Если бы всё было иначе

Вручив ему одну булочку, я взяла вторую себе. Она была липкая, сладкая и такая вкусная, что, когда я ее доела, вдруг поняла, что облизываю пальцы. Я прилегла на пол и тоже уставилась в потолок, чувствуя, как мое плечо касается плеча Ро.
– Расскажи мне что-нибудь хорошее, – прошептал Роуэн.
Я знала: он думает о болезни Мэл и о том, что эта новость заволокла пленкой печали всю нашу жизнь без остатка. Я понимала, что он просит меня отвлечь его от подобных мыслей.
Поразмышляв пару мгновений, я широко улыбнулась и сказала:
– У меня действительно есть фотография, где ты танцуешь брейк. Хочешь посмотреть?
Я потянулась к кровати за телефоном, нашла фото и сунула экран под нос Ро. Он застонал и оттолкнул мой мобильный от себя, но зато повернулся ко мне лицом.
– Теперь ты расскажи мне что-нибудь хорошее, – попросила я.
– Когда я стану профессиональным теннисистом, – начал он, – я куплю маме самый дорогущий дом во всем чертовом Винчестере. Она станет путешествовать по миру, чтобы болеть за меня на трибунах, и будет останавливаться в самых лучших гостиницах, а потом возвращаться в свой особняк. И работать она будет, только если захочет. Сможет нанять людей, чтобы они занимались всеми делами в пекарне.
Я сглотнула комок.
– Звучит идеально.
В этом был весь Ро. Мой лучший друг с широкой душой и смелыми мечтами.
– Наверное, и Люку надо будет что-то купить. Например, пожизненный запас комиксов и любые видеоигры на его выбор. – Потом он посмотрел на меня. – А ты что хочешь?
Он пихнул мою ногу своим кедом.
– Ну же, давай. Я тут выстраиваю прекрасный воздушный замок.
– Я хочу… – начала я и осеклась, почувствовав себя по-дурацки.
– Давай, говори, – подбодрил меня Ро. – Я подарю тебе что угодно.
– Я просто хочу, чтобы мой лучший друг был рядом.
Он снова перевел на меня взгляд, пристально всматриваясь в меня своими карими глазами.
– Он всегда с тобой.
Это был идеальный момент. Мы делили друг с другом все на свете и в то же время совершенно ничего. Ро извинился за то, как вел себя эти несколько недель. Он правда сделал широкий жест – залез ко мне в окно, принес булочку, – но все-таки так и не ответил на мои вопросы.
– Ро? – проговорила я. Мы лежали так близко друг к другу, что наши лбы почти соприкасались. – Почему ты выгнал меня тем вечером?
Роуэн тяжело вздохнул.
– Ты правда хочешь знать?
Я кивнула, морально готовясь к тому, что он скажет. Я раздражала их. Я ужасно надоела им всем, и они хотели от меня отдохнуть. Я понимала, что эти слова меня уничтожат, но, по крайней мере, тогда я бы знала, что происходит.
– Я не хотел, чтобы ты видела, как я плачу.
Я приподнялась на локте, пытаясь осмыслить его ответ.
– Но в этом же нет никакой логики. Я уже видела, как ты плачешь.
Он пожал плечами.
– Я плохо соображал, понимаешь? – Все его лицо залила краска, и он избегал моего взгляда. – Тот вечер вообще был отстойным. Я понимал, что вот-вот потеряю над собой контроль и…
И он не хотел, чтобы я при этом присутствовала.
Я наконец услышала объяснение, которого ждала. Я чувствовала, что он сказал правду, но мне все равно казалось, что между нами осталась какая-то трещина.
В тот вечер для Ро пошатнулся целый мир, и все же это был первый раз за всю нашу жизнь, когда мой лучший друг не хотел меня видеть.
СЕЙЧАС
Во второе воскресенье после выпускного (а это единственный выходной на моей неделе) я сижу за столом и завтракаю, когда мама выкладывает передо мной полоску образцов ткани. Мама 2.0 всегда занята и постоянно стоит перед важным выбором. Например, нужен ли нам новый набор столовых приборов или можно оставить тот, которым мы пользуемся последние десять лет. Я успела понять: если я испытываю особую нежность к каким-то домашним вещам, нужно говорить маме заранее, иначе можно прийти домой и узнать, что их у нас больше нет. Теперь за мамой не угнаться, и это одна из странностей, к которым оказалось сложнее всего привыкать.
– Что думаешь? Что не нравится? Что посоветуешь? – спрашивает она, пока я глазею на полоску образцов, лежащую передо мной.
 
– Они милые. Очень милые. Все до одного.
Она вздыхает.
– Джесси! Мне нужна твоя помощь, чтобы сузить выбор. Даже если ты просто закроешь глаза и ткнешь во что-нибудь наугад.
Мне становится стыдно, что я не разделяю ее энтузиазма по поводу нового комплекта диванов для нашей гостиной. К тому же я вижу, что она это понимает, и мне становится еще хуже.
Я не закрываю глаза, но действительно тыкаю наугад в один из образцов – сероватый кусочек ткани.
Лицо мамы просветляется.
– Правда? Это как раз тот вариант, к которому я склонялась!
– Великие умы мыслят одинаково, – говорю я и несколько раз постукиваю пальцем по виску.
– Съездишь со мной в мебельный магазин, чтобы сделать заказ? – спрашивает она.
Одна задача, предложенная Мамой 2.0, обычно превращается в пять или шесть разных дел, поэтому я пытаюсь сразу же отделаться от этой идеи.
– Эээ, я не могу. Мне… нужно слушать подкаст. Который мне посоветовал Эрни.
Это ужасная отговорка – и не только потому, что Эрни не может отличить телефон от «этих ваших штук для записи музыки», несмотря на попытки внуков сделать из него самого продвинутого старика всех времени народов.
– Так мы можем послушать его в машине по дороге в магазин, – предлагает мама.
Я сдаюсь.
Во-первых, я это заслужила, придумав такую дурацкую отмазку. Во-вторых, мне и правда нечем заняться, а я уже успела понять, что нет ничего хуже тех дней, когда у меня есть время на размышления. В-третьих, мама старается изо всех сил. Я никак не могу привыкнуть к тому, что она занимается домашними делами, выходит из дома в магазин или в кафе, да и вообще куда угодно, помимо работы. Год назад – как и каждое лето на моей памяти – мама лежала в кровати и почти не двигалась. А теперь вот образцы мебели выбирает.
Это часть ее лечебной терапии. Маме нужно поменять окружение и избавиться от любых напоминаний о «дыре», в которой она провела последние восемнадцать лет своей жизни. Видимо, диван ей особенно неприятен.
– Сейчас, только оденусь, – говорю я, вставая из-за стола.
– А что не так с этой одеждой? – спрашивает она.
На мне джинсовые шорты и топ, в которых я спала ночью. Но раз они получают одобрение от Мамы 2.0, у меня к ним претензий нет и подавно.
– Хорошо, поехали.
Мы проходим мимо папы, который смотрит телевизор в гостиной. Кажется, он пытается провести со старой мебелью столько времени, сколько только можно. Видеть папу, лениво растянувшегося на диване воскресным утром, почти так же странно. Раньше, если у него было свободное от работы время, он ходил за покупками, или подстригал газон, или пытался уговорить маму съесть хотя бы что-нибудь.
– Не веселитесь там без меня, – кричит он нам вслед.
– Ты тоже! – отвечает мама, закрывая входную дверь, и обнимает меня за плечи. Мне кажется, еще чуть-чуть, и меня разорвет на части. Эти перемены в моей вселенной почти невыносимы. Теперь я живу с родителями, которые обмениваются веселыми репликами, покупают мебель и хотят проводить время со мной.
Я чувствую, как мое сердце наполняет надежда, но в то же время мне хочется плакать, потому что я понимаю, как много упустила за свою жизнь. Как только эта мысль приходит мне в голову, меня охватывает чувство вины. Я не могу сказать, что все это время жила без семьи.
Это не так.
Они не приходились мне родственниками, и все же мы были семьей. Хоть под конец нашей истории я и начала сомневаться в том, как они ко мне относились.
 
Мы проезжаем мимо того места, где раньше находилась кофейня Мэл, и я вдруг отчаянно хочу ощутить вкус кекса «Красный бархат», или булочки с корицей, или теста для печенья с шоколадной крошкой. Мне безумно хочется услышать голос Мэл, ее смех. Хочется обнять ее. Она всегда обнималась так самозабвенно, словно на одну чудесную минуту мы с ней сливались в одно существо.