Синеглазка для Грома (СИ)

— Совсем?
Тот кивнул.
— Немного можно.
Налил ему половину стакана. Молотов опустился на стул и с грустью посмотрев на содержимое, кивнул.
— Эх, ладно. Была — не была.
После первой порции, немного отпустило. Я и сам практически не пью. Но порой бывают моменты, что кроме спиртного ничего не помогает.
— Как служба твоя в моем батальоне? Справляешься?
— Да все нормально, товарищ комбат. Спасибо вам, вы меня спасли, — улыбнулся Молот.
— Девушка есть? Ждет?
— Есть, но она местная…
Удивленно посмотрел на него. Вот уж Молот, не ожидал от него.
— Местная… ты же понимаешь, чем чревато это?
Молот кивнул, погрустнев.
— Да знаю я, что родня ее скорее всего против будет. Русский, православный, да еще и не местный. Но, товарищ комбат, люблю я ее. И она меня. Мы всего месяц встречаемся, видимся редко, она мне письма пишет, а я ей, — улыбнулся сержант и в этот момент он выглядел забавно.
— Лю-юбишь, — повторил вслух. И если он был рад этому состоянию, меня оно наоборот выводило из себя.
— Одни проблемы с этой любовью, Молот. По крайне мере, у меня точно ни разу еще не получалось, чтобы долго и счастливо…
— Все впереди, товарищ комбат.
Я кивнул, усмехнувшись. Молот задумчиво посмотрел на меня.
— Если сказать что-то хочешь, говори. И давай на «ты», пока наедине.
Он приободрился.
— Я так понимаю, из-за Виты все нервы? Так вот зря…
Я улыбнулся. Как, оказывается, слухи быстро расходятся. Еще и сам не понял все наверняка, но подчиненные уже в курсе.
— Не могу я разобраться, как правильно поступить, понимаешь? Вроде бы хочешь как лучше, а выходит наоборот…
Молот смотрел на меня непонимающе. Да куда ему?
— Дай мне патроны, скажи, кто враг — уничтожу. Я умею это, понимаешь? А тут… то смотрит так, словно жить не может без меня, то кидается словно кошка дикая… Я же о ней забочусь. Не представляю, что может быть с такой как она, случись что-то страшное.
— Я тебя понимаю, командир.
Прикрыл глаза, а перед ними снова кадры из прошлого. После алкоголя воспоминания каждый раз возвращаются.
— Я ж спать нормально не могу. Постоянно сны эти… — сжал кулак, чувствуя как в груди снова гнев нарастает.
— Как это забыть? Война далеко от платьев в горошек и сладких печений, понимаешь? Там каждый может погибнуть в любой момент. Разные мы с ней, Молот. Она и мухи не обидела, а я убивал сколько. Сколько крови видел…Своих выносил из-под пуль. Разве можно стать другим, забыть все это? Когда поднимаешь его с земли, и у тебя печень его в руках остается. А он новобранец совсем… Еще, бл*ть, молоко на губах не обсохло, а его к нам в горячую точку. Ты учишь его, вдалбливаешь, а он то магазин потерял, то прицела на винтовку найти не может. Срываешься, орешь. Ведь нельзя так! Это война. А в бой идем и он по дурости под снайпера подставляется. Только что шел, а потом как трава скошенная махом на землю. Лежит и глазами пустыми в небо смотрит. Только ж живой был, девчонку свою на фото показывал пацанам, письмо ее читал. И нет его, бл*ть. Неподвижно лежит, во лбу дыра. А голову поднимаешь, там мясо сплошное… — не замечаю, как трясти начинает.
— И вот такого его как к матери? Ты можешь представить? Девушке? А она беременная у него, на шестом месяце…
В какой-то момент понял, что не могу. Все еще никак не выходит говорить об этом без дрожи в голосе.
— Я, когда Олега потерял, думал все, нах*й уйду… Только куда? Ничего же кроме этого не умею… Мы тогда высоту взяли, приказ командования выполнили. Вот только какой ценой… Приехал домой, ему гроб, а мне медаль, героем стал, — засмеялся горько. До сих пор ее в руки взять не могу. Воротит от всего этого…
Молот долго молчал. Мы выпили еще по одной. А потом еще. А потом он серьезно так посмотрел на меня. Сложилось впечатление, словно и не двадцатилетний пацан передо мной сидел, а старец.
— Знаешь что, командир, — заявил он. — Ты, конечно, прав во всем. Война — та еще дрянь, да и судьба у тебя незавидная, как и у любого военного. Только ты ошибаешься кое в чем.
 
Он подсел ближе, не сводя внимательного взгляда с меня.
— Девчонка та, что беременна, она ж с парнем была. Любовь у них, ночь для двоих, ну сам понимаешь… Его — нет. Да. Но она то любила. Испытывала это чувство, пусть даже мало счастья было, но она испытала его. Умирают ведь не только на войне. Даже на гражданке куча страшных и нелепых смертей. И люди от этого ведь не перестают быть вместе и не расходятся. Ты можешь все войны пройти, а на гражданке погибнуть от рук пьяного водителя, или от того, что с крыши кусок шифера грохнется и расколет твою башку как арбуз. Ты не убережешь ее от беды, если ей суждено быть. Но вот только представь. Отказался ты от Фиалки, живешь один. А она взяла … и с тем же Бар-кафе стала встречаться. Замуж вышла, ты можешь представить ее, как она с другим в постель ложится, как ребенка от него рожает… и воспитывает. Как его с работы ждет и целует…
Молот глаза опустил на мои руки, улыбнулся. А я только сейчас понял, что согнул прибор пополам. Да какой, к черту Бар-кафе? От описанных сержантом картин, хотелось вскочить и ринуться к нему. Объяснить, чтобы понимал, чья она…
Молот усмехнулся.
— То-то и оно командир. Бери ее, и никому не отдавай.
***
День учений
Я все никак не мог найти ее. Бойцы уже направлялись обратно, в сторону части. Я хотел забрать Виту с собой на машине. После сегодняшнего забега она выглядела дико усталой. Но в последний момент Оверьянов вызвал к себе. И сейчас я вынужден был ждать его.
— Ну что, комбат, поздравляю, — Дмитрий Алексеевич улыбнулся и пожал мне руку. — Лучший батальон и в этом году остался лучшим.
Он закурил, а я не мог понять, к чему он ведет. Вся официальная часть в прошлом, поздравления тоже.
— У тебя что-то срочное, командир? — спросил, поглядывая на часы. Бойцов почти не осталось, и Виты я все еще не мог найти. Это бесило.
— Чего оглядываешься? Пошли, со мной доедешь до части. Разговор есть, — Оверьянов сделал глубокую затяжку и, выбросив окурок, двинулся в сторону припаркованной у ворот Волги.
Не оставалось ничего другого, как пройти следом за ним.
— Ты мне скажи, как Литвинов то умудрился найти так быстро штаб? — улыбнулся Дмитрий Алексеевич, когда его водитель выехал на дорогу.
Я усмехнулся. У нас как всегда, все не как у людей.
— Да в лучших традициях героических фильмов, — хохотнул, потому что до сих пор смешно было.
— Он же половину дистанции страдал от того что в туалет хотел. Есть у него такая фишка, после прыжков нужду справить тянет… Чтобы времени не терять, я его не отпускал. А когда уже прибыли на место и пытались сориентироваться, найти штаб, он втихаря умыкнул в кусты. Ну а там и нашел его…
— Ты смотри, какой сыкун. Но в итоге то отличился, победу команде принёс, — захохотал Оверьянов.
Я посмотрел на него серьезно.
— Ты о чем поговорить то хотел?
С лица комполка тут же улыбка слетела. Он вдруг весь посерел.
— Да дела наши не очень хороши, Громов. Обстановка с каждым днем накаляется. Учащаются межнациональные конфликты. Со всех сторон сюда стягиваются националисты, все больше народных волнений. Наших увольняют с организаций, притесняют. Население настроено к нам негативно, особенно к армии. Сокращаем увольнительные, меньше бываем в городе. Участились нелегальные пересечения границы. Бандиты стекаются сюда как пчелы на мед.
Это было плохо. Вот-вот начнется война, и мы окажемся в ее эпицентре. Беда не приходит одна.
— Что говорит Москва?
Оверьянов скривился.
— Ничего не говорят. Как всегда, боятся принять решение. Ждут. Но, помяни мое слово, скоро здесь будет жарко.
 
Я кивнул. Все ясно. Другого глупо был ожидать. Сейчас вообще время смутное. Все меняется, и эти перемены как жернова. Много кто попадет под них.
— И еще. Завтра из Москвы к нам прилетят. Будет проверка, как я понял, из-за сложившейся вокруг ситуации. Громов, чтобы все четко было и без залетов.