Первые залпы войны
— Здесь, товарищ старший сержант, — высунувшись из окопа, пробормотал я спросонок.
— Вылезай, пойдешь на задание.
Я вылез из окопа со снайперской винтовкой и шинелью, накинутой на плечи, вытащил вещмешок.
— Шинель скатай в скатку, приведи себя в порядок, — оглядев меня, сказал Бродов. Убедившись, что я готов, Бродов качнул головой, что означало: следуй за мной. Пробираясь по тылу обороны полка, мы вышли к лесу, где окопался батальон капитана Левченко. Бродов остановился.
— Вон там, на опушке, штаб. Представишься как положено. Там тебе все растолкуют. Задание будет серьезное. Желаю, чтобы все закончилось благополучно. После выполнения встретимся. — Бродов пожал мне руку и быстро исчез в направлении, где школа держала оборону. Это был последний разговор с человеком, которого я так уважал и успел полюбить, как родного отца. Ни Бродова, ни Федорова, ни Сидоренко мне больше не доведется встретить. Все мои старания после войны узнать о судьбе этих людей остались безрезультатными.
Штаб расположился недалеко от перелеска, на восточном склоне высотки. С нее была видна вся оборона второго батальона. Она тянулась по кромке березового колка, который подковой огибал высоту. Проселок, находившийся под контролем батальона, просматривался на запад на пару километров. Сам штаб представлял из себя небольшой блиндаж, сделанный наспех за ночь. Около него проходила траншея длиной метров десять, очевидно укрытие при артналете. Ну, а самое главное было на поверхности. Несколько толстых пней от сосен здесь использовались как письменные столы. Рядом около телефонной аппаратуры дежурил связист. Тут же скучали полудремавшие связные из рот. Из командиров никого не было, кроме рослого худого лейтенанта, который, подсвечивая карманным фонариком, рассматривал карту. Но за это время так рассвело, что свет фонарика был уже не нужен. Я, щелкнув каблуками, четко, по-уставному представился лейтенанту. Тот лениво, но выразительно махнул рукой. По его жесту можно было понять: «К черту эти уставные формальности».
— Значит, из полковой. Как самочувствие? Не боишься? Задание-то ведь серьезное… Значит, Аввакумов, — рассматривая мою красноармейскую книжку и сличив ее записи с бумагой, которая лежала на карте, придавленная камнем, бормотал лейтенант. По его поведению можно было понять, что он вообще не замечает меня и все, что говорит и делает, делает машинально.
Потом он резко встал и хищно взглянул на меня. Я не ожидал, что лейтенант так высок. Если бы мерялись, то я бы, наверное, своим затылком не достал его подбородка, хотя сам высокого роста. Лейтенант стоя задал мне один за другим кучу вопросов, но ответа на лих не требовал. Потом, взяв с пня одну бумажку, протянул ее мне.
— Это приказ о назначении тебя в группу разведки. Вручишь лично лейтенанту Егорову. Чеши вот туда, прямо, — показал он в направлении тыла батальона.
— Разрешите идти? — щелкнул я каблуками.
Но лейтенант или не услышал меня, или сделал вид, что не слышит, снова погрузился в изучение карты, только уже без помощи фонарика.
Лейтенант Егоров, бегло прочитав приказ, небрежно сунул его в карман гимнастерки. Как бы между прочим спросил:
— Тебя кто рекомендовал, Бродов?
— Да.
— Мы с ним вместе на финской были. Он меня, обмороженного, километров пять на себе волок, — мимоходом быстро оттарабанил Егоров. И, презрительно посмотрев на мою СВТ, сказал:
— Эту дудоргу положь вон туда, около пирамиды, а в кузове машины возьми автомат и диски. Сдай все документы старшине. Нашему старшине. И принимай третье отделение. Ребята ждут тебя, — словно из пулемета выпалил Егоров и указал на группу бойцов, которые сидели на лужайке, курили и о чем-то болтали. Сам Егоров, словно забыв обо мне, пошел к другой группе бойцов, которые готовили станковые пулеметы.
Я представился отделению. Ребята все были рослые, крепкие. Среди них особо выделялся стройный грузин с небольшими усиками, который назвался Отаром Гривадзе. Он резкими движениями, остротой взгляда и какой-то постоянной напружинистостью напоминал скакового коня. На его лице блуждала озорная улыбка, поблескивали ослепительно белые зубы, черные усики подчеркивали их белизну. Гривадзе внимательно, с озорным и хитрым любопытством осмотрел меня. Было видно, что бойцу не совсем безразлично, насколько удачно им подобрали командира.
Построив отделение в полной боевой выкладке, я скомандовал: «На месте бегом — марш!» А затем: «Быстрее, выше ногу!» На лицах бойцов выразилось недоумение, а у Гривадзе в глазах заиграли искорки гнева, но отделение выполняло мои команды.
— Отделение, стой! — скомандовал я, а затем объяснил, что в мешках бренчат патроны, а в сумках стучат диски. Сказал, чтобы бойцы потуже затянули тряпками патроны и сделали все, чтобы при передвижении не было шума. Недоумение у бойцов рассеялось, а у Гривадзе на лице снова появилась белозубая улыбка.
Повернувшись назад, я увидел, что за моими действиями наблюдает лейтенант Егоров. По выражению лица я понял, что командир доволен тем, что увидел, но сделал вид, что занят своими делами.
К середине дня к месту, где готовились бойцы к разведке боем, подъехали два танка и четыре грузовика. Из кабины автомашины вышел начальник разведки лейтенант Игнатьев. Он по-простецки, за руку, поздоровался с Егоровым. По отношениям командиров было видно, что они хорошо знают друг друга. Пока лейтенанты обсуждали свои дела, мы сгрудились у боевых машин. Это были танки Т-34, которые большинство из нас, в том числе и я, видели впервые, хотя слышали о них немало.
В то время особо популярны были тяжелые танки КВ о них ходили легенды. Говорили, что это бронированные-движущиеся крепости, равных которым нет в мире. Но, как покажет война, мы глубоко ошибались, недооценивая «тридцатьчетверку». Она-то будет признана лучшим; танком второй мировой войны. Пока танкисты маскировали свои машины, мы ощупывали броню, расспрашивали о возможностях этой боевой техники.
Помощник командира разведвзвода старшина Садыков, появившийся из кустов, предупредил бойцов, чтобы никто не расходился, что через 15–20 минут будет построение.
— Где командиры? — полюбопытствовал я.
— Да все спорят. Лейтенант Егоров настаивает, чтобы на каждое отделение выдали по два ручных пулемета, а Игнатьев говорит, что достаточно и одного, — ответил Садыков.
— Ну, и чья взяла?
— Игнатьев уступил Егорову. Хотя он и начальник разведки.
— У Егорова большой боевой опыт, — сказал Садыков и, посмотрев на часы, подал команду:
— Разведвзвод, выходи строиться!
Выстроился разведвзвод на полянке перед березняком, где впритык к деревьям стояли замаскированные автомашины и танки. Садыков доложил Игнатьеву, который подошел с Егоровым и танкистом — младшим лейтенантом Валуевым.
— Вольно. Слушайте боевую задачу, — начал Игнатьев. Говорил он, словно читал доклад. Задача разведки заключалась в том, чтобы наша группа, поддерживаемая танками, определила главное направление движения войск противника и его силы. Метод действия — бой из засады. Сейчас особое внимание мы должны уделить двум дорогам, ведущим на Каунас. Распуская взвод, Игнатьев приказал, чтобы подразделение довооружилось ручными пулеметами.
Выехали мы под вечер, где-то часов в пять-шесть. Впереди нашей колонны шли танки. В первом из них, высунувшись из люка, ехал лейтенант Игнатьев. Двигались по грейдеру в западном направлении. Кругом стояла мертвая тишина. Вся пыль, поднимаемая гусеницами танков, ложилась на нас, ехавших на грузовиках. Колонну замыкала автомашина, в кузове которой стояли бочки с горючим. Проехав километров 30, мы не встретили ни одного хутора. В сосняке, где дорога почему-то не так пылила, мы увидели впереди щуплого мужичонку с палкой в руке. Услышав шум моторов и гусениц, он остановился на обочине дороги. Головной танк остановился, Игнатьев вылез из башни и о чем-то стал расспрашивать мужичонку. К ним подошел Егоров. Минуты через три-четыре Егоров вернулся с незнакомцем к машине и вместе с ним сел в кузов. Пока мы ехали, Егоров внимательно, с явным неудовольствием осматривал незнакомца и его котомку.