Те, кто внизу

Вилья! Бои за Сьюдад Хуарес, за Тьерра Бланка, за Чиуауa и Торреон!
Все, пережитое и виденное ими самими, теперь утратило всякую ценность в их глазах. Им хотелось слушать рассказы о героических подвигах Вильи, в поступках которого поразительное великодушие чередовалось с самым чудовищным зверством. Вилья – это неукротимый хозяин гор, вечный враг всех правительств, которые травили его, словно дикого зверя; Вилья – это новое воплощение древней легенды о разбойнике, ниспосланном провидением на землю. Он идет по ней, высоко неся сверкающий светоч идеала: «Грабить богатых, чтобы сделать бедняков богачами!» Эту легенду творят бедняки, а время, передавая ее из поколения в поколение, придает ей все более ослепительную красоту.
– Знаете, друг Анастасио, – заметил один из бойцов Натеры, – если вы придетесь по душе генералу Вилье, он может подарить вам имение; но если, не приглянетесь, прикажет расстрелять, и точка.
А войско Вильи! Настоящие северяне, отлично одетые, в техасских шляпах, в новенькой форме цвета хаки, в ботинках из Соединенных Штатов по четыре доллара за пару!
Люди Натеры рассказывали все это, а сами удрученно посматривали друг на друга, ясно отдавая себе отчет в том, как выглядят они в своих огромных шляпах из листьев сойяте, истлевших от дождей и солнца, в штанах и рубахах, которые давно уже превратились в лохмотья и лишь наполовину прикрывают их грязные завшивевшие тела.
– Там не голодают… Они везут на повозках быков, баранов, коров. У них фургоны с одеждой, целые обозы с боеприпасами, оружием, провиантом. Ешь – не хочу!
Потом речь зашла об аэропланах Вильи.
– Ах, эти аэропланы! Когда они на земле, рядом, ты даже не знаешь, что это за штука такая – не то каноэ, не то лодка. Зато уж как начнут подниматься в воздух, такой грохот, дружище, пойдет, что оглохнешь, а потом возьмут себе и полетят, да так быстро, ну прямо автомобиль. И оказывается, что это огромная-преогромная птица, которая даже крыльями не машет. Но самое интересное другое: внутри этой птицы сидит гринго  [39] и везет тысячи гранат. Представляете, что это значит! Начинается бой, и гринго, словно зерно курам, горсть за горстью швыряет все эти свинцовые гостинцы па врага. И внизу сплошное кладбище: убитые тут, убитые там, всюду мертвецы!
Когда Анастасио Монтаньес поинтересовался у своего собеседника, сражались ли когда-нибудь солдаты Натеры вместе с воинами Вильи, оказалось, что все, о чем с таким воодушевлением рассказывали натеровцы, было известно им лишь понаслышке и что Вилью никто из них в глаза не видел.
– Хм! Сдается мне, что все мы, человеки, одинаковы. По-моему, каждый из нас не лучше и не хуже другого. Чтобы сражаться, надо иметь хоть чуточку совести. Ну какой я, к примеру, солдат, если никогда и не думал им быть? Вот я весь перед вами. Как видите, одни лохмотья. А я ведь человек обеспеченный… Что, не верите?…
– Одних волов у меня на десять упряжек. Что, не верите? – передразнил стоявший за спиной Анастасио Перепел и громко расхохотался.
 
XXI
Грохот перестрелки ослабел и понемногу стал удаляться. Луис Сервантес отважился наконец высунуть голову из убежища, которое он отыскал среди развалин каких-то укреплений на самой вершине холма.
Он и сам вряд ли понимал, как очутился там. Куда исчез Деметрио со своими людьми – он тоже не знал. Луис вдруг оказался один, затем его увлекла с собой накатившаяся лавина пехоты, и он был сброшен с седла. Когда изрядно истоптанный юноша поднялся на ноги, какой-то кавалерист посадил его на круп своей лошади. Но вскоре конь и седоки рухнули наземь, и Сервантес, забыв о ружье, револьвере и обо всем на свете, увидел, что вокруг него вздымаются столбы белого дыма и свищут пули. Вот тогда первая попавшаяся яма да груда битых кирпичей и показались ему самым надежным укрытием на свете.
– Эй, приятель!
– Альберто, дружище!… Меня сбросила лошадь, на меня накинулись и, решив, что я убит, отобрали оружие. Что я мог поделать? – удрученно объяснил Луис Сервантес.
– А меня никто не сбрасывал – я тут из чистой осторожности, понятно?
Своим веселым тоном Альберто Солис вогнал Сервантеса в краску.
– Черт возьми! – воскликнул Альберто. – Ну и командир у вас! Настоящий мужчина. Сколько бесстрашия, сколько выдержки! Мы все восхищались им – не только я, но и многие, кто пообстрелянней меня.
Луис Сервантес не нашелся, что ответить.
– А, так вы там не были? Браво! Очень своевременно отыскали безопасное местечко. Следуйте-ка за мной, дружище, и я вам все объясню. Пойдем вон туда, за тот утес. Как видите, с этого косогора к подножью холма есть лишь один путь – тот, что перед нами. Справа – отвесная скала, и со стороны ее не подступишься. Слева и подавно – там слишком крутой подъем: один неверный шаг, и костей не соберешь – покатишься вниз, разобьешься об острые выступы скал. Так вот, часть бригады Мойи залегла на косогоре, готовясь ворваться в первую траншею федералистов. Над нашими головами свистели снаряды, сражение завязалось уже повсеместно, как вдруг противник прекратил огонь. Мы. решили, что федералистов обошли с тыла, и бросились к траншее. Ох, дружище, вы даже не представляете себе!… Трупы, как ковер, устлали всю нижнюю половину склона. Пулеметы поработали на славу: нас буквально смели с косогора, спастись удалось лишь немногим. На генералах лица не было, и они уже не решались поднять в атаку быстро подоспевшее к нам подкрепление. И вот тогда, не ожидая ничьих приказов и не спрашивая их, Деметрио Масиас громко закричал:
– Наверх, ребята!
– Что за безрассудство! – в ужасе воскликнул я.
Пораженные командиры не успели даже слово вымолвить. Конь Масиаса, словно обретя вместо копыт когтистые орлиные лапы, стал взбираться вверх по скалам. «Наверх, наверх!» – заорали бойцы Деметрио, устремляясь за ним; люди и лошади, слившись воедино, как олени, перескакивали с камня на камень. Только один парень потерял равновесие и скатился в пропасть; остальные, уже через несколько секунд, оказались на вершине холма. Они давили копями солдат в окопах, кололи их ножами. Деметрио набрасывал лассо на пулеметы, как на быков, и вытаскивал их из гнезд. Долго это, конечно, не могло продолжаться: численно превосходящий противник уничтожил бы смельчаков так же быстро, как они напали на него. Но мы, воспользовавшись мгновенным замешательством врагов, с головокружительной быстротой бросились к позициям федералистов и легко выбили их оттуда. Какой великолепный солдат ваш командир!
С вершины холма был виден склон Ла Буфы и ее гребень, похожий на украшенную перьями голову надменного ацтекского императора. Шестисотметровый склон был усеян мертвецами; волосы их были спутаны, одежда перепачкана землей и кровью. И среди этого нагромождения еще не остывших трупов, словно голодные койоты, сновали оборванные женщины, обшаривая и обирая погибших.
Меж белых облачков от винтовочных выстрелов и черных клубов дыма, повисших над горящими зданиями, вздымались залитые ярким солнцем дома, большие двери и бесчисленные сверкающие окна которых были наглухо закрыты; виднелись переплетенные друг с другом живописные улочки, расположенные ярусами и причудливо вьющиеся по склонам холмов. А над этими радующими взор городскими кварталами высились стройные колонны, колокольни и купола многочисленных церквей.
– Как прекрасна революция даже в своей жестокости! – взволнованно произнес Солис и с легкой грустью тихо добавил: – Жаль, что скоро все станет иным. Ждать осталось недолго. Бойцы превратятся в толпу дикарей, наслаждающихся стрельбой и грабежом; и в их бесчинстве, словно в капле воды, со всей отчетливостью найдет свое выражение психология нашей расы, заключенная в двух словах: грабить и убивать! Друг мой, какая жестокая ирония судьбы скрыта в том, что мы, готовые отдать весь пыл души и самое жизнь ради свержения презренного убийцы, сами воздвигаем огромный пьедестал, на который поднимутся сто или двести тысяч подобных же извергов!… Народ без идеалов – это народ тиранов! Жаль пролитой крови!