Сказки гор и ручьёв

Удивление молодого пастуха было весьма понятно. Над головой его, образуя неизмеримо высокий блестящий свод, слоями лежали одна над другой громадные каменные глыбы различных горных пород; внизу у ног его расстилалось бесконечно широкое озеро, ни конца, ни края которого не видать было, словно наполняло оно собою всю внутренность земного шара; а вокруг него, суетясь, бегали, карабкались, лазили и копошились тысячи и тысячи гномов с длинными бородами и огоньками, светившимися у которых на голове, у которых около пояса. Двигаясь длинными вереницами, большинство этих горных духов переносило драгоценные камни и, обмыв их в озере, от чего камни начинали блестеть ещё пуще, складывали отдельными грудами под своды. Иные же из них, причалив к берегу на плотах, выгружали камни совершенно неизвестных пород, тогда как некоторые другие, нагрузив плоты как бы для далёкого плавания, напротив, отчаливали от берега.
Не взирая на беготню, суматоху и шум, ни на минуту не прекращавшиеся под массивным сводом и вскоре совершенно оглушившие Ионеля, и на беспрестанное мельканье многих сотен огоньков, от чего в глазах у него зарябило, вся эта толпа подземных горных карликов, казалось, в точности знала, что ей надо было делать, за исключением, однако же, тех нескольких гномов, что стояли около молодого пастуха и положительно не знали, что им с ним делать.
Но вот Ионелем внезапно овладело непреодолимое желание уйти вместе с собиравшимися отчалить гномами в неведомую для него даль и, рванувшись вперёд, он подбежал к одной из тех плоских ладей, что стояли у берега, совсем готовые к отплытию. Но в эту минуту из глубины озера показалась очаровательно красивая женщина, имевшая поразительное сходство с Ириною, и протянула к нему свои объятия.
– Ирина! – воскликнул Ионель и готов был уже броситься к ней в воду, как вдруг двадцать сильных рук удержали его на берегу, между тем как чьи-то другие, не менее сильные руки принялись очень усердно осыпать его побоями. Видя, однако, что красавица всё продолжает нежно манить его к себе, Ионель начал всеми силами от них отбиваться. Но схватившие его гномы держали его крепко и не выпускали. В своей ярости они уже было принялись даже побивать его камнями. Однако же тут из толпы гномов отделился один с короною на голове и, выступив вперёд, властным голосом приказал им остановиться, a затем обратился к Ионелю:
– Ты ошибаешься, Ионель, – сказал он ему. – Твоей невесты здесь нет. Женщина эта – моя суженая, и уже не один год жду я её к себе.
При этих словах красавица капризно нахмурилась, что чрезвычайно было ей к лицу, и затем, погрозив пальчиком, нырнула обратно в волны. Король вздохнул, вздохнул и Ионель, а за королём, как добрые верные подданные, вздохнули и все остальные гномы, причём камней, однако же, из рук не выпускали, держа их наготове на тот случай, если бы последовало решение предать молодого пастуха смертной казни.
Но король, пожалев красавца, приказал, прежде всего, скорее омыть ему раны, из которых ручьём текла кровь, водами горных целебных источников, a затем отвести его – помолодевшим и похорошевшим – обратно на ту горную вершину, на которой был он найден. При прощании же он ему сказал:
– Тяжелый совершил ты, Ионель, проступок, изменив своему долгу в угоду красивой женщине. Прекрасен и велик твой подвиг преданности и любви; но – увы! – его затмила измена, и как бы ни было для меня понятно то чувство, что побудило тебя на такую измену, однако же избавить тебя от того наказания, которое ждёт тебя, не в моей власти.
Удрученный тяжёлым предчувствием, вступил Ионель на пустынную горную вершину, вокруг которой носились зловещие черные тучи и неистово ревела и шумела буря.
С каждой минутой крепчал ураган, неистово свирепствуя, словно желал низвергнуть бедного скитальца с высоты горной вершины в пропасть и таким образом превратить в бесчисленное множество атомов, и Ионель, крепко уцепившись руками за скалистый выступ и блуждающим взглядом озираясь во все стороны, стоял в ожидании увидать перед собою появление каких-либо новых вражьих сил, новых опасностей, новых искушений. Но вдруг ему почудилось, будто буря начинает его клонить всё более и более к земле, будто разрывает она ему сердце на куски, будто умирает он с горя и тоски. Тут он еще крепче ухватился за выступ; но и скалистый выступ под его напором, казалось, начинал уступать.
 
И в эту минуту еще раз послышались ему среди завываний расходившейся бури то ласковые и нежно его манившее призывы, то суровые угрозы, изрезавшиеся то одним голосом, то разом многими голосами. Затем в ушах прозвенело несколько оглушительных ударов тромбона, от которых в голове его произошло сильное сотрясение и, вдруг, вся его пламенная любовь к Ирине превратилась в жгучую, непримиримую ненависть к ней за то, что послала она его с улыбкой на устах навстречу верной смерти. Конечно, он выдержит и, верный своему слову, останется здесь до конца! Но зато же и с каким презрением и навсегда распрощается он с бессердечной красавицей, когда с наступлением весны спустится, наконец, в долину! Видно не судила ему судьба иметь жену по сердцу, и потому отныне он посвятит все свои заботы одним лишь стадам своим, так малодушно им покинутым!
Тут из глубины того скалистого утеса, за который он цеплялся, раздался вдруг густой звучный голос:
– Мне принадлежишь ты, о, юноша, и нет для тебя возврата! В моих объятьях останешься ты навсегда.
При этом скала превратилась вдруг в женщину колоссального роста, которая, заключив Ионеля в каменные свои объятья, каменными устами припала к его устам.
Весь похолодев от страха, молодой пастух, было сделал попытку вырваться, убежать – и не мог!
– Кто ты такая? – с ужасом спросил он ее. – Неужели весь ад сговорился погубить меня? Кто же ты, если только ты не сама Вельва?
Но тут каменное чудовище превратилось опять в утёс, и из глубины его, покрывая собою и свист и завывание бури, прозвучали слова:
– Я тоска-кручина, и моим стал ты отныне и навеки, ибо последние лобзавшие тебя уста были моими устами!
В эту минуту буря вдруг стихла, и яркий солнечный луч, взглянув из-за расходившихся туч, упал на бледное истомленное лицо молодого человека, который, опираясь на длинный альпийский пастуший рожок, неподвижно стоял, устремив свой неподвижный взгляд вниз в долину, в ту сторону, где протекает Дунай. Он не дышал, этот человек, не двигался, и биение сердца не вздымало рук, скрещённых на груди, и только порою чуть заметное вздрагивание черных длинных ресниц свидетельствовало, что жизнь еще не совсем его покинула. А между тем вокруг него всё начинало пробуждаться: все заколыхалось, зашевелилось, ожило. Тая, потекли ручьями и снега и льдины, а из-под них, зеленея, стала пробиваться молодая травка. Но всё также неподвижно продолжал стоять Ионель. Стряхнув, с себя сухие листья, лес распух, покрылся молодыми почками, слегка зазеленел. Но и этого Ионель, казалось, не заметил.
Но вот до горной вершины стали доноситься и веселое щебетанье пташек, и журчание горных ручейков под тёплым весенним дождём. Однако и к этому остался глух Ионель. Тщетно собралось вокруг него, чтобы его разбудить, все живое: словно окаменелый, продолжал он стоять всё также неподвижно и всё также пристально смотрел только вниз, в долину, туда, где синел Дунай.
 
Но вдруг лицо его оживилось, в глазах блеснул радостный огонёк, на щеках выступил чуть заметный румянец и, протянув руки и вытянув шею, он начал прислушиваться к позвякиванию приближавшихся бубенчиков, к лаю знакомых овчарок. Ещё минута – и он разглядел свое стадо! Тут, схватив свой пастуший рожок, он уже было поднёс его к губам, чтобы сыграть ему привет, как вдруг хватился за сердце и с восклицанием: «Умираю!» – замертво свалился на землю.