Десять «за»… (ЛП)

— Неужели?
— Господь не всех мужчин создал одинаковыми, знаете ли, — скромно произнес он.
— Подозреваю, эту тему мне лучше не развивать, — вызывающе заметила Аннабель.
— Если вы и впрямь благоразумны. — Он снова улыбнулся.
Святые небеса, у нее даже дыхание перехватило!
Кем бы ни был этот мужчина, он явно в большом фаворе у богов, отвечающих за сверкающие улыбки. Зубы его оказались белыми и ровными, а улыбка широкой и заразительной.
Какая несправедливость! Ее собственные нижние зубы росли вкривь и вкось, равно, как и у ее младших братьев и сестер. Врач как-то сказал, что может их выровнять, но она удрала, едва завидев его клещи.
Но этот мужчина… улыбка сияла в его глазах, освещала лицо… да что лицо, всю комнату! Вот уж дурацкое сравнение — они же сидят на улице! В кромешной темноте. И все же Аннабель могла поклясться, что воздух вокруг них начал мерцать и светиться.
Либо дело в улыбке, либо она пила пунш не из той чаши. Одна была предназначена для дебютанток, а другая для всех остальных, и до этого момента Аннабель была абсолютно уверена, что она… во всяком случае, почти уверена. Та, что справа. Луиза говорила, что ей нужна правая, ведь так?
Ладно, по крайней мере наполовину-то она уверена.
— А вы всех знаете? — спросила она, поскольку должна же была хоть что-нибудь да сказать. А он как раз начал эту тему.
Он непонимающе приподнял одну бровь.
— Простите?
— Вы попросили описать ту пару, — пояснила она. — Так вы вообще всех знаете или только тех, кто ведет себя неподобающим образом?
Он расхохотался.
— Нет, всех я не знаю, но к сожалению — к еще большему, чем наличие у меня совести, — я знаю почти всех.
Аннабель припомнила некоторых из тех, с кем ей пришлось познакомиться за последние недели, и криво улыбнулась.
— Да, пожалуй, это может удручать.
— Умная и проницательная леди, — отозвался он. — Неотразимое сочетание.
Да он с ней флиртует! Аннабель попыталась подавить дрожь восхищения, волной прокатившуюся по ее коже. Как же он невероятно красив, этот мужчина. Темные волосы, нечто среднее между ореховыми и шоколадными, лежали свободными волнами, которых иные джентльмены пытаются добиться, часами простаивая перед зеркалом. А его лицо… в общем, художница из нее никакая, она никогда не умела описывать лица, но лицо этого мужчины было одновременно и неправильным и идеальным.
— А я вот рада, что у вас есть совесть, — прошептала она.
В обращенных на нее глазах зажглось веселое изумление. Он даже слегка наклонился вперед.
— Что вы сказали?
Она покраснела и на этот раз была абсолютно уверена, что он это заметил. Ну и что ей теперь отвечать? «Я ужасно рада, что у вас есть совесть, потому что если бы вы сейчас решили меня поцеловать, я бы не стала возражать?»
Он был полной противоположностью лорда Ньюбури. Молодой, красивый, остроумный. Слегка экстравагантен и весьма опасен. Как раз тот тип мужчины, о котором втайне мечтают девушки, при этом клянясь избегать их, как чумы. И еще некоторое время он полностью в ее распоряжении.
Всего несколько минут. Она позволит себе лишь несколько коротеньких минуточек. И все.
Он, видимо, понял, что она не собирается повторять ему то, что сказала, поэтому спросил (снова таким тоном, будто в их беседе не было ничего необычного):
— Это ваш первый сезон?
— Да.
— Вам нравится?
— Ответ зависит от того, когда вы зададите мне этот вопрос.
Он ухмыльнулся.
— Не сомневаюсь. Прямо сейчас вам нравится?
Сердце Аннабель совершило странный кульбит.
— Необычайно, — ответила она, удивляясь, как ровно звучит ее собственный голос. Видимо, ей стала гораздо лучше удаваться та актерская игра, которая в городе почему-то считается беседой.
— Я неимоверно польщен. — Он еще немного подался к ней и наклонил голову в сторону жестом, почти противоречащим его собственным словам. — Умение быть радушным хозяином — предмет моей гордости.
Аннабель взглянула на одеяло, а потом с сомнением подняла глаза на незнакомца.
 
Он окинул ее теплым взглядом.
— Радушие хозяина не должно зависеть от скромности жилища.
— Вы ведь не хотите сказать, что живете на хемпстедских вересковых пустошах?
— Ну уж нет! Для этого я слишком дорожу комфортом. Но на денек-другой поселиться здесь было бы даже забавно, вы не находите?
— Мне почему-то кажется, что новизна растаяла бы при свете зари.
— Нет, — ответил он. Глаза его приобрели отсутствующее выражение, и он произнес: — Возможно, чуть позже, но только не при свете зари.
Она хотела спросить, что он имеет в виду, но не знала, как. Он настолько погрузился в собственные мысли, что прерывать его было бы почти грубостью. И Аннабель терпеливо ждала, с любопытством наблюдая за ним и зная, что если он на нее посмотрит, то сразу увидит в ее глазах вопрос.
Он так и не обернулся, но где-то через минуту произнес:
— На заре все выглядит иначе. Свет более тусклый. Красноватый. Он накапливается в утреннем тумане и словно поднимается откуда-то снизу. Все выглядит иначе, — тихо повторил он. — Абсолютно все.
У Аннабель перехватило дыхание. В его голосе звучала такая тоска! Ей захотелось остаться с ним прямо здесь, на одеяле, и подождать, пока солнце не начнет подниматься над горизонтом. Его слова разожгли в ней желание увидеть вересковую пустошь при свете зари. И ей захотелось увидеть его при свете зари.
— Я готов в нем купаться, — прошептал он. — Свет зари, и ничего больше.
Это должно бы шокировать Аннабель, но она чувствовала, что он обращается не к ней. На протяжении всей их беседы он, не переставая, поддразнивал ее, подтрунивал, испытывал, как далеко сможет зайти, прежде чем ханжество заставит ее бежать без оглядки. Но это… Его слова звучали более чем откровенно, и все же она знала…
Они предназначались не для ее ушей.
— Думаю, вы поэт, — произнесла она и улыбнулась, потому что эта мысль, по непонятной причине, принесла ей огромную радость.
Он прыснул.
— Будь так, было бы восхитительно. — Он снова обернулся к ней, и она поняла, что то состояние миновало. Какую бы тайную часть своего существа он ни приоткрыл, сейчас он загнал ее глубоко-глубоко, крепко запер за ней двери и снова превратился в бесшабашного соблазнителя, в мужчину, рядом с которым мечтают оказаться все девушки.
И которым мечтают стать все мужчины.
А она даже не знает его имени.
Впрочем, так даже лучше. Когда-нибудь она узнает о нем все, а он о ней, и тогда он начнет ее жалеть — бедную девушку, вынужденную выйти замуж за лорда Ньюбури. А возможно, и наоборот — он ее осудит, считая, что она охотится за деньгами, как, в сущности, и есть на самом деле.
Она подобрала под себя ноги. Не то чтобы встала на колени, просто оперлась на правое бедро. Ее любимая поза, совершенно неподходящая для Лондона, но, по мнению ее тела, самая удобная из всех возможных. Она посмотрела прямо перед собой, понимая, что смотрит в противоположном от дома направлении. Почему-то это показалось ей правильным. Она не знала, куда сейчас показала бы стрелка компаса: может, она смотрит на запад, туда, где ее собственный дом? Или на восток, в сторону Континента, где она никогда не была и куда, вероятно, никогда в жизни не попадет. Лорд Ньюбури не похож на любителя путешествовать, и поскольку его интерес к ней ограничивается ее способностью рожать детей, он вряд ли позволит ей путешествовать в одиночестве.
Ей же всегда хотелось увидеть Рим. Скорее всего, она все равно туда бы не поехала, даже и без лорда Ньюбури, вожделевшего ее широких, плодовитых бедер, но раньше оставалась надежда…
 
Она на минуту прикрыла глаза, чтобы не расплакаться. Вот она уже и думает так, словно этот брак — fait accompli [6]. Она, конечно, продолжает убеждать себя, что еще может отказаться, но это всего лишь подает голос отчаявшийся, бунтарский уголок ее сознания. А та часть ее личности, что отличается практичностью, уже приняла сложившиеся обстоятельства.