Долина забвения

По правой и левой сторонам гранд-салона расположены двери, ведущие в меньшие, более приватные помещения, а за ними простираются крытые галереи, по которым через внутренние дворики можно попасть в бывшую библиотеку ученого, его художественную мастерскую и семейный храм. Сейчас их переделали в залы, где бизнесмены могут организовать ужин для друзей и где утонченные куртизанки будут развлекать их чарующим пением.
В гранд-салоне мать устроила покрытую ковровой дорожкой лестницу с красными деревянными перилами, которая плавно поднимается к трем полукруглым, обитым бархатом балконам — такие же можно увидеть в опере. Они выходят на гранд-салон, и с них, пока Карлотта прогуливалась по балюстраде, я часто наблюдала за проходившими там праздничными вечерами.
Все веселье начиналось после захода солнца. Сквозь ночную тьму к дому прибывали рикши и кареты. Треснувшее Яйцо, наш привратник, помнил поименно всех, кто должен был приехать, и только им разрешал войти в особняк. С балкона я видела, как сквозь бархатные портьеры мужчины проходят в роскошную залу. Среди них сразу можно было отличить новичка. Обычно он с пораженным видом озирался вокруг, глядя, как китайцы и иностранцы приветствуют друг друга и вежливо беседуют. Здесь иностранец мог впервые увидеть куртизанок в естественной для них среде. Раньше он мог только мельком взглянуть на них, когда они прогуливались в экипажах по оживленным улицам, в дорогих мехах, модных шляпках. Но здесь они оказывались совсем рядом. Он мог, восхищенно улыбаясь, говорить с одной из них, при этом понимая, что касаться их ему не позволено. Я всегда радовалась, когда видела, как моя мать внушает благоговейный трепет мужчинам из разных миров. Она заставляла их онеметь от восторга в тот самый момент, когда они попадали в главную залу.
Наши куртизанки были самыми популярными и талантливыми среди всех первоклассных цветочных домов Шанхая: элегантные, соблазнительно скромные, дразняще неуловимые, они превосходно пели и декламировали стихи. Их называли «облачные красавицы». У каждой из них в имени было слово «облако», и оно обозначало дом, к которому принадлежала куртизанка. Когда они покидали его — выходили замуж, уходили в монастырь или меняли наш дом на другой, классом ниже, — слово «облако» исчезало из их имен. Мне было семь лет, когда вместе с нами в доме жили Розовое Облако, Воздушное Облако, Снежное Облако и моя любимица — Волшебное Облако. Они все были очень умны. Обычно девушки попадали к нам в дом в возрасте тринадцати-четырнадцати лет, а когда им исполнялось двадцать три — двадцать четыре, они его покидали.
Мать устанавливала правила, которые диктовали девушкам, как вести дела с клиентами, какую долю заработка отдавать дому и как возмещать расходы. Золотая Голубка следила за поведением и внешним видом куртизанок и заботилась о том, чтобы они поддерживали высокие стандарты и репутацию первоклассного цветочного дома. Она хорошо знала, как легко сгубить девичью репутацию. Когда-то Золотая Голубка была одной из самых популярных куртизанок своего времени, пока ее покровитель не выбил ей передние зубы, переломав при этом половину костей на лице. К тому времени, когда она поправилась — лицо Золотой Голубки при этом немного исказилось, — ее место заняли другие красотки, а прежнюю фаворитку продолжали преследовать слухи: говорили, что она, должно быть, очень сильно разозлила своего покровителя, раз довела до подобной жестокости настолько мирного человека.
Какими бы привлекательными ни были остальные куртизанки, все гости — и китайцы, и иностранцы — надеялись увидеть только одну женщину: мою мать. Со своего места на балконе я легко находила ее по упругой массе каштановых кудрей, небрежно рассыпавшихся по плечам. У меня были почти такие же волосы, только немного темнее. Кожа у нее была с легким смуглым оттенком, и она с гордостью говорила, что в ней течет несколько капель бомбейской крови. Никто не мог бы откровенно назвать мою мать красивой — ни китаец, ни иностранец. Ее длинный, угловатый нос выглядел так, будто его грубо вырезали ножом для чистки овощей, а лоб, высокий и широкий, был признаком острого ума, как говорила Золотая Голубка. Еще у нее были острые скулы, а подбородок задиристо выпирал вперед, словно маленький кулачок. Глаза, обрамленные черными ресницами, смотрели из темных глубоких глазниц. У нее были необычайно большие радужки. Но все сходились на том, что она завораживала больше, чем красавицы с правильными чертами лица. Все в ней манило, притягивало взгляд — и улыбка, и хрипловатый мелодичный голос, и соблазнительно томные движения тела. Она сияла и сверкала, словно драгоценность. Каждый мужчина, поймавший на себе ее проницательный взгляд, попадал в ее сети. Я много раз это замечала. Она заставляла любого мужчину почувствовать себя особенным.
 
А еще ей не было равных в стиле, и одежду ей шили по ее собственному замысловатому дизайну. Больше всего мне нравилось сиреневое платье из почти прозрачной органзы, ниспадающей поверх бледно-розовой основы из чесучи,[7] расшитое переплетенными лозами с крошечными листьями. На груди из лозы распускались два розовых бутона. И если вы думаете, что бутоны тоже были шелковыми, вы правы лишь отчасти — одна из роз была настоящей. Пока длился вечерний прием, она осыпала лепестками пол залы и наполняла его благоухающим ароматом.
С балкона я следила, как моя мать движется по залу, как шлейф ее платья скользит по полу, с каким обожанием смотрят ей вслед мужчины. Я видела, как она склоняет голову, чтобы поговорить с китайцем, и как меняется выражение ее лица при разговоре с иностранцем. Я видела, что каждый из мужчин считает себя польщенным тем, что она уделила ему внимание. От моей матери им нужно было только одно: ее «гуанси» — так называли это китайцы, а люди с Запада говорили о «влиянии и связях». Речь идет о ее знакомстве с самыми влиятельными и успешными иностранцами и китайцами Шанхая, Кантона, Макао и Гонконга. Она знала, чем они занимаются, какие у них есть возможности, а каких нет. Благодаря своему магнетизму она могла сводить потенциальных партнеров ради общей выгоды.
Завистливые мадам других цветочных домов распускали слухи, что моя мать знала обо всех их секретах, потому что спала с ними — с каждым из них, с сотнями мужчин всех оттенков цвета кожи. Или что она их шантажирует, выведав все об их нелегальных делишках, с помощью которых они нажили свое состояние. Или она каждую ночь одурманивает их наркотиками. Кто знает, на что она пошла, чтобы эти люди раскрыли ей свои тайны?
На самом деле ее деловой успех во многом обеспечивала Золотая Голубка. Мама говорила об этом много раз, но так вскользь и уклончиво, что только спустя долгое время я смогла связать обрывки ее фраз в общую картину, настолько фантастическую, что в нее тяжело было поверить. Судя по всему, они с Золотой Голубкой познакомились около десяти лет назад, когда вместе жили в доме на Восточной Цветочной аллее. Сначала Золотая Голубка содержала чайный домик для китайских матросов. Потом мама организовала бар для пиратов. Потом Золотая Голубка открыла более роскошный чайный дом для капитанов кораблей, а мама создала частный клуб для судовладельцев, и они продолжали свое соревнование, пока мама не открыла «Тайный нефритовый путь». За это время мама научила Золотую Голубку говорить по-английски, а та обучила ее китайскому, и они вместе практиковали ритуал под названием «момо», с помощью которого шпионы похищают чужие секреты. Золотая Голубка говорила, что «момо» — это всего лишь умение молчать. Но я ей не верила.
 
Иногда я спускалась с балкона вместе с Карлоттой и пробиралась через лабиринт высоких мужчин в темных костюмах. Почти никто не обращал на меня внимания, будто я была невидимкой. Меня замечали только слуги, но к тому времени, как мне исполнилось семь лет, они перестали бояться маленького Вихря и относились ко мне скорее как к досадной помехе.
Небольшой рост не позволял мне рассмотреть, кто находится за людьми, но я слышала звонкий мамин голос, который то удалялся, то приближался ко мне, приветствуя каждого клиента с таким радушием, будто она встретила друга после долгой разлуки. Она мягко укоряла тех, кого давно не видела, и они чувствовали себя польщенными, оттого что она по ним скучала. Я смотрела, как она скользит между мужчинами, а те соглашаются с каждым ее словом. Если двое мужчин имели противоположные мнения, она не принимала ничью сторону, но выражала взгляды, лежащие за их пределами, и, словно богиня, примиряла спорящих и заставляла их прийти к согласию. Она не переводила их речи дословно, но меняла интонации и выражала интерес к сотрудничеству.