Фригидная для оборотня многоженца (СИ)
— Довольно. Твоей вины нет, — говорю жестко, холодно. — Более не намерен к этому разговору возвращаться.
Многое бы отдал, чтобы избавить брата от бессмысленных угрызений совести.
Еще больше бы отдал, чтобы забрать его боль себе. Я справлюсь. Выстою. Переживу. Главное — унять страдания брата. А возможно ли это? Нет.
— Ты зачем этому человеку, ее мужу заплатил? — Резко меняет ему. Для многого слова не нужны. Родная кровь. Связь, которая не рвется. — Ты мог забрать ее в любой момент. Она тебе принадлежит. И тут людские законы не действуют.
— Знаю, — усмехаюсь. — Я поставил на ней клеймо — продана. Предана мужем.
— Вся жизнь ее мыльный пузырь — это ты показал.
— Верно. Я обнажил истину. В данном случае я нанес первый удар правдой, — подхожу к утыканной дротиками фотографии, очерчиваю пальцем контур ее лица. — Вскрыл гнилое нутро ее супружеской жизни.
— Если бы ты просто ее забрал, она бы продолжала убиваться, по своему человеку, — в глазах брата вспыхивает интерес. Месть отвлекает.
— А теперь она видит, что в действительности стоит ее жизнь. Пока я просто немного раскрыл ей глаза.
— Для этих целей ты приказал уволить ее с работы и обнулил карты?
— Я этого не делал, — хмурюсь. Людская подлость и низость порой проходят за гранью моего понимания. — Даже месть должна быть достойной. Всегда.
— Ты же заплатил ему по людским меркам астрономическую сумму? — удивленно хмурит брови. — Зачем ему понадобились ее копейки?
— Привыкай, Вальтер, — это типичный людской экземпляр — алчный, гнилой червяк. Самая распространенная разновидность в их сообществе, — достаю из кармана купюру. Смотрю. Сминаю. Бросаю на пол. — Приманка — деньги. Бумажки, за которые они готовы прогибаться, ползать и унижаться. С помощью денег без усилий можно обнажить нутро. Заставить их принять свою истинную форму.
— Я бы предпочел этого не видеть. Не знать. До сих пор сожалею, что нам пришлось выйти в людской мир, — скалится, рычит. — Это все чуждо нам. Стая должна жить на воле. Не в этих каменных клетках.
— Зверь никогда не нападает без причины. Нас вынудили. Мы вышли. Значит, такова судьба — покорить новое пространство.
— Не можешь изменить судьбу — прогни обстоятельства под себя, — смотрит на меня с хитрым прищуром. — Хорошо, ты усвоил уроки отца.
— А как иначе, — пожимаю плечами.
— Так каков был уговор с тем ее человеком? Неужели он вот так запросто отказался от своей самки? Даже без боя? Мне такого не понять, — Вальер поднимается, наливает себе еще выпить.
— Он ползал в ногах, рассыпаясь словами благодарности. Я лишь всковырнул гниль, и она тут же полилась рекой из него, — меня передернуло, от воспоминаний о ничтожной людской особи. — Он выгнал ее в ночь. Прытко. С неподдельной радостью. Отбирать работу. Деньги. Его инициатива. Я ее не одобрял. Надо будет проучить. Он немного спутал мои планы. Это мелочи.
— Оставшись без средств, она вернулась в дом, пропахший зеленым змием.
— Мне доложили. Надо будет вмешаться. Я закрыл дорогу в отели Вивьен не для того, чтобы она возвращалась к истокам дурной крови.
— Даже род ее прогнил, — Вальтер подходит, хлопает по плечу. — Сожалею.
— Не стоит, Вальтер. Я принял неизбежность. Долг перед стаей, свое обещание тебе я выполню.
Она моя. Проклятье. Истинная. Отрава. Мне нести это бремя. Лишь я могу выбирать способ казни и искупления. Отныне никому более не позволено прикасаться к ней.
Глава 7
Захожу в комнату. Задыхаюсь от смрада. Такого привычного. Кажется, никуда и не уходила. Прошлое ожило. Из настоящего только огромного размера растрепанная тетка в замызганном халате. Смотрит на меня, буравит маленькими заплывшими глазищами. Они смотрятся до жути уродливо на распухшем лице.
— Фрида! Идем, здоровье поправим! — раздается их кухни кряхтение отца.
Огромная туша поднимается с треногой кровати. Проходит мимо. Толкает меня в плечо с такой силой, что невольно к стенке откидывает. Мне бы бежать, пока они заняты. Пока водка не закончилась. Не могу пошевелиться. Приросла. Грязь держит. Лапы ко мне проспиртованные тянет. Сползаю по стене вниз. Задыхаюсь. Рыдания душат. Беззвучные. Тихие. Надсадные. Душу вырывают. Терзают ее. Головой в прошлое окунают.
Чем я думала, когда пришла в этот дом? Ответ до жути наивный. Я все равно люблю папу. Даже такого. И дочь во мне тянется к нему, ищет отцовской заботы. Надеюсь, любовь в проспиртованных глазах разглядеть. Когда плохо, мы ищем утешения у родных. А у меня никого нет, кроме него. Меня обидели. Прежняя жизнь разлетелась на осколки. И я ищу утешения, там, где никогда его не найду. Глупо…
Я прекрасно осознаю, что от человека в нем мало что осталось. Беспробудное пьянство сделало свое дело. Только не могу вычеркнуть его из жизни. Не могу перестать любить. Хоть и на долгие годы забыла дорогу в этот дом. Но я все же старалась помочь. Раз в две неделе заказывала продукты в магазине и отправляла с курьером. Оплачивала счета. Окончив институт и устроившись на работу, с первых зарплат начала собирать на реабилитационный центр. Оплатила лечение. Папу забрали. Но он сбежал. Потом были еще попытки. Безрезультатно. Он сделал свой выбор. И ничего не хотел менять.
После всего долго не решалась переступить порог. Глупо искать защиты у того, кто имя мое с трудом вспомнит. Алкоголь — единственная и неизменная любовь отца. А я все надеюсь на чудо. До сих пор…
Так было всегда. Сколько себя помню. Только в детстве еще была мама. Они пили вместе. Вначале еще работали. Мать в замызганном баре. Отец — разнорабочим на заводе. Когда-то еще до моего рождения он был мастером цеха. Потом спился. Из жалости его оставили выполнять самую грязную работу за копейки. Так мне мама рассказывала. Когда я родилась, отец уже несколько лет был безработным. Как и где он брал деньги на выпивку — загадка. Но спиртное в нашем доме не переводилось.
Позже и маму уволили из бара. За постоянные недостачи. Тогда в доме закончилась еда. Больше нельзя было воровать объедки из бара. А алкоголь все пребывал. Нескончаемым смрадным потоком. Вместе с грязными пьяными дружками родителей. Ни одного дня их трезвости не могу припомнить. Вечный алкогольный дурман. Запах, которым пропиталось все вокруг. Смрад сопровождал долгие годы. Чистый воздух — немыслимая роскошь для меня в то время.
В школу мама меня все же отдала. Тогда она еще работала в баре. И в ее сознании теплились остатки разума. Учеба стала отдушиной. Уже тогда я понимала — знания мой шанс вырваться. Билет в другую жизнь. Вдали от алкогольного дурмана.
Учеба давалась легко, я усваивала все на лету. Но было невыносимо тяжело учиться в обстановке непрерывного кошмара. Я могла весь вечер делать домашние задания. Заснуть уставшая. А наутро обнаружить, что кого-то из родителей вывернуло прямо на мои тетрадки или учебники. Или же они могли залить их чем-то мерзким и липким. Использовать как туалетную бумагу. Никому не было дела до моих стремлений и желаний.
Питалась я только в школьной столовой. Там меня бесплатно кормили, как ребенка из малоимущей семьи. Иногда подкармливали соседи. Но это было редкостью. Район у нас бедный. Каждый думал в первую очередь о себе.
С одноклассниками тоже были проблемы. У меня практически не было одежды. Лишь обноски, которые разваливались прямо на мне. Никто мне не стирал. С малых лет научилась сама. Не было даже расчески для волос. Вместо нее у меня были только собственные пальцы. Ножом я постоянно обрезала волосы, чтобы они не путались так сильно. И хоть в школе нашей были тоже дети из неблагополучных семей, я все равно выделялась на их фоне.
Меня называли: «Вошь» «Грязнуля», «Вонючка» и тому подобное. Я была предметом вечных насмешек. Учителя сторонились. В нашем районе не было жалости и сострадания. Тут выживали. С каждым днем крепло мое желание вырваться. Я научилась игнорировать оскорбления. Быстро бегать, если меня хотели побить. Я впитывала знания и одновременно училась выживать.