Бельканто на крови (СИ)

Ветер срывал одежду, свистел в ушах и трепал напудренные локоны Маттео. Он вцепился в зубчатый парапет и перегнулся над бездной, жадно вдыхая бескрайний морской простор. Студёное море, усеянное белыми барашками, расстилалось до самого горизонта, а Нижний город лежал как на ладони.
Маттео увидел крепостную стену со смотровыми башнями, надёжно опоясывавшую Калин. Ратушную площадь с рядами торговых прилавков. Шпили церквей и затейливые флюгеры, сверкавшие на солнце то яркой медью, то кованым железом. Различил крышу дома фрау Катарины и монастырские руины, открывавшие с такой высоты свою божественную геометрию.
Пахло свежестью и нагретым камнем. Весна набухла, зазеленела и окончательно расцвела. Барон встал позади Маттео, — близко, почти касаясь грудью его спины, — но итальянец не отодвинулся. Он засмеялся и пропел слова одной из любимых арий:
— Пусть ветер шепчет о любви, а волны плещутся о берег!
Его пение унесло порывом балтийского шторма. Барон уселся на парапет между зубцами и открыл ящик:
— Это вещи моей матери. Она умерла, когда ей было двадцать лет. Я смутно её помню: руки, закрытые чёрными рукавами до самых пальцев, рыжие косы, перевитые жемчужными бусами… Но я помню, что каждый вечер она присаживалась ко мне на кровать и молилась на незнакомом языке, а потом давала целовать красивую куколку. Мама говорила, что куколка меня защитит, потому что внутри неё материнские слёзы. Я был маленький и верил. Позже я нашёл эту куколку среди маминых вещей и спрятал от чужих глаз. Вот она.
Он достал из вороха писем, пёстрых ленточек и кружевных обрезков небольшую статуэтку из прозрачного жёлтого камня: женщина, закутанная в покрывало, раскинула руки в приглашающем жесте. Маттео взял фигурку так осторожно, словно она могла исчезнуть:
— Святая Дева Мария!
Он не мог отвести глаз от медового янтаря, от округлой фигурки в библейском покрывале. Он поднял Деву к солнцу и увидел слёзы матери. Самые настоящие капельки слёз, навечно застывшие в драгоценной смоле.
— Ваша матушка сберегла эту святыню от уничтожения, — с благоговением сказал Маттео. — Все католические храмы и монастыри, все реликвии и святые мощи сгорели в огне Реформации, а янтарная Дева Мария нашла убежище в вашем замке. Это чудо! Это знамение, вы понимаете?
— Я понимаю.
Эрик раскрыл объятия, повторяя жест Святой Девы, и Маттео доверчиво вошёл в кольцо его рук. Прижался горящим лицом к белой льняной рубашке.
  
‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍17
 
Фрау Гюнтер волновалась. Они пообедали в её гостеприимном доме, и Агнета самолично подала барону стаканчик с вином, когда он занял своё любимое место на бархатном диванчике. Сама не присела, а нервно расхаживала по комнате. Эрик молчал, наблюдая за подругой.
— Мне хочется поговорить с вами откровенно, ваша милость, но приличия требуют…
— Бросьте, фрау Гюнтер. Наши отношения позволяют обойтись без таких долгих предисловий.
— Вы собираетесь жениться? — спросила она прямо.
Вопрос оказался сложным. Если бы старый барон Линдхольм был жив, он бы вынудил Эрика жениться: знатный калинский род не должен прерваться. Но, оставшись без отца, Эрик не спешил заводить семью, хотя невесты Верхнего города томились в ожидании его выбора. И даже девушки Нижнего заигрывали с молодым холостяком: в истории Калина случались свадьбы и между представителями разных сословий.
— Рано или поздно я женюсь, — ответил Эрик.
— Когда?
Он пожал плечами:
— Не вижу причин торопиться.
Агнета порывисто вздохнула и сжала пальцы:
— Ах, хорошо быть мужчиной! А мне уже двадцать шесть, и я должна позаботиться о себе и Линде. Мне пора подумать о новом замужестве.
Эрик сделал глоток вина и улыбнулся во весь рот:
— Это предложение? — спросил он медовым голосом.
— Лучшей невесты вам не найти!
— Почему?
— Состояние, которое оставил мой покойный муж, превышает любое приданое в Калине.
 
— Вы мыслите рационально, Агнета, но я не купец. Меня мало интересует приданое.
— А красота? Я считаюсь одной из самых красивых женщин города, — заявила Агнета и залилась краской от ушей до кружевного корсажа.
— Уже теплее, моя дорогая, — рассмеялся барон. — Ваша красота несравненна, только слепой может остаться к ней равнодушным.
— А ещё… Я знаю о вас всё, — выпалила она, — и готова с этим мириться.
Улыбка сползла с его лица. Двадцать лет дружбы, — пусть неравной и небескорыстной, но всё-таки доверительной и крепкой, — рассыпались в прах. Она решила его шантажировать?!
— Что случилось, Агнета? — спросил Эрик с беспокойством. — Почему вы завели этот разговор именно сейчас?
— Я больше не могу быть вашей… собачкой, — с вызовом ответила Агнета. — Настало время, когда я должна сделать выбор: ждать вас или обратить внимание на другого мужчину.
— Какого мужчину?
— Ах, это совершенно неважно! На любого, кто мне понравится! Я не монашка! Я женщина, и у меня есть потребности, — заключила фрау Гюнтер, ошеломлённая собственными словами.
— Вот, значит, как? Но я никогда не считал вас монашкой. И не мешал удовлетворять ваши потребности. И я никогда, — слышите, никогда! — не относился к вам, как к собачке, — укоризненно произнёс Эрик. — Чего вы хотите от меня, Агнета?
— Я хочу, чтобы вы ушли, — пискнула она. — Я вижу, вы не настроены на дружеский диалог.
Он молча покинул комнату.
В бешенстве вернулся в тётушкин дом и, ни с кем не раскланявшись, проскочил через гостиную в свои покои. Завалился на кровать и потребовал у Юхана вина. Тот расторопно принёс бутылку и подал письмо без обратного адреса. Эрик не узнал кругленький витиеватый почерк и нетерпеливо развернул послание: «Рассказав о своей матушке, вы почтили меня доверием, барон Линдхольм. Взамен я хочу открыть вам свою тайну. Приходите на монастырский двор, когда стемнеет. С уважением, М.Ф.»
— Надеюсь, у этого парня нет потребностей, которые я не смогу удовлетворить, — буркнул Эрик, откупоривая бутылку.
  
‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍18
 
Грозовые тучи заволокли небо от края до края, зато ветер наконец прекратился. Пахло вспаханной землёй и весенней зеленью. Маттео ожидал у церковной стены, помахивая масляным фонарём.
— Чувствую себя кораблём, плывущим к родному маяку, — сообщил Эрик заплетающимся языком.
— Следуйте за мной, ваша милость.
Маттео скрылся в проходе, ведущем в крипту. Эрик развеселился: иногда грешники парят над крышами, а ангелы вьют гнёзда в подземелье. Они пересекли подвал, украшенный могильными плитами, и через знакомую дверку попали в склеп с разбитым алтарём. Две свечи скудно освещали низкое помещение. Между ними замерла янтарная Дева, мистически сиявшая в мрачном подвале нежным солнечным светом.
— Я нашёл этот алтарь, когда гулял по развалинам монастыря. Теперь это место — мой храм, ваша милость. Моя тайна, которой мне захотелось поделиться с вами.
Барон смотрел на воодушевлённое мальчишеское лицо и представлял, как кладёт итальянца грудью на алтарь и сдёргивает со смуглой задницы штаны. Внутри сладко заныло, и он шагнул к Маттео, но в последний момент удержался, сцепил руки за спиной и пьяно пошатнулся:
— Благодарю за доверие, синьор Форти. Вы открыли для меня двери своего храма, и я надеюсь не обесчестить… не опорочить… — Эрику надоело подбирать слова. — Чем мы тут займёмся?
 
— Мы будем молиться, ваша милость! — Маттео опустился на колени и обернулся: — Вы можете повторять слова за мной или просто слушать.
Эрик встал на колени и поморщился от боли. Насколько приятнее сидеть на подушечке в лютеранской церкви! Можно даже переговариваться с соседями или смущать румяных отроков плотоядными взглядами. Пастор никогда не делал замечаний.