Худой мужчина. Окружной прокурор действует

— А теперь — пинг-понг.
Аста подпрыгнула и стукнула меня передними лапами в живот. Я выключил радио и налил себе коктейль. Человек, имени которого я так и не разобрал, говорил: «Придет революция, и всех нас первым делом поставят к стенке». По всей видимости, эта мысль ему нравилась.
Квинн подошел ко мне и наполнил свой стакан. Он посмотрел на дверь спальни:
— Где это ты блондиночку оторвал?
— Я ее еще совсем крохой на коленке качал.
— На которой? — спросил он. — Потрогать можно?
Нора и Дороти вышли. На приемнике я увидел вечернюю газету. Был там и такой заголовок:
«ДЖУЛИЯ ВУЛФ — В ПРОШЛОМ ПОДРУГА РЭКЕТИРА. АРТУР НУНХАЙМ ОПОЗНАЕТ ТЕЛО. ВИНАНТ ЕЩЕ НЕ НАЙДЕН».
Нора, приблизившись ко мне, прошептала:
— Я пригласила ее пообедать с нами. Будь с ребенком (самой Норе двадцать шесть) поласковей — она так страдает.
— Как прикажешь. — Я обернулся. На другом конце комнаты Квинн что-то рассказывал Дороти, она смеялась. — Но уж если влезаешь в чужие беды, то не жди, что я потом приду и поцелую туда, где бо-бо.
— И не подумаю, дуралей ты старый. Ну-ка брось читать! Она отобрала у меня газету и затолкала ее за радиоприемник — с глаз долой.
  
V
 
Нора никак не могла уснуть. Она читала воспоминания Шаляпина, пока я не задремал, а потом разбудила меня вопросом:
— Ты спишь?
Я ответил, что сплю.
— А ты никогда не подумывал снова заняться сыском — так, время от времени, просто из интереса? Скажем, когда случается что-нибудь чрезвычайное, вроде Линдб…
— Милая, — сказал я, — по-моему, убил ее Винант, и полиция поймает его без моей помощи. И вообще, мне-то до всего этого какое дело?
— И еще я хотела сказать, что…
— Кроме того, у меня просто нет времени — еле успеваю следить, чтобы у тебя не пропали денежки, ради которых я на тебе женился. — Я поцеловал ее. — А что, если тебе выпить, — тогда, может, уснешь?
— Спасибо, нет.
— А если я выпью, уснешь?
Когда я вернулся со стаканчиком в постель, она хмурилась в пространство.
— Она, конечно, мила, только с приветом, — сказал я. — При таком папаше иначе и быть не могло. Из того, что она говорит, никак не поймешь, что она думает, а из того, что думает, — что на самом деле. Она мне нравится, но думаю все же, что ты лезешь…
— Не уверена, что она нравится мне, — задумчиво сказала Нора. — Может, она просто глупая, но если даже четверть того, что она нам тут наговорила, — правда, то положение у нее незавидное.
— Ничем ей помочь не могу.
— Она-то считает, что можешь.
— Да и ты так считаешь. Из чего следует — что бы человек ни выдумал, единомышленник всегда найдется.
Нора вздохнула:
— Будь ты потрезвее, с тобой можно было бы говорить. — Она приподнялась и сделала глоток из моего стакана. — Я выдам тебе рождественский подарок, если получу свой.
Я покачал головой:
— За завтраком.
— Но ведь уже Рождество!
— За завтраком.
— Я очень надеюсь, — сказала она, — что любой твой подарок мне не понравится.
— А все равно придется оставить, потому что служитель в «Аквариуме» сказал, что ни в коем случае не возьмет их назад, потому что они уже все хвосты отгрызли у…
— Ну хоть, по крайней мере, выясни, сможешь ей помочь или нет. Тебя же не убудет. А она так верит тебе, Ники.
— Грекам все верят.
— Пожалуйста!
— Не суй свой нос в дела, которые…
— И вот еще что: жена его знает, что эта Вульф была его любовницей?
— Понятия не имею, но она ее недолюбливала.
— А жена, какая она?
— Как сказать… женщина.
— Красивая?
— Очень даже — была.
— Старая?
— Сорок — сорок два. Прекрати, Нора. Зачем тебе все это? У Винантов свои заботы, у Чарльзов свои.
Она надула губы:
— Может, все-таки выпить — от бессоницы.
Я вылез из кровати и приготовил виски с содовой, а когда нес стакан обратно, раздался телефонный звонок. Я посмотрел на часы, лежавшие на столе. Было без малого пять утра.
Нора говорила в трубку:
— Алло… Да, это я…
 
Она покосилась на меня. Я замотал головой — нет-нет.
— Да… Разумеется… Да, конечно. — Она положила трубку и улыбнулась мне.
— Ты чудо, — сказал я. — На сей раз кто?
— Сейчас Дороти придет. Кажется, она совсем пьяная.
— Просто замечательно. — Я взялся за халат. — А то я уж боялся, что придется лечь спать.
Нора перегнулась через край кровати в поисках шлепанцев.
— Не будь старым брюзгой. Потом можешь хоть весь день спать. — Она нашла шлепанцы и встала, скользнув в них ногами. — Она действительно так боится свою мать, как говорит?
— Боится, конечно, если хоть что-то соображает. Мими — сущая отрава.
Нора прищурила свои темные глаза и негромко спросила:
— Что ты от меня скрываешь?
— О Боже! Я так надеялся, что не придется тебе об этом рассказывать. На самом деле Дороти — моя дочь.
Нора, я не сознавал, что делаю. Это было весною в Венеции, я был так молод, сияла полная луна над…
— Шути-шути. Поесть не хочешь?
— Разве только за компанию. Ты что будешь?
— Кофе, бутерброд с фаршем — и побольше луку.
Пока я звонил в круглосуточную закусочную, явилась Дороти. Когда я вошел в гостиную, она с немалым трудом встала и произнесла:
— Ой, Ник, простите-извините, что я так вам с Норой надоедаю, только нельзя мне в таком виде домой. Не могу. Боюсь. Не знаю, что со мной будет, что делать — не знаю. Пожалуйста, не надо. — Она была очень пьяна. Аста обфыркала ей лодыжки.
— Ш-ш-ш. Правильно, что пришла. Садись. Сейчас кофе будет. Где это ты так набралась?
Она уселась и тупо замотала головой.
— Не знаю. И где я только не была, как ушла от вас! Везде была. Дома только не была. Домой в таком виде нельзя. Смотрите, что у меня есть.
Она снова встала и вынула из кармана пальто видавший виды автоматический пистолет. Она повела им в мою сторону. Аста, виляя хвостом, радостно заскакала, стремясь допрыгнуть до пистолета.
Нора шумно задышала. У меня похолодело в затылке. Я отпихнул собаку и отобрал пистолет у Дороти.
— Это еще что за штучки? Садись. — Я опустил пистолет в карман халата и толкнул Дороти в кресло.
— Не злитесь на меня, Ник, — захныкала она. — Оставьте его себе. Не хочу я быть вам в тягость.
— Где ты его взяла? — спросил я.
— В кабаке на Десятой авеню, у дядьки какого-то. Браслет отдала — тот, с изумрудами и бриллиантами.
— А потом обратно в кости выиграла? Браслет-то на тебе.
Она уставилась на браслет:
— А мне показалось, что отдала.
Я посмотрел на Нору и покачал головой. Нора сказала:
— Ой, кончай изводить ее, Ник. Она…
— Нет, нет, нет, Нора, он не изводит, нет, — затараторила Дороти. — Он — он один во всем мире, к кому я могу обратиться.
Тут я вспомнил, что Нора так и не притронулась к своему виски, поэтому я пошел в спальню и выпил. Когда я вернулся, Нора сидела на ручке кресла, в котором примостилась Дороти, обхватив рукой ее плечи. Дороти сопела, а Нора приговаривала:
— Он не злится, детка, он тебя любит. — Она взглянула на меня. — Ты ведь не злишься, правда?
— Нет, но глубоко скорблю. — Я сел на диван. — Откуда у тебя пушка, Дороти?
— Я же сказала — от дядьки.
— От какого дядьки?
— Я же сказала — от дядьки из кабака.
— И отдала браслет?
— Думала, что отдала, но вот — браслет-то у меня.
— Это я заметил.
Нора потрепала девчонку по плечу:
— Конечно, конечно. Браслет-то у тебя.
— Когда коридорный придет с едой и кофе, подкуплю-ка я его, пусть побудет здесь, — сказал я. — Не оставаться же мне в одиночку с парочкой…
Нора ответила мне недовольной гримасой и обратилась к Дороти:
 
— Не обращай на него внимания. Он всю ночь вот так.
— Он думает, что я глупая пьяная дурочка, — сказала девушка.