Антология советского детектива-39. Компиляция. Книги 1-11

― Ох и дурачок же ты! Мальчишка! Ну, иди в ресторан. Девушка ждет. 
Но сначала он ждал девушку, отутюженный, начищенный, надраенный, при всех регалиях лихой капитан. Он стоял посреди двора и, ожидая Ларису, беспрерывно здоровался со знакомыми. Лариса изредка поглядывала в окно на эту прелестную картину, одевалась и причесывалась не торопясь. Последний раз, рассмотрев в зеркале и платье с плечами, и прическу валиком, и себя хорошенькую, яркую, озорную, ― она королевой явила себя двору. И фронтовой принц по достоинству оценил стать и наряд своей королевы. 
― Нет слов, ― потрясенно произнес он и от избытка чувств ударил себя кулаком в грудь. Ордена и медали зазвенели. 
Музыканты истово играли довоенное танго, и однорукий певец вместе с оркестром душевно рассказывал: 
Утомленное солнце 
Нежно с морем прощалось, 
В этот час ты призналась, 
Что нет любви... 
Лариса и Саша сидели за отдельным столиком у стены ресторана "Астория" и в ожидании заказа разглядывали танцующих. 
― Откуда у людей деньги? ― задумчиво полюбопытствовал Саша. 
― А у тебя откуда? 
― Ну, у меня по случаю. 
― И у них, наверное, тоже по случаю. 
― Наверное. Только вот вопрос: по какому? 
― Ну, хватит, Саня. Скажи мне что-нибудь хорошее! 
Саша откинулся в кресле, слегка опустил веки и начал: 
Я вас любил. Любовь еще, быть может, 
В моей душе угасла не совсем. 
Но пусть она вас больше не тревожит: 
Я не хочу печалить вас ничем. 
Я вас любил безмолвно, безнадежно, 
То робостью, то ревностью томим, 
Я вас любил так искренно, так нежно, 
Как, дай вам бог, любимой быть другим. 
Он замолк. Лариса погладила его руку, лежавшую на столе. 
― Господи, как хорошо! ― И догадалась вдруг. ― Это правда, Саня? 
― Нет, ― Саша помотал головой, засмеялся. ― Хотелось бы, но нет. 
― И слава богу, ― облегченно решила Лариса. ― Я в этом году медицинский уже кончаю. А что ты в мирной жизни делать собираешься? 
― Осенью в педагогический поступать буду. 
― А не скучно ― учителем? 
― Ты вон как Пушкина слушала. 
Заказ все не несли. Опять заиграл оркестр, и опять танго. 
― Потанцуем? ― предложила Лариса. 
Плотное стадо танцующих прижало их друг к другу, и Саша ощутил рядом с собой женщину, близость которой волновала. 
― Нет, все-таки ты мне нравишься, ― шепнул он ей на ухо. 
А Лариса ответила громко: 
― Тебе сейчас каждая баба с титьками нравится. Пошли на место. 
У их столика орудовал официант. Они уселись и дождались его ухода. Саша разлил по рюмкам, поднял свою, посмотрел на Ларису сквозь хрусталь и коньяк. Сказал примирительно: 
― Извини. 
Лариса улыбнулась и тоже подняла свою рюмку: 
― За тебя, Саня. За голодного кобеля, за мальчишку, с которым прошло мое детство, за солдата, который нас всех спас. За тебя, Саня. 
Выпила, сморщилась и с удовольствием стала есть хорошую еду. Молодые, здоровые, вечно полуголодные по военным временам, они жадно насыщались, не стесняясь этого. Вновь пришла музыка, и с музыкой пришел элегантный гражданин, который склонив голову, рассеченную косым пробором, перед Ларисой, обратился к Саше: 
― Разрешите пригласить вашу даму на танец? 
― Вот как надо! ― назидательно сказала Лариса. ― Разрешишь? 
― Разрешаю, ― важно ответил Саша. 
Красиво танцевали элегантный гражданин и Лариса. Покуривая, сытый Саша благодушно следил за ними. Рядом поинтересовались: 
― Гуляешь, Сашок? 
На Ларисином стуле сидел мальчик-старичок Семеныч и хихикал. Был он в очень приличной темной тройке, галстуке, брит, мыт, причесан и в обстановке вечернего ресторана вполне мог сойти за пожилого интеллигента. 
― Ну-ка встань, фармазон, ― приказал Саша. ― На этом месте хороший человек сидит. 
По-прежнему улыбаясь, Семеныч послушно встал. 
― Коммерцией занялся, и сразу денежки появились. Но торгуешь ты, Саша, плохо. Разве можно товар за полцены отдавать? 
― Тебя рядом не было. А кроме тебя, кто умный совет даст? 
― Именно. А почему не было? Прогнал ты меня с рынка. ― Семеныч огорчился лицом, осмотрел купеческий блеск зала. ― Теперь приходится здесь время проводить. 
 
― Куски подхватываешь? 
― Точно сказал ― куски. Которые пожирнее. Ну, я пойду, а то вон твою мамзель ведут. Если что у тебя появится, могу способствовать. А найти меня легко: с девяти вечера я всегда здесь. ― Семеныч сделал ручкой и удалился. Элегантный мужчина подвел Ларису, подождал, пока она усадится, молча поклонился Саше и отошел. 
― Уф, устала! Давай мороженого! ― откинувшись в кресле, потребовала Лариса. 
Тут же возник официант. Не глядя на него, Саша распорядился: 
― Две порции мороженого и счет! 
Он не смотрел на официанта, потому что следил, как Семеныч, сунув своему официанту в карман комок денег, направился к выходу. 
― И то верно! ― поддержала Сашино требование счета Лариса. 
― Хорошенького понемногу. Завтра мне ни свет, ни заря в Мытищи на неделю. Горшки за вашим братом раненым выносить. 
Ресторан провожал их утесовской "Улицей": 
С боем взяли город Брест, город весь прошли 
И последней улицы название прочли... 
Они прошагали безмолвный свой двор, вошли в Ларисин подъезд и по деревянной лестнице поднялись на второй этаж. Светила синяя маскировочная лампочка, и под ее лечебным светом Лариса, поднявшись на цыпочки, поцеловала Сашу в щеку. 
― Спасибо, Саня. 
Не замечаемый ими, опершись о косяк, стоял в черном проеме коридорной двери Алик. Он весь вечер ждал Сашу. Ждал, когда тот придет, объяснит ― и объяснения эти все возвратят на свои места: и его, Алика, обожающее уважение к Саше, и Сашину привязанность к нему, и их безмерно откровенные нескончаемые разговоры и общие прекрасные стихи, написанные другими людьми, но объединяющие их души. Он ждал, а в это время Саша с Ларисой в ресторане безмятежно пил водку на ворованные деньги. 
― Нашла с кем целоваться, ― презрительно сказал Алик. 
― Тебя не спросила, ― издевательски ответила Лариса и, проскользнув мимо Алика, исчезла во тьме. 
― Ты что развонялся, сопляк? ― злобно и гадко сказал Саша. Изменившись в лице, Алик сделал стремительный шаг вперед и неуловимо ударил Сашу в челюсть правым крюком. Глухо считая ступеньки, Саша скатился на межэтажную площадку. Мгновенье посидел, ничего не понимая, затем вскочил, рванулся наверх. Но было поздно: отчетливо звякнул наброшенный крючок. Держась за перила, Саша медленно пошел вниз, озабоченно ощупывая челюсть. 
У себя в комнате он спустил бумажную светомаскировочную штору и включил свет. Не спеша снял кителек, замечательные свои бриджи и хромовые сапожки. Из вещмешка извлек комплект хабэ бэу, яловые сапоги, сильно бывшую в употреблении ушанку. Переодевшись, влез в ловкую телогрейку, перепоясался. Несколько раз подпрыгнул, проверяя себя на стук и бряк. Присел на стул, посидел перед дорогой, встал, выключил электричество и растворился во тьме. 
Обнаружился Саша на знакомом пустыре. У школьного забора он постоял, прислушиваясь и присматриваясь, а затем быстро и неслышно пошел к трансформаторной будке. Обогнул ее и, уже не торопясь, направился к недалеким зарослям акации. 
В кустах он отыскал место поудобнее и прилег на бок, готовый вскочить в любую секунду. Сосал мундштук незажженной папиросы, беззвучно поплевывал, посматривал. 
Неизвестный хотел идти тайно, но получалось это у него плохо: Саша услышал его издалека. Неизвестный шел к будке от Амбулаторного. Подойдя, он повторил Сашин маневр с обходом кругом. 
Саша нащупал в сухой путаннице прошлогодней травы тоненькую сухую хворостинку и переломил ее. Раздался в тишине еле различимый жалкий и тревожный звук. 
 
Неизвестный в два шага достиг стены будки и исчез в ее тени. И снова полная тишина. Секунду, другую, третью. 
― Это кто там? ― нервным полушепотом спросил от стены. Прошла еще секунда, и еще одна... Наконец неизвестный возник опять.