Демидовы

ВЛАДИМИР ВЛАДИМИРОВИЧ АКИМОВ (родился в 1938 году) работал слесарем-сборщиком на заводе, художником-декоратором в съемочных киногруппах. В 1969 году окончил режиссерский факультет ВГИКа. Дебютировал полнометражным фильмом по собственному сценарию «Нам некогда ждать», затем поставил короткометражный художественный фильм «Возвращение». По литературным сценариям В. Акимова сняты фильмы «Точка отсчета», «Прости-прощай» и «Дым отечества» (сценарий написан совместно с Э. Володарским).
ЭДУАРД ЯКОВЛЕВИЧ ВОЛОДАРСКИМ (родился в 1941 году) окончил сценарный факультет ВГИКа. Член Союза писателей СССР. По сценариям Володарского, написанным совместно с Н. Михалковым, поставлены фильмы «Риск», «Ненависть», «Свой среди чужих, чужой среди своих». Э. Володарский автор киносценариев «Дорога домой», «Убит при исполнении», «Белый взрыв», «И был вечер, и было утро», «Забудьте слово смерть». «Емельян Пугачев», «Люди в океане» (в соавторстве с П. Чухраем). Пьесы Э. Володарского «Долги наши», «Самая счастливая», «Уходя, оглянись», «Звезды для лейтенанта», Западня», «Сержант, мой выстрел первый» поставлены во многих театрах страны. За участие в создании фильма «Люди в океане» удостоен Золотой медали им А. Довженко
Фильм по литературному сценарию Эдуарда Володарского и Владимира Акимова «Демидовы» ставит на Свердловской киностудии режиссер Ярополк Лапшин.
  
РОЖДЕНИЕ
 
…Царь Петр мог ожидать от коварной судьбы любых ударов, но не такого жестокого.
Бледное солнце неслось в гари и дыму. Чмокали вдали пушки — будто рыбьи пузыри лопались. Всадники скакали густой нестройной толпой. Реяли цветные перья над остроконечными российскими шлемами, вились за спиной подбитые шелком плащи из драгоценных соболей. Ветер трепал, топорщил боярские шубы, накинутые поверх броневых юшманов, сносил в сторону густые бороды. Тяжелые комья летели из-под копыт. Лавина всадников катилась к воротам Нарвской крепости.
И вдруг в это византийское великолепие, в эту, казалось бы, непобедимую силу — маленький черный мячик. Закрутился, шипя, разорвался, и ударили во все стороны острозубые осколки. Отчаянное ржание раненых коней. Вопли людей, ругань…
В кругляш подзорной трубы было видно, как на нарвских стенах суетились шведские артиллеристы в синих мундирах с белыми отворотами.
Петр резко опустил трубу, в глаза ударило солнце. Он зажмурился, скрипнул зубами:
— А наши пушкари что молчат?
— До крепости не дострельнуть, мин херц, — виновато сказал Александр Ментиков. — Хрнновенькие пушчонки-то у нас. И порох дрянь.
Залп! Еще залп! Конница смешалась, стала заворачивать. Шведская артиллерия громила бегущих пуще прежнего. Едкий пороховой дым стелился над полем боя, заволакивая трупы солдат, искалеченные повозки, мечущихся лошадей без всадников.
19 НОЯБРЯ 1700 ГОДА ШВЕДСКАЯ АРМИЯ ПОД КОМАНДОВАНИЕМ ВОСЕМНАДЦАТИЛЕТНЕГО КОРОЛЯ КАРЛА РАЗБИЛА ВПЯТЕРО ПРЕВОСХОДИВШИЕ ЕЕ РУССКИЕ ВОЙСКА ДВОРЯНСКОЕ ОПОЛЧЕНИЕ ПОТЕРЯЛО БОЛЕЕ ТЫСЯЧИ ВСАДНИКОВ. ВОСЕМЬДЕСЯТ ДЕВЯТЬ ГЕНЕРАЛОВ ВО ГЛАВЕ С ГЕРЦОГОМ ДЕ КРУИ СДАЛИСЬ В ПЛЕН. ВСЯ РУССКАЯ АРТИЛЛЕРИЯ ДОСТАЛАСЬ НЕПРИЯТЕЛЮ.
Плавильня была похожа на преисподнюю: низкие, сводчатые потолки, закопченный до черноты кирпич, в дыму блестящие от пота фигуры мастеров и подмастерьев в кожаных фартуках, волосы схвачены тонкими ремешками. В глубине этого ада шипели и охали мехи, звенел металл на наковальнях. Распоряжался здесь Никита Демидович Антуфьев, цыганистого вида мужик с чернющей бородой, высокий, плечистый. Его старший сын Акинфий стоял над мешками с рудной породой. Взял кусок, поколупал его ногтем, даже понюхал.
 
— Знатная рудица! — вынырнул рядом с ним долговязый Пантелей. — Цены энтой рудице нету, ей-бо! — Он оскалил в улыбке большущие и желтые, как у лошади, зубы. Армяк висел на нем, будто на пугале огородном.
…Подмастерье держал щипцами железную болванку, а Никита и Акинфий били по ней пудовыми молотами. Остывшая полоса гнулась так легко, что на лице Ни-киты Демидовича было выражение недоверия.
— Видал, а? Бархатное железо! — цокал языком рудознатец Пантелей. — Соболиное железо! К ручкам-то, к ручкам само ласкается!
— Нда-а, знатное железо… по всем статьям лучше нашего, — вздохнул Никита. — И много на Урале такого?
— Ой, много! — всплеснул руками Пантелей. — Цельные горы! Земли вольные, хучь захлебнись! Там и каменья-самоцветы, и должно беспременно быть злато с серебром. По указу царя Петра там завод заложен, на Нейве-реке… Вода рядом, руда рядом, лиственницы — во! В три обхвата!
— Завод, говоришь, уже есть… — Никита вздохнул.
— Да заводишко-то — тьфу! Из тамошнего воеводы какой хозяин. Винишше трескает, и никаких делов!
Никита Демидович крепко задумался.
Оружейники были собраны на Слободской площади славного града Тулы. В сторонке грудились бабы, ребятишки воробьями облепили деревья.
Возле походного царского возка конвой преображенцев, двое «птенцов Петровых» — Александр Меншиков и поручик де Геннин, из голландцев, артиллерист, рудных дел знаток. Да сам Петр.
Со страхом смотрели мастера на непонятного царя в обшарпанном, заляпанном грязью мундире, с пистолетом за поясом. Петр смотрел на туляков своими выпуклыми, с дичинкой, глазами.
Торговались битый час, а все без толку; Передние таили крикунов за широкими спинами.
— Цену давайте! — горланили из толпы. — Нынче все дорого, что железо, что медь! Хлебушка казенного продайте!
— Россия вам, мать вашу, бороды нечесанные, стало быть, по боку? — ярился Меншиков. — Было б в моем хлеву тепло да сытно, да?!
В сером небе вороны шарахались от Алексашкиного крика.
— Ты нас не страмоти! — Никита Демидов в запальчивости полез вперед. — Ишь какой… шест с бугра! За делом приехал, так дело и говори. Какая у казны за оружие последняя цена?
Лицо Петра исказилось гневом, он внезапно шагнул в сторону, вырвал у ближнего солдата фузею. Толпа в ужасе откачнулась, завизжали бабы. Акинфий с силой рванул отца назад, за спины.
— За каждую такую фузею… — Петр шел на толпу, ружье в его длиннющих руках будто уменьшилось вдвое, — платим мы иноземцам…
— Восемнадцать целковых штука! — докончил за него де Геннин.
— Ого! — весело удивились в толпе. — Подходяще! Мы согласны!
— Такой цена — грабеж! — выкрикнул де Геннин.
— Да и нет в казне таких денег… — устало проговорил Меншиков. — Какого пса мы б тут глотки драли… А оборонять Российскую землю от шведа надобно…
— Профукали, стал быть, денежки… — зашелестели по толпе воровские голоса. — Проплясали на машкерадах своих чертенячьих. А таперя: Расея да Расея…
От этих слов лицо Петра побагровело, на лбу впросинь набухли вены. Преображенцы хмуро переминались, готовые по первому знаку проучить смутьянов.
— Пожалуй, я возьмусь, государь… — шагнул вновь из толпы Никита.
— Шашнадцать целковых проси… — заволновались, зашептали в толпе. — Постой за всех, Никита.
— Цена твоя? — резко спросил Петр.
— Возьму я… — Никита еще подвинулся к царю. — По рублю и восемь гривен за фузею.
 
Вокруг охнули.
— А что ж не даром? — прищурился Петр.
— Как это — даром? — испугался Никита. — Я и так в накладе…
— Хорош… — Петр неопределенно хмыкнул, вынул из-за пояса пистолет. — Починить сможешь?
Никита повертел оружие в руках:
— Смогу, государь.
— Ты вглядись получше, дядя, — вмешался Меншиков. — Это ж великий мастер Кухенрейтер делал.
— Ну, так что ж, — пожал плечами Никита. — Кухенрейтер мастер славный, но и мы тоже… не пальцем деланы.
— А как я с хвастунами поступаю, слыхал? — грозно спросил Петр. — За фузеи, коли плевую цену берешь, небось, что просить хочешь? Проси!