Пляжная музыка

— Я побывал у вашего отца и дал ему полный отчет о состоянии Люси, — сообщил он. — Хотя ваша мать не желала его видеть, то, что она в коме, все меняет. Я поступил так, как считал правильным. Попросил его навестить ее сегодня утром.
— Очень мило с вашей стороны, доктор, — сказал я.
— Не слишком ли мило?! — воскликнул Ти. — Доброта меня настораживает. Делает подозрительным.
— У меня никогда не было собственных детей… — начал доктор Питтс.
— Невелика потеря, — заметил Даллас.
— Я хочу сказать, что, если хоть что-то могу для вас сделать, мальчики… — продолжал доктор Питтс, — ваши желания для меня закон. Если я вас стесняю или если вы хотите пообщаться между собой, я могу отойти и покурить в сторонке. Я понимаю, что в такое время чужой человек может быть лишним.
— Вы наш отчим, док, — заявил Дюпри. — Вы муж мамы. И имеете даже больше прав, чем мы, находиться здесь.
— Благодарю, — отозвался доктор. — Но понимаю, что причиняю вам неудобства.
— Вы?! — воскликнул Ти. — Причиняете неудобства?! Вы еще не видели нас рядом с собственным отцом.
— Мы вас нервируем, доктор, — сказал Даллас. — Ничего личного. Братья Макколл всех нервируют.
— Говори за себя, братишка, — возмутился Ти.
— Вы были добры к нашей матери, — произнес Дюпри. — И мы это ценим, доктор.
— С вашего разрешения, пойду посмотрю, как там моя драгоценная жена. — И с этими словами доктор Питтс направился к палате.
— Хороший парень, — бросил Дюпри.
— На любителя, — заметил Даллас. — По мне, слишком уж скучный. Мужик без яиц. Нет огня. Нет шика.
— Мне даже нравится, что у парня, женившегося на маме, нет яиц, — заявил Ти.
— Да уж, после отца нам только шика и не хватало, — поддакнул я.
— И огня, — согласился Дюпри. — Что до меня, так день прошел хорошо, если ничего чрезвычайного не случилось, я не сорвался, не разозлился на своего босса. Мне хотелось бы, чтобы на улице всегда было семьдесят градусов  [65], небо ясным, а машина заводилась с пол-оборота. Мне хотелось бы всегда оставаться в моем теперешнем возрасте, никогда не болеть и круглый год играть в бейсбол. Не люблю сюрпризов. Люблю рутину. Жизнь по заведенному образцу делает меня счастливым.
— Ты рассуждаешь как наркоман, — нахмурился Даллас.
— Он рассуждает точно так же, как ты, — возразил Ти. — Ты юрист, а юристы — это подонки общества. Ты хочешь жить в мире и спокойствии, но чтобы при этом вся земля крутилась вокруг тебя. Если в авиакатастрофе над Атлантой погибнут триста пассажиров, триста юристов лягут спать счастливыми, зная, что их ждут большие гонорары.
— Гонорары кормят мою семью, — хмыкнул Даллас.
— Это человеческие страдания кормят твою семью, — поправил его Ти.
— Да кончай ты играть словами! — возмутился Даллас. — А что это за прекрасный звук?
— Сирена, — отозвался Дюпри. — Моцарт для Далласа.
— Для папы наступает день расплаты, — ухмыльнулся Даллас.
Но никто из нас не заметил отца, который шел по коридору, как всегда слегка покачиваясь. Когда отец вошел в комнату ожидания, мы сразу поняли, что он уже под градусом.
— А! Источник радости, — прошептал Ти, тогда как остальные сыновья молча следили за появлением отца.
— Интересно, как это ему удалось так рано раздобыть спиртное? — удивился Дюпри. — Он, похоже, закапывает бутылки по всему городу, а потом, по мере надобности, выкапывает их из-под земли, совсем как собака.
— Мне крупно повезло быть его партнером, — сказал Даллас. — Я тут обнаружил пинту спиртного в книге по юриспруденции. Он даже специальную выемку сделал. Другую бутылку обнаружил в туалетном бачке в женской уборной. Еще одну — в водосточной трубе за окном его офиса. Если бы за укрывание вещей хорошо платили, он уже давно стал бы миллионером.
Пока отец медленно вползал в комнату, я попытался посмотреть на него другими глазами, а не как мальчик, выросший под бременем стыда, что он сын городского алкоголика. Отец по-прежнему изо всех сил старался держаться с достоинством и все еще не утратил той странной привлекательности, которая позволяет некоторым мужчинам красиво стареть. Волосы его были густыми и серебристыми, словно потускневший чайный сервиз. Его фигура, конечно, расплылась и обрюзгла, хотя видно было, что когда-то это был весьма статный мужчина. Я ждал, когда он заговорит: его глубокий баритон был как хорошо настроенный инструмент, придававший значимость каждому оброненному им слову. Он уставился на нас налитыми кровью глазами, будто ждал, когда кто-нибудь представит его незнакомцам. Он был специалистом по части создания неловких ситуаций и достиг в этом деле совершенства.
 
— Похоже, ты рассчитывал на то, что я буду встречать тебя с оркестром? — обратился ко мне мой отец, судья Джонсон Хэгуд Макколл.
— Я тоже рад тебя видеть, папа, — ответил я.
— Не смотри на меня так, — нахмурился отец. — Я не нуждаюсь в твоей жалости.
— О господи! — простонал Ти.
— Папа, скажи Джеку: «Привет», — предложил Дюпри. — Нельзя забывать о приличиях.
— Привет, Джек, — сказал отец. — Здорово, что ты вернулся. Спасибо за то, что не звонил, Джек. Спасибо за то, что не писал.
— Папа, я пару раз пытался тебе позвонить, — возразил я. — Но трудно говорить с человеком, когда он в отключке.
— Уж не намекаешь ли ты на то, что у меня проблемы с алкоголем? — Судья поднялся в полный рост и гордо откинул голову.
— Ужасное оскорбление! — радостно воскликнул Ти.
— Па, это все равно что сказать, что у Ноя были проблемы с погодой, — заметил Даллас.
— Выпей кофе, — предложил Дюпри. — Тебе нужно протрезветь, прежде чем пойдешь к маме.
Отец взглянул на меня, упал на стул и спросил:
— Ты слышал, что твоя мать оставила меня ради гораздо более молодого мужчины?
— Да уж, док на целый год моложе отца, — хмыкнул Даллас.
— Даллас, я не нуждаюсь в комментариях из зала, — отрезал судья. — Я просто излагаю факты. Ее ослепили его деньги. Твоя мать всегда питала слабость к материальным ценностям и презренному металлу, нажитому неправедным путем.
— Презренный металл? — переспросил Ти. — Мама любит презренный металл? Я даже не знаю, что это такое.
— Вот почему ты всего лишь учитель в государственной школе, да еще и в штате, занимающем последнее место по уровню образования в нашей великой стране, — фыркнул судья. — Насколько я слышал, тебе доверили учить других идиотов.
— Папа, мои дети — аутисты, — поправил Ти.
— А ты разве не рад, что наш отец снова пьет? — спросил меня Дюпри, стараясь отвлечь внимание отца от Ти. — Никогда не чувствовал себя ближе к нашему старику, чем тогда, когда он находился в белой горячке.
— Я не пьян, — возразил судья. — Я лечусь.
— Доктор Джим Бим  [66], — сказал Даллас. — Он что, все еще практикует?
— У меня инфекция внутреннего уха, — заявил судья. — Поэтому и с равновесием проблемы.
— Вот чертова зараза, — хихикнул Ти. — Лет тридцать как свирепствует.
— Вы что, сговорились с вашей матерью против меня? — устало прикрыл глаза судья.
— В точку попал, — сказал Ти.
— Господи, помоги мне не обращать внимание на тявканье этой трусливой своры шавок, — взмолился судья.
Ти залаял, а Дюпри, повернувшись ко мне, произнес:
— Мы трусливая свора шавок?!
— Папа, соберись, — попросил Даллас. — Не позорь нас перед доктором Питтсом. С его стороны было весьма великодушно пригласить тебя.
— Он разрушитель семьи! — воскликнул судья. — Ничто в мире не сможет отогнать меня от постели жены, когда она скоро предстанет перед лицом Создателя. Боюсь, Он будет строго судить мисс Люси. Милосердный Господь суров с женщинами, оставляющими бедных мужей в часы невзгод. Запомните мои слова.
 
— Часы невзгод? — переспросил Ти.
— Инфекция внутреннего уха, — объяснил Дюпри.
Даллас стряхнул перхоть с мятого костюма отца.