезде.Тихо лазоревка дремлет в гнезде,Нужен приют и мне.– Уильям Блейк, – определил он.
Шарлотта удивленно кивнула.
– Шарлотта, я так хорошо провел это время с тобой. Так должен говорить муж?
– Прежде ты действительно никогда этого не говорил, – признала она. – Наоборот, казалось, ты готов на все, лишь бы избежать встречи со мной. – Ко мне ты пришел единственный раз, в темноте, как будто стыдился, что я твоя жена.
– Меня удивляет, что ты соблаговолила поговорить со мной сейчас. Твой муж был ослом.
Она улыбнулась, чувствуя странное удовлетворение от неприязненного выражения на его лице.
– Джордж, я никогда бы не поверила, что пять лет способны произвести в человеке такие основательные перемены. Но сейчас я готова признать, что это возможно. Ты стал другим человеком. Даже человеком совсем другого типа.
Он посмотрел так, словно хотел что-то добавить, но раздумал и лишь молча смотрел на нее со своего места. Выходя из кухни, она чувствовала этот его взгляд, ей хотелось спросить, почему он смотрит на нее так хмуро. Себя она тоже спрашивала, отчего чувствует себя одновременно счастливой и несчастной. Почему его присутствие в комнате делает эту комнату теснее, интимнее?
Почему он вообще вернулся? И что ей теперь делать? Почему ей чудится в нем опасность для себя?
Шарлотта быстро вышла и захлопнула за собой дверь, понимая, что на эти вопросы нет легких ответов.
Глава 12
Следующие два дня Диксон занимался делами, в которых не было особой необходимости, зато они успешно поглощали его время. Он одобрил план постройки нового корабля на верфи в Глазго и утвердил смету ремонта другого, находящегося сейчас в доках. Часть его капитала была переведена из американских учреждений в Английский банк. Расширение сферы его капиталовложений было основой его успеха даже на рынке Малайзии.
Мэтью всегда чувствовал себя счастливым, если его господин был на пике активности. И к исходу второго дня, когда для почтовой кареты была готова целая гора корреспонденции, он улыбался от уха до уха.
Впрочем, настроение Мэтью мог повысить и список, отправленный Диксоном своему представителю, где перечислялись товары, которые он планировал взять с собою на Пинанг. Это внушало секретарю надежду, что приближается время возвращения на Восток.
Диксон встал, потянулся – стул в гостиной казался ему неудобным и слишком мягким, но ему не хотелось вторгаться в рабочее святилище Шарлотты, а в Балфурине было достаточно мест, где ему гарантировалось уединение.
Маскарад все больше беспокоил Диксона, возможно, потому, что он уж очень хорошо к нему приспособился. Когда Джеффри открывал перед ним дверь, называя его «милорд», Диксон не чувствовал прежней неловкости. Служанки приседали в реверансе, и он принимал это как должное.
Правда состояла в том, что ему всегда хотелось быть графом Марном. В юности он всегда завидовал Джорджу. И не только из-за титула. Завидовал потому, что Джордж был лэрдом Балфурина, звеном в длинной цепи выдающихся людей, на которых возлагалась защита замка и всего клана.
До возвращения домой Диксон довольствовался тем, что был крупным импортером товаров, человеком, способным и на точный расчет, и на риск, сумевшим многократно увеличить свое состояние. На Востоке титул был ни к чему, там принимались в расчет смелость человека и его деловые качества.
А сейчас он притворялся человеком, которым всегда хотел быть.
Каждое утро он должен бы просыпаться с чувством стыда, но стыда не было. Диксон просыпался и осматривался вокруг с гордостью собственника. Одна часть его души стремилась к тому, чтобы найти Джорджа, а у другой, презренной, была некая тайная надежда на то, что Джордж никогда не вернется.
Что же теперь делать?
– Мы должны уехать, – сказал Мэтью.
Диксон оглянулся на своего секретаря, решив, что тот обрел способность читать чужие мысли.
– Должны. – Отъезд разрешил бы все трудности, разве не так? Его увлечение Шарлоттой пройдет, как и жажда занять место Джорджа. Он снова станет самим собой, даже если эта роль будет даваться ему труднее, чем прежде.
– Вы не нашли клад.
– Я не искал, – признался Диксон. Подобное занятие казалось ему нелепым, особенно если учесть, что ни в какой клад он не верил. Но если клад все же существовал, то именно Джордж как раз мог в этом преуспеть. Сейчас Джордж скорее всего на континенте. Проводит время в обществе какой-нибудь женщины, которая согласилась его содержать, а взамен он ее ублажает. Джордж вполне способен принять такое положение вещей.
– Почему же тогда мы задерживаемся, господин?
Даже себе Диксон не желал отвечать на этот вопрос.
Мэтью бросил на него осуждающий взгляд, но промолчал. Молчание Мэтью всегда было многозначительным.
– Конечно, ты прав, – заговорил наконец Диксон. – Надо уезжать. – И вышел из комнаты раньше, чем секретарь успел сказать хогь слово, а тем более спросить о дате отъезда.
Лишь оказавшись у дверей библиотеки, Диксон осознал, что как раз библиотека и была его целью. Увидев склоненную над бумагами головку Шарлотты, Диксон понял, кого именно он хотел повидать.