Демидовы

— Я с вами! — не дав договорить прапорщику, решился Акнифий.
— А заводы на кого оставим? — зло глянул на него Никита.
— Гори они ясным огнем, твои заводы! — непокорно рыкнул Акинфий. — Я с вами еду, и весь сказ!
— Акинфий! — всхлипнула Евдокия, прижимая сына к груди.
— Не вон, нe вой, не одна остаешься. Через месяц вернемся. За приказчиками поглядывай!
Они тряслись в возке, молчали, думая об одном и том же — о тяжкой болезни Петра.
— Нет, ну что ему эти матросы, а? — вдруг прихлопнул себя по колену Акинфий. — А теперь помрет — государство осиротеет!
— Он тогда не об государстве думал, — глухо ответил Никита. — Ты тогда на Чусовой железо спасать бросился, а государь — людей.
— Так ты же сам… — задохнулся от гнева Акинфий, — са-ам мне говорил: делан не то, что сердце велит, а что голова приказывает. Али забыл?
— Не всегда, стало быть, так-то делать надоть, — тяжело вздохнул Никита. — Век живи, век учись, Акишка.
Прапорщик Нефедов похрапывал, забившись в угол возка.
…Москву проезжали ночью. Проплыла мимо заиндевелая кремлевская степа. Колокольня Ивана Великого обозначилась в снежной круговерти.
— Эй! — окликнул Никита будочника с древней алебардой. — Что государь, не слыхал?
— Ась? — Тот выпростал из поднятого воротника бородатую рожу.
— Государь, говорю, жив? Не слыхал?
— Как не слыхать! Слыхал… — прогудел будочник, опять уходя головой в воротник. — Грабют нынче господ проезжающих, оченно даже проворно грабют. И режут. А они кричат. Очень даже слыхать…
— Тьфу ты, глухая тетеря! Пошел! — крикнул Никита и захлопнул дверцу возка.
По-зимнему низкое, полуденное солнце. Грохнула в глубине крепости пушка. Унтер Минаев стоял на часах подле домика. В комнате, в солнечном квадрате, ему был хорошо виден светлейший князь Меншиков, что сидел за столом императора и просматривал бумаги, а просмотрев, небрежно бросал их на пол.
Демидовский возок култыхался на обледенелых колдобинах зимней дороги. Прапорщик Нефедов безмятежно спал. Глаза старика Демидова заволакивали слезы, он то и дело сморкался в платок, вздыхал, ворочался. Акинфий сидел неподвижно и остановившимися глазами смотрел в пространство.
— Сердце чтой-то колет и колет, — вдруг сказал Никита. — Слышь, Акинфий, ежели помру, все тебе останется. Гришка пущай в Туле верховодит, а ты на Урале хозяином будь.
— Что это ты помирать собрался?
— Когда она с косой грянет, никому не ведомо. Так уж лучше загодя приготовиться. И запомни: дело не дроби, оно в одних руках должно быть.
И вновь надолго замолчали.
Вечерело. Крупная ворона, покружив над домиком, опустилась на сугроб напротив Минаева и принялась ходить взад-вперед, оставляя путанные крестики следов.
В домике горело множество свечей. На полу громоздились горы бумаг, а Меншиков все сбрасывал новые — искал нужную м никак не мог отыскать.
Ворона вдруг испуганно скакнула в сторону, взмахнула крыльями и полетела низко. Минаев оглянулся. По глубокому снегу шла женщина. Черный плащ вороным крылом стелился за ней по синим сугробам…
…Окошко в домике быстро темнело — Александр Данилович задувал свечки одну за другой. Затем вышел наружу, зябко кутаясь в соболью шубу, и нос к носу столкнулся с Екатериной в черном плаще.
— Та-ак… — с угрозой протянула она. — Майн либер киндер Саша…
— Чего «либер киндер»? — нахмурился Меншиков. — Для тебя искал-то, государыня.
— Да, да, для меня, — усмехаясь, покивала Екатерина. — Верно Петруша говаривал, что Меншиков в беззаконии зачат и в плутовстве скончает живот свой.
— Все под богом ходим, — устало сказал Меншиков. — И ты, Катя, тоже.
— Что? — Она надменно вскинула голову. — Я пока императрица, пес!
— То-то и оно, что пока… — огрызнулся Меншиков. — Кто государство наследует? Ась? Ведь наш-то… уже как дитя малое — не говорит ничего. И писать не может. Искал вот в бумагах…
— Надеялся? — со значением спросила императрица.
 
— Это уж мое дело.
— Не обижайся, Данилыч, — Екатерина примирительно тронула его за рукав, — Я тоже везде искала и… тоже не нашла.
— Вижу, — вздохнул Меншиков. — Кабы нашла, сюда не прибежала.
— Что ж теперь будет, кто наследует империю Российскую?
— Поди знай… — Меншиков пропустил Екатерину вперед на тропку в сугробах, пошел следом. Только тут он заметил стоящего на часах унтера Минаева, буркнул:
— Стой, орясина, смену пришлю.
Минаев не мигая смотрел, как стлался за императрицей черный плащ, как спешил за ней первый сановник империи.
…Ночью замело. Повалил густой снег. Замел дорожку к домику Петра. Унтер Минаев щурился, встряхивался, продолжая стоять на часах.
Возок мчал по замерзшей Неве. За лесом, справа, проплыл шпиль Петропавловской крепости. Дорога петляла недалеко от домика, почти скрытого снегом.
— Постой! — Никита указал прапорщику Нефедову на домик: — Тут мы с государем-то последний раз и беседовали…
Когда они, увязая по пояс, подошли к домику, то увидели до бровей засыпанного снегом замерзшего унтера Минаева, опиравшегося на ружье.
— Конец… нету государя… — уронил Никита и бессильно осел на снег рядом с мертвым унтером. — Был бы жив, солдата б евойного не забыли…
Акинфий и прапорщик Нефедов стояли молча, опустив головы.
— Видать, и мне недолго осталось… — пробормотал Никита.
ПЕТР ПЕРВЫЙ УМЕР 28 ЯНВАРЯ 1725 ГОДА, НЕ НАЗНАЧИВ СЕБЕ ПРЕЕМНИКА. НИКИТА ДЕМИДОВ ПЕРЕЖИЛ СВОЕГО ИМПЕРАТОРА И ДРУГА ВСЕГО НА НЕСКОЛЬКО МЕСЯЦЕВ. В ГОД РАЗГРОМА ПОД НАРВОЙ В РУССКОЙ АРМИИ БЫЛО ВСЕГО 254 ПУШКИ. В ГОД СМЕРТИ ПЕТРА РУССКАЯ АРТИЛЛЕРИЯ, НЕ СЧИТАЯ ФЛОТА, НАСЧИТЫВАЛА 16 000 ОРУДИЙ, И БОЛЬШЕ ПОЛОВИНЫ ИЗ НИХ— УРАЛЬСКИХ ЗАВОДОВ.
Полуденное солнце жарило вовсю. Пыль и копоть заводов ощущалась даже здесь, на Тульском кладбище. Большая толпа купцов и оружейников теснилась вокруг могилы Никиты Демидова. Впереди братья Акинфий и Григорий. На большой чугунной доске, водруженной на могиле, надпись: «Никита Демидов Антуфьев. Наименовался чином до 1701 года — кузнец, оружейного дела мастер. И в этом чине был пятьдесят один год. Пожалован именным указом в комиссары. Был в том чине до дня смерти».
— Надо было про пожалованное дворянство упомянуть, — вполголоса сказал Григорий.
— Ни к чему, — хмуро отозвался Акинфий, — отец сам не велел.
— Погостишь в отчем доме-то али как? — глянул на него Григорий.
— Недосуг мне гостить, на Урале дел невпроворот… — Увидев, каким обиженным сделалось лицо брата, Акинфий улыбнулся и положил ему руку на плечо.
  
ВЛАСТЬ
 
ПОСЛЕ СМЕРТИ ПЕТРА ПЕРВОГО НА РУССКИЙ ПРЕСТОЛ ВЗОШЛА ЕКАТЕРИНА. ПОСЛЕ ЕЕ СМЕРТИ ИМПЕРАТОРОМ СТАЛ ДЕВЯТИЛЕТНИЙ ПЕТР, СЫН КАЗНЕННОГО ЦАРЕВИЧА АЛЕКСЕЯ.
Одинокий возок катил по бесконечным российским просторам, переваливаясь на ухабах, покрывался дорожной пылью, чернел под дождем. Двое конных гвардейцев сопровождали его. А в возке — бывший первый сановник империи Петра, светлейшим князь Ижорский Александр Данилович Меншиков с малолетним сыном и двумя дочерьми. Князь сильно постарел за эти несчастливые для него годы.
На столе в кабинете Акинфия Никитича Демидова стоял макет каменной башни, окруженной высокими кирпичными стенами. Акинфий внимательно разглядывал его. Зодчий Ефим Корнеев и двое бородатых каменщиков переминались у стола.
 
— Стены будем класть в полтора аршина, — говорил Корнеев, — и втрое больше обычного. Потому как в том месте много подземельной воды.
— Ты в ней силу уральскую покажи. Нашу, железную! И чтоб я с нее весь Невьянск видеть мог.
— Уж и не знаю, как на вас угодить, Акинфий Никитич.
— Угождать не след, делать с талантом надо! — прищурился Акинфий.