Флоренс Адлер плавает вечно
– Я хотела одолжить марку. Есть ли какие-то новости…
Три женщины встревоженно переглянулись.
– …о детках Дион?
Прямо на ее глазах лица женщин поменялись.
– Да! Да! – воскликнула Мэри. – Все дети живы! Это чудо!
Бетти подвела ее к ротанговому стулу напротив дивана.
– Садись, – сказала она, отодвигая с края туалетного столика стопку журналов, «Атлантик-Сити пресс» и пепельницу. – Положи ноги на стол.
– Сигаретку? – спросила деловая сестра, предлагая пачку «Честерфилд».
– Да, пожалуйста, – согласилась Фанни, протягивая руку.
Мэри передала ей зажигалку. Фанни не курила уже дольше двух недель, и сколько до этого? Может, с вечеринки Ньюманов? Она глубоко затянулась. Сигарета символизировала что-то, что придавало вечеру праздничную атмосферу, будто женщины напротив Фанни были ее подругами, а не сотрудницами больницы, которым платили, чтобы они меняли ей простыни и приносили еду.
– Какие последние новости о пятерняшках? – спросила Фанни, поглядывая на газету.
Мэри развернула ее на нужной странице и передала Фанни. Там, на верху двадцать первой страницы, сиял заголовок: «ДВОЕ ИЗ ПЯТЕРНЯШЕК ЧУВСТВУЮТ СЕБЯ ХУЖЕ». Газета посвятила почти две полосы пятерым девочкам-близнецам, родившимся чуть больше недели назад в канадском Онтарио.
Фанни не могла выбросить из головы эту историю. По словам газеты, за всю историю человечества было только тридцать случаев рождения пятерняшек. И ни одного, когда выжили бы все дети. То, что эти малютки продержались уже больше недели, было чудом.
– Эдит говорит, что Мари, кажется, становится хуже, – сказала Бетти.
Фанни отметила про себя, что Эдит – это имя вечно занятой медсестры. Затем она спросила:
– Мари – это самая маленькая?
– Да, – сказала Эдит.
– Мне так нравятся все их имена – а вам? – спросила Мэри.
Бетти согласно кивнула.
– Такие французские.
Фанни быстро пробежалась глазами по статье.
– Не похоже, чтобы доктор был полон оптимизма.
Женщины поцокали языками, и Фанни встревоженно нахмурилась. По правде сказать, в глубине души – в самой-самой глубине – она подсознательно надеялась, что с пятерняшками что-то пойдет не так. То, что одна женщина, у которой уже было пятеро детей, может родить не одного, а пятерых младенцев сразу, и что они все выживут, вызывало у нее жуткую зависть.
Дети Дион провели первые пять дней своей жизни в корзине с простынями и грелками, возле печки. Их кормили смесью грудного молока, кукурузного сиропа, воды и рома, а когда к пятому дню они все еще дышали, их переместили в подаренный инкубатор, похожий на тот, в котором Хирам провел последние дни своей жизни.
Фанни, конечно, была не первой матерью, потерявшей ребенка. Она знала это. Спроси ее – и она смогла бы назвать с полдюжины женщин, лишившихся детей при рождении или вскоре после. Милдред Гринберг, чей муж развозил выпечку Адлеров, и Элис Коэн, которая играла в бридж с Рэйчел Штерн. Этил Кауфман и Глэдис Ривкин. Все они каждый день одевались, готовили и убирались, и в итоге обзавелись другими детьми. Фанни столкнулась с Глэдис в вестибюле Театра Уорнера в ту ночь, когда они с Айзеком пошли в кино на «Я не ангел». Фанни не могла себя заставить сосредоточиться на кино, так много времени она провела, разглядывая затылок Глэдис и думая, как ей удается смеяться.
– Я все говорю доктору Розенталю, что нам в отделении нужна парочка таких новых инкубаторов, – сказала Эдит.
Бетти кинула на нее взгляд, но Эдит не обратила внимания.
– Просто смешно, что аттракцион на Набережной успешнее спасает детей, чем современная больница.
– Ребенок Фанни некоторое время провел на выставке инкубаторов Кони прошлым летом, – сказала Бетти. – Так ведь, Фанни?
Фанни кивнула, возможно, слишком энергично.
– Мы перевели его из больницы в Кони, потому что надеялись, что это даст ему больше шансов.
Эдит наклонилась к ней.
– Дало?
– Нет…
Эдит казалась разочарованной – не столько тем, что Фанни потеряла ребенка, но что результат подкосил ее аргументацию, будто за инкубаторами было будущее медицины. Она тяжело села на диван, откинула голову на спинку, сделала глубокую затяжку и выпустила дым в потолок.
В комнате напротив начал плакать ребенок.
– Я займусь, – сказала Бетти, туша сигарету в пепельнице. – Фанни, хочешь присоединиться ко мне или вернешься в кровать?
– Я? – спросила Фанни, неуверенная, правильно ли расслышала Бетти.
– Да, ты. Хочешь пойти со мной кормить ребенка?
– С удовольствием, – сказала она, убирая газету и растирая сигарету в теперь заполненной пепельнице. Марка могла и подождать. Она встала, пожелала спокойной ночи Мэри и Эдит и последовала за Бетти через зал, где в яслях вдоль стен выстроилось больше дюжины колыбелек. Примерно половина из них была занята новорожденными детьми. В дальнем углу, у окна, один младенец высвободил ручки из пеленок и с раскрасневшимся лицом пронзительно кричал в потолок.
– У этого легкие что надо, – сказала Бетти, подготавливая бутылочку.
– Можно мне? – спросила Фанни, прежде чем достать его из колыбельки.
– О, конечно.
Ребенок был крупным и круглым, тяжелым в ее руках – совсем не так как Хирам, но довольно похоже на Гусси, если ее не обманывала память. Гусси при рождении была длиннее и более худой, но с щечками, похожими на сливы. Фанни перехватила ребенка повыше, прижала к груди над изгибом живота и подошла к креслу-качалке, куда осторожно села.
– Ты его не сломаешь. Он крепкий, – сказала Бетти, передавая Фанни бутылочку.
Фанни поднесла маленький резиновый сосочек ко рту ребенка, и он тут же схватил его, высасывая молочную смесь с поражающей яростью. Прошлым летом она три недели ежедневно молилась, чтобы ее собственный сын проглотил капли смеси, которые попадали ему на язык из пипетки.
Фанни впервые держала на руках ребенка с тех пор, как умер Хирам. Прошлой осенью она сделала все, чтобы избегать друзей с маленькими детьми, – пропустила праздник в честь родов Эллен Перлман и празднование Хануки в общине. И даже когда узнала, что снова беременна, она попросила Анну отвести Гусси на Детский парад. Видеть детей в колясках, вагончиках и тележках было слишком тяжело. Выживи Хирам – и он мог бы быть среди них, в своем лучшем клетчатом комбинезоне, с печеньем или даже брецелем в зубах, наслаждаясь видом Атлантик-Сити во всем его блистательном великолепии.
Ребенок на руках у Фанни лениво открыл глаза, взглянул на нее и снова закрыл их.
– Он выглядит таким здоровым, – сказала она скорее себе, чем Бетти.
Бетти мгновение смотрела на нее, прежде чем заявить:
– Нет причин думать, что твой не будет.
* * *Айзек часто навещал Фанни в первую неделю ее сохранения, но в последнее время его визиты стали более редкими.
Фанни знала, что он занят в пекарне и с Гусси, но больница располагалась недалеко от их квартиры, так что она неуютно чувствовала себя в те дни, когда он не заходил.
– Где же вы прятались, мистер Фельдман? – спросила она, когда он легонько постучал в дверь следующим утром.
– То тут, то там, – ответил он, подтаскивая табурет к ее кровати.
Часы посещения начинались только в девять.
– Как ты прошел мимо сестер? – спросила Фанни, когда он поцеловал ее в лоб. Она попыталась вдохнуть его запах.
Айзек не объяснил, просто подмигнул и сел на стул, положив ногу на ногу. Он был очень привлекательным мужчиной, и Фанни не сомневалась в его успехе у медсестер.
– Как тебе? – спросила она, жестом обводя окружающие их стены.
– Хорошая палата.
– Папа рассказывал тебе, что собирается это сделать? Я боюсь, что это недешево обошлось.
– Не сомневаюсь. Но твой отец может себе это позволить.
Фанни от этого заявления передернуло. Иной раз, когда Айзек заговаривал о деньгах, она чувствовала, как краснеет шея. Отец никогда в открытую не обсуждал финансы, но Айзек не уставал напоминать ей, что только обеспеченные люди могли себе позволить о них молчать.