Тайна Белой Розы (ЛП)

— Он пытался убить Эндрю Карнеги, — напомнил я ему.
— Карнеги — вместе со всеми присутствующими на свадьбе, — сказал Алистер. — И ему бы это удалось, если бы бомба не взорвалась раньше времени.
Мой взгляд блуждал по улице, заполненной мириадами спешащих людей. Небо над нами потемнело от грозовых туч, и все спешили добраться до места назначения, пока не хлынул дождь.
— Если судью Джексона убил не Дрейсон, то кто? У тебя есть мысли на этот счёт? — спросил я, наконец.
— Мы должны вернуться на место преступления, — произнёс Алистер. — Помнишь, преступники раскрывают себя через свои преступления. Поэтому главный вопрос не в том, «почему он убил?», а «почему он убил именно таким способом?» Зачем использовать нож? Зачем оставлять судью с рукой на Библии и белой розой рядом? Это явно означают нечто важное. Нечто личное.
— И ты ещё ничего не сказал о музыке, — заметил я.
— Ты имеешь в виду партитуру среди бумаг судьи? — озадаченно уточнил Алистер.
Я кивнул, наблюдая за его реакцией.
Алистер расхохотался и, сияя, хлопнул меня по спине.
— Бог мой, ты заметил! У тебя хороший глаз на улики, старина. А я решил, что мне придется объяснять тебе всё и убеждать в важности сей улики.
— Если это важная улика, — сказал я, — почему мы не обсудили её вчера вечером?
— А что обсуждать. Я уверен, что партитура — часть головоломки, но пока не могу понять, с какой стороны к ней подойти.
Я поднялся, поправил пальто и шляпу.
— Мне пора на встречу с комиссаром. Поговорим позже.
— Дай мне знать, что думает комиссар. Не завидую тебе: ты должен описать эту сложную совокупность доказательств и объяснить, почему Дрейсон не тот убийца, которого мы ищем.
Я недоверчиво посмотрел на него.
— Ты ждёшь, что я расскажу обо всём комиссару прямо сегодня? Да меня снимут с этого дела раньше, чем я успею им заняться.
Но Алистер лишь улыбнулся и сухо сказал:
— Если кто и сможет справиться с комиссаром, Зиль, так это ты. Я всегда восхищался твоей замечательной способностью обходить ловушки полицейской политики.
— А я всегда удивляюсь, как ты оказываешься в центре самых скандальных уголовных расследований в городе за последние несколько лет.
— Ты прав. Хотя к последнему делу меня привлекла вдова судьи. — Алистер помолчал и добавил: — Удачи с комиссаром.
Да, удача мне понадобится. Точнее, мне понадобится даже больше, чем удача, чтобы сохранить свою работу после допроса, который мне наверняка устроят комиссар Теодор Бингем и высшее полицейское начальство, если я хотя бы намекну, что человек, которого они считают убийцей — кстати, самый ненавистный и презираемый человек в этом городе — на самом деле так же невиновен в произошедшем преступлении, как и я.
ГЛАВА 5
Полицейское управление, Малберри-Стрит, 300.
13:00.
Черный автомобиль с шофером, припаркованный перед домом номер триста по Малберри-стрит, говорил мне о том, что комиссар Теодор Бингем находится в здании. Я взбежал по каменным ступеням, вошел в полуразвалившийся вестибюль и поднялся на третий этаж.
Дверь в конференц-зал была закрыта. Я вытащил карманные часы и проверил время. Без десяти час. Я так спешил, что умудрился приехать раньше.
Большую часть третьего этажа занимала комната Бертильона — к счастью, сейчас она была пуста, так что я вошел и огляделся. Она была названа в честь европейского ученого Альфонса Бертильона, который утверждал, что преступники выглядят иначе, чем законопослушные граждане.
Хотя большинство из нас больше не верило, что размер головы мужчины или форма уха женщины что-то говорят об их склонности к преступному поведению, стандарты Бертильона для измерения и фотографирования преступников оказались полезными в качестве системы для их идентификации и каталогизации.
Теперь, как результат его наследия, преступников регулярно фотографировали при аресте — и в профиль, и в анфас в соответствии с едиными стандартами. Мы называли эти фотографии «снимками рож», и многие из них были развешаны по стенам комнаты Бертильона. На этих фотографиях, получивших название «Галерея мошенников», были изображены самые отъявленные преступники города, начиная с Билла «Шрама» Стинзенски, который грабил и пытал своих жертв ножом, и кончая Гарри Тау, убившим архитектора Стэнфорда Уайта в мае этого года.
 
Конечно, Эл Дрейсон, самый известный из всех, занимал почётное центральное место.
Через пять минут я вернулся в конференц-зал, где должна была состояться сегодняшняя встреча. Теперь у дверей ждали ещё двое мужчин, подчиняясь правилу, которое было неписаным, и, тем не менее, беспрекословным: встречи с комиссаром начинались точно в срок — ни минутой раньше, ни минутой позже. Я всегда думал, что причина этому — хромая нога, вызванная ещё армейской травмой. Все его приезды и отъезды с официальных встреч тщательно спланированы, поскольку он был гордым человеком, который не хотел, чтобы мир заметил его слабость.
Мужчина с прилизанными черными волосами вытащил золотые карманные часы.
— Пора, — мрачно кивнул он. Я узнал в нем Тома Савино, серьезного и трудолюбивого человека, с которым познакомился, когда только начинал работать в Пятом участке.
Я глубоко вдохнул и вошёл, немного нервничая. Комиссар — или генерал, как он предпочитал, чтобы его называли, — и в хорошем настроении был, судя по всему, не самым лёгким человеком.
А я был единственным детективом в комнате, которого Бингем не назначил лично. Малвани сказал мне, что это либо разрушит мою карьеру, либо даст ей толчок к неимоверному росту. Сейчас первый вариант казался мне более вероятным.
Генерал Бингем сидел во главе массивного дубового стола, занимавшего практически всю комнату. Это был выдающийся человек с венцом седых волос по бокам лысой головы, длинными усами и пронзительными голубыми глазами за очками в проволочной оправе.
Окруженный своими заместителями и любимыми советниками, он казался чуть ли не царём в инвалидном кресле, которое было его троном.
— Чёртовы иностранцы, — произнёс один из заместителей. — Они уничтожат наш город, если мы не вмешаемся.
— Именно поэтому мы должны их остановить, — прогремел мужчина с большим животом. Я узнал в нем Большого Билла Ходжеса — офицера, которому приписывают разгром нескольких банд, включая печально известную банду Истмана.
— Да, но их слишком много, — пронзительно взвизгнул другой мужчина. — У нас бомбы бросают и грязные итальяшки, и русские евреи, — с отвращением выплюнул он.
Генерал Бингем кашлянул.
— Джентльмены, говорю вам: они ответственны за восемьдесят пять процентов преступлений в этом городе.
— Просто нужно отправить их туда, откуда они пришли, — буркнул Ходжес.
Я сел за стол рядом с Говардом Грином — еще одним офицером, которого я знал по предыдущим делам. Он поймал мой взгляд, наклонился ближе и пробормотал:
— Они будто не понимают, что говорят обо всех нас.
Том Савино, услышав это, обернулся и бросил на Грина уничижительный взгляд.
— Не говори глупостей. Мы теперь американцы.
Но это было не так. Такие люди, как Савино, могли бы отрицать этот факт, но реальность такова, что наше иммигрантское прошлое никуда от нас не делось — и слова генерала только отражали двойные стандарты нашего Департамента.
Еще не было комиссара полиции или его первого заместителя, который не был бы англичанином или ирландцем по происхождению — и я сомневался, что в ближайшие десятилетия что-то изменится. Такие люди, как Грин, Савино и я, находились здесь только благодаря усилиям президента Тедди Рузвельта, когда тот был комиссаром полиции Нью-Йорка десять лет назад: он ввел вступительный экзамен, который теперь требовался от всех новых патрульных, заменив старую систему шефства и покровительства, что основывалась на взятках, связях или и том, и другом одновременно.