Флоренс Адлер плавает вечно
– Понимаю, – сказал Стюарт, хотя Эстер не была уверена, что он действительно понимал.
– Ты поможешь?
– Я могу поговорить с парнями, если хотите.
Эстер на мгновение задумалась о его предложении.
– Тебя не затруднит?
* * *В комнате Гусси горела лампа, а на полу валялась холщовая сумка, которую Эстер с утра взяла на пляж. Рядом лежала сумка Флоренс – красивый плиссированный мешок. Ее содержимое – щетка для волос, полотенце, несколько шпилек – рассыпалось по полу, и Эстер нагнулась все собрать. Когда она все подняла, женщина позволила себе беззвучный стон.
На маленькой кровати спали Анна и Гусси. Постель была узкой, едва достаточной даже для одного. Вместе они поместились на ней только потому, что Анна обняла Гусси и прижала девочку к своей груди. Темно-каштановые волосы Гусси рассыпались по сторонам, а рот приоткрылся. За последний год она вытянулась и растеряла почти весь детский жирок, но во сне она все еще выглядела малышкой.
Эстер подумала было разбудить Анну, чтобы напомнить ей о нормальной кровати, где удобнее спать. Будь Анна Флоренс, она бы потерла ей спину, взяла за руку, потянула и помогла встать на ноги, наслаждаясь сонным моментом, когда взрослая дочь оперлась бы на нее, нуждаясь в помощи. Но Анна не была Флоренс, а Эстер не смогла бы вынести еще одно обсуждение сегодняшних событий. Телефонный звонок Айзеку грозил забрать остатки ее сил.
На веранде было жарко и душно. Одно окно уже открыли, но Эстер распахнула еще два. Было слишком темно, чтобы разглядеть лежащий в двух кварталах пляж, но она слышала, как волны разбиваются о берег. Постоянное движение океана всегда успокаивало ее, особенно в сложные времена, но теперь этот звук довел ее до бешенства. То, что океан забрал у нее что-то настолько дорогое, даже не приостановив свой танец, чтобы признать ее утрату, было жестоко.
Эстер посмотрела на девушку, которая обнимала ее внучку. Ей не нравилось чувствовать себя в долгу перед Анной, но она все же была ей должна. Без каких-либо указаний Анна собрала все их вещи, увела Гусси с пляжа, привела ее обратно на квартиру и утешала как могла, пока Эстер и Джозеф организовывали прощание с дочерью. Анна продемонстрировала ту рациональность, что Эстер всегда надеялась привить собственным дочерям.
Прошлой осенью, когда Джозеф предложил привезти Анну в Соединенные Штаты, Эстер знала, что не сможет его остановить. Анна была дочерью женщины по имени Инес, вместе с которой, по словам Джозефа, он вырос в Венгрии, но которую он почему-то ни разу не упоминал за двадцать девять лет брака.
Письмо Инес, испещренное немецкими марками, маленькой гранатой прибыло в их дом на Атлантик-авеню в прошлом октябре. Джозеф работал на хлебозаводе, так что Эстер открыла конверт, не в силах сдерживать любопытство до его возвращения. Она была разочарована, потому что не узнала ни почерк отправителя, ни подпись, и даже не смогла прочитать само письмо, написанное на родном Джозефу венгерском.
Когда Джозеф наконец вернулся домой и прочитал письмо от начала до конца, он только кратко пересказал содержимое. Муж Инес был убит на войне, и вместе с дочерью Анной она переехала из разоренных приграничных земель Австро-Венгрии в Вену. Там она встретила Пауля и вышла за него замуж, пока тот еще учился в университете. Когда Пауль получил должность учителя в Берлине, они переехали в Пруссию и в итоге там осели. Но теперь, с восхождением Третьего рейха, благополучие было поставлено под угрозу. Прошлым летом гражданство семьи аннулировали, а еще через несколько месяцев Пауля уволили с должности. Что касается Анны, она не смогла получить места ни в одном из немецких университетов, куда подавала документы, и Инес с Паулем страстно хотели, чтобы она покинула Германию, пока ситуация не стала хуже.
– Что еще она говорит? – спросила Эстер, глядя на три страницы, исписанные мелким почерком.
– Это все, – сказал Джозеф, избегая ее взгляда, и Эстер сразу поняла, что он лжет. Пересказ Джозефа можно было уложить в пять предложений.
За следующие несколько месяцев Джозеф помог Инес определить, какие университеты в Америке могут подойти Анне. В некоторых случаях он сам писал запросы. Едва Анна подала документы в Педагогический колледж штата Нью-Джерси, Джозеф сел за телефон и обзвонил всех знакомых, у кого могли быть связи с учебным заведением или директором приемной комиссии. Эстер полагала, что у Анны хватало ума, чтобы поступить самостоятельно, но Джозеф заявил, что не хочет полагаться на случай. И когда ее приняли, Джозеф продолжил помогать Инес и Паулю, чтобы собрать все документы, которые могли понадобиться Анне для студенческой визы. Он предложил стать ее спонсором, а когда визу выдали быстрее ожидаемого, пригласил Анну пожить с ними летом.
Эстер убеждала себя быть терпимее и к проживанию совместно с Анной, и к помощи Джозефа Инес и Паулю, которые тоже хотели покинуть Германию. Ситуация там действительно внушала опасения, и Эстер знала несколько семей в Бет Кехилла, которые пытались помочь родственникам – в Германии и других странах – переехать в Штаты.
Но разница состояла в том, напоминала себе Эстер, что Анна не была им родственницей. Она не была даже другом. Когда Эстер и Джозеф взяли ее на благотворительный вечер Еврейского общества помощи больным чахоткой еще в апреле, она не знала, как представить ее. «Это Анна, дочь старой подруги Джозефа». Были ли Инес и Джозеф только друзьями? Каждый раз, когда Эстер пыталась заводить разговор о ней, Джозеф будто ощетинивался.
Гусси закашлялась и повернулась во сне, и Эстер заметила, как Анна меняет позу, чтобы девочке было удобнее.
– Я дома, – громко сказала Эстер, но Анна не ответила. Она медленно дышала, глаза ее были закрыты, а рука – откинута за голову. Что бы только Эстер не отдала за сон такой глубокий, что ее никто не смог бы разбудить.
* * *Без четверти шесть следующим утром Эстер сидела на стуле возле кабинета управляющей больницей, Нелли МакЛафлин. Эстер однажды была здесь – прошлым летом, когда им надо было решать, что делать с ребенком Фанни, но в такую рань кабинет на первом этаже был закрыт накрепко.
Эстер не слыла сторонницей женщин на руководящих должностях, но во всем Атлантик-Сити едва ли нашелся бы кто-то, кто не считал МакЛафлин талантливой управляющей, достойной своего положения. Она десятилетие возглавляла больничную школу медсестер и сыграла большую – и видимую – роль в недавней кампании по сбору средств на строительство нового крыла.
– Миссис Адлер, – раздался суровый женский голос. Эстер подняла взгляд с колен и обнаружила, что Нелли МакЛафлин, выше и внушительней, чем ей помнилось, смотрит на нее сверху вниз.
– Мисс МакЛафлин, – отозвалась Эстер, поднимаясь на нетвердых ногах.
– Чем я обязана удовольствию видеть вас этим ранним утром? – спросила МакЛафлин, отпирая дверь ключом.
Эстер дождалась, пока та откроет дверь и включит верхний свет, прежде чем последовать за ней через порог.
– У вас есть минутка?
– Определенно, – ответила Мак-Лафлин, укладывая в пустой ящик высокого шкафа для документов сначала сумку, а затем свою шляпу. Она указала на два стула, что стояли напротив скромного металлического стола. – С Фанни все в порядке?
– Речь не о Фанни, – сказала Эстер. – Это ее сес… – Она не могла выдавить из себя это слово. В комнате было слишком жарко. Она дернула воротник платья, попыталась расстегнуть верхнюю пуговицу. Не смогла сделать и этого. «Сес». Как будто, произнеся этот слог, она заново узнала о смерти Флоренс. Эстер согнулась, не в силах дышать. Она слышала, как МакЛафлин спрашивает, все ли с ней в порядке, чувствовала руку на плече. Эстер сделала несколько коротких вдохов, пытаясь наполнить легкие, но воздуха не хватало. Тогда она действительно начала паниковать. Кто-то звал медсестру. МакЛафлин? Она не так хотела провести эту встречу.
– Я в порядке, – попыталась сказать она, пока комната заполнялась людьми. МакЛафлин, медсестра, затем мужчина в белом халате. Она сконцентрировалась на мелких цветочках на собственном платье. Цветы были пастельно-голубые, желтые и розовые, и все они плясали у нее перед глазами.