Тени Рентиана (СИ)

Заметив чужачку, мерзавец выпучил глаза и опустил руку от неожиданности.
− Что, хотел убить в тишине, мразь? — зло усмехнулась Раймонда.
Небольшое промедление подвело его: лакей вновь занес руку для удара, и она бросилась на это гнусное лиравийское отродье, чтобы выбить из руки кинжал, огреть небольшим, но крепким кулаком по темени и повалить на пол. Глупо получилось — он потянул за собой девчонку, и та закричала от боли. Не стыдясь своего удовольствия, Раймонда наступила на руку то ли палача, то ли наемника. Глухо взвыв, тот разжал пальцы. Стало тяжело дышать от душного платья — ничего, скоро она оденется привычно и удобно.
− Вставай девочка. Иди в мои покои, − велела она, пнув лакея носком сапога в горло. — А ты лежи и не двигайся.
Дважды просить не пришлось и Кая шмыгнула в безопасное место. Зато из своих комнат выглянула заспанная Мия, верно, удивившись, шуму.
− Фемита Вион?
Ничего не ответив, герцогиня подобрала с пола упавший кинжал, а ублюдок продолжал подвывать и морщиться от боли.
− Не буду спрашивать, кто велел тебе убить ребенка, − сообщила она, надавливая туфлей сильнее, вдавливая руку поверженного в каменные плиты, − потому что это тебя не спасет.
− Король! — провыл лакей, и даже всхлипнул. — Это всем известно во дворце. Его гулящая женушка…
− Так-то вы уважаете Ее Величество, − перебила его Раймонда и брезгливо поморщилась.
Холодная расчетливая злоба — это ледяная вода, она не бурлит кипятком, но льется в душу, царапая острыми гранями случайных ледышек сердце. Магию уже не остановить, она будет с Раймондой до тех пор, пока та в последний раз не закроет глаза. И дыхание стало легким, разум − чистым, желание возмездия — крепким.
− Послушайте, я…
− Молчать.
Ей необязательно иметь кинжал для убийства, о нет, кровь слишком ярко зальет камни и останется здесь надолго уродливыми бурыми брызгами. Направив ладонь на лицо несостоявшегося убийцы, Раймонда Вион наполнила его рот водой, несмотря на стиснутую челюсть, на сопротивление. Он барахтался и бился, пытаясь высвободить прижатую безжалостной туфлей к полу руку, столкнуть женскую ногу со своей истерзанной кисти, его тело некоторое время изгибалось в предсмертной агонии, и он страшно таращил глаза от ужаса и близости смерти.
А потом все закончилось и мертвое тело обмякло. Раймонда отвернулась, не желая созерцать покойника.
− Фемита Вион! — воскликнула Мия, потрясенная увиденным.
− Тише, я прошу вас, иначе перебудите весь дворец. Сейчас мы соберем вещи и уходим. Девочка отправляется с нами.
Обойти дворцовых стражников, сморенных жаркой ночью, оказалось делом более чем простым, и поэтому уже совсем скоро Раймонда, ее порученка и незаконнорожденная дочка королевы ехали прочь из столицы. Девочка сидела на коне генералессы; время от времени случайно касаясь ее плеча или руки, Раймонда чувствовала крупную дрожь. Но сейчас не время предаваться унынию и тревогам, им нужно скакать в Матрес. Вион сердцем чувствовала, что там все плохо или будет плохо.
Мия молчала большую часть пути, и только в двадцать шестой день второго месяца Золотой Сестры, когда они остановились в очередной марентийской таверне на ночлег, задала вопрос:
− Фемита Вион, расскажите, что случилось в Лиравии?
Та повертела в руках пустой кубок и покачала головой, возвращаясь мыслями к жуткой ночи.
− Самый жуткий случай ненависти и страха, − ответила Раймонда, поразмыслив. — Это все, что я могу вам сказать.
  
Глава 20. Шанталь Матиа
 
Герцогиня Шанталь не любила бояться.
О нет, она предпочитала пустому и глупому страху расчетливые попытки склонить нужных людей на свою сторону, это куда более верный путь к спасению, чем таращить на врагов широко раскрытые глаза, заламывать руки и дрожать как мышь. В тюремной камере у главы королевских стрелков оказалось очень много времени, чтобы все как следует обдумать. Двадцать девятый день второго месяца Золотой Сестры ознаменовался ее первым допросом, и Шанталь спокойно объяснила пожилой дознавательнице, что в покушении на жизнь кардиналиссы виновата Раймонда Вион.
 
Такого ответа Аннет Сант-Ренье не могла ожидать. Очень и очень дальняя родственница покойного Гюстава, она смотрела на заключенную герцогиню, хлопая длинными седыми ресницами, а потом развела руками и уронила перо. На белом листе появились неровные линии чернильных брызг. Услышать подобные небылицы она не ожидала, однако у Шанталь, разумеется, имелись в запасе нужные объяснения и подтверждение собственной правоты.
− Ради Сестер, не нужно прикрываться такой чушью, фемита Матиа, − строго заявила Сант-Ренье, едва придя в себя. — В десятый день первого месяца Золотой Сестры вы напали на Ее Высокопреосвященство и с помощью запретного ритуала попытались ее убить.
− И за участие в этом ритуале кардиналиссе ничего не будет? — вкрадчиво задала вопрос Шанталь.
− Учитывая благое намерение — разумеется, нет. Обманутая вами кардиналисса Анна желала встретиться с Сестрами, дабы заручиться их поддержкой, и потому доверилась вам.
− Не мне, госпожа Сант-Ренье.
− Вот как?
− Посудите сами, разве стала бы она настолько доверять человеку, с детства находившемуся в опале? — конечно же, о своей способности призывать и притягивать вольно или невольно все потустороннее Шанталь умолчала, странно, что не заикнулась об этом и кардиналисса. — После того, как моя бедная мать была казнена, мне не доверял ни один человек в столице. На меня смотрели, как на волчонка…
По усталому, покрытому морщинами лицу дознавательницы пробежала тень.
− Продолжайте.
− Единственная дворянка, которой кардиналисса доверяет как самой себе, это герцогиня Раймонда Вион. Мало кому известно, что она решила избавиться от своей тетушки, когда после возвращения генералессы в столицу та стала не нужна ей со своей доброй опекой. Возможно, Вион как-то связана с черным ведовством или призвала Владыку Тьмы, Марениуса, для службы ему.
− Зачем бы ей это делать?
− Когда Вион вернется в столицу, − развести скованными руками не вышло, и тогда Шанталь изобразила грустную улыбку, − вы можете спросить у нее то же самое. Конечно, она станет отнекиваться, утверждая, что любит тетушку, но я не удивлюсь, узнав, что перед отъездом или уже в пути она связалась с Марениусом, и тот сбил меня с толку черными чарами.
− Вас? Значит, вы признаетесь в содеянном?
− Отчасти, − тонко улыбнулась Шанталь. — Я действовала по велению Марениуса.
− Понятно, − дознавательница дрожащей рукой отодвинула замаранный лист, взяла чистый и написала пару строк очень мелким почерком. — Мы доложим о вашей версии случившегося суду. Если она подтвердится, вы, несомненно, будете заслуживать снисхождения.
− Благодарю вас за доверие, − склонила голову Шанталь.
И ее увели обратно в камеру, где глава королевских стрелков могла с наслаждением усмехнуться вдали от чужого внимания — назойливого, лишнего и совершенно неуместного. Способ уязвить и одновременно подставить под удар ненавистную Вион был удивительно прост и приятен. Жаль, что за него пришлось попасть в тюрьму. Но, как чуть позднее, поедая скудный ужин, подумала Шанталь, за все успехи приходится расплачиваться — и лучше рано, чем поздно.
Допросы и следствие велись чуть меньше месяца, и за это время кардиналисса ни разу не нанесла узнице визита. Наверное, это к лучшему, а ей, Шанталь Матиа, следовало подумать, что отвечать судье, и она посвятила этому остаток дней до первого заседания. В назначенный день арестантку вывели из камеры несколько стражниц и доложили, что суд будет проходить не в унылой пристройке к Каменным Башням, а в судебном дворце, неподалеку от храма святых Сестер. Значит, ее выходка не осталась незамеченной столичной знатью, может статься, что некоторые сочувствуют ей и не верят обвинению.
 
Она молча оставила камеру и неторопливо направилась вперед, показывая всем своим видом, что не боится ни зловещего полумрака местных коридоров, ни стен из холодного серого камня, ни кандалов на руках, ни угрюмых молчаливых стражниц, каждая из которых как минимум на голову выше ее. Страха действительно не было, разве что Шанталь очень устала от бесконечного рутинного ожидания, ознакомления с бесполезными бумагами, отсутствия привычных удобств. Но кто знает? Возможно, после суда все наладится, но так же невредно помнить, что она легко может сложить голову на плахе, как ее бедная мать.