Бельканто на крови (СИ)

— А после того, как Маттео закончил школу, вы начали гастролировать? Вдвоём, без семьи?
— Мы и есть семья, другой у нас никогда не будет. Я слишком стар, а Маттео… Вы знаете, церковь запрещает евнухам жениться. Да им и не надо.
Значит, никаких потребностей у Маттео действительно не было. У Агнеты были, а у него — нет.
Юхан уныло переминался с ноги на ногу у входа в таверну. Он изнемогал от желания избавиться от тяжёлой корзины и глотнуть холодного пива. Барон обратил на него внимание и подозвал:
— Юхан, отнеси корзинку в дом фрау Гюнтер. Скажи, это подарок от меня. Ах, и серьги возьми, передай лично фрау Агнете! Записки не будет, на вопросы не отвечай, понял? Потом можешь быть свободен, держи монету.
— Всё сделаю, как вы велели, хозяин, — оживился Юхан.
— Кому этот подарок? Фрау Гюнтер? — внезапно севшим голосом спросил Мазини.
— Да, верно.
— Это правда, что вы женитесь на ней?
— Откуда такие предположения?
Мазини замялся и опустил голову точно так же, как это делал его ученик:
— Люди говорят.
— Мои дела с фрау Гюнтер — это личное, — отрезал барон не без мстительного удовлетворения. — Спросите у неё сами.
  
‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍20
 
До середины мая времени оставалось немного.
Молясь утром в крипте, Маттео ощутил, как потянуло сквозняком, и услышал тихие шаги. Но не обернулся. Только «Pater noster» стал читать громче, чтобы тот, кто пришёл, мог повторять слова.
«Pater noster», — «Pater noster».
«Sed libera nos a malo», — «Sed libera nos a malo».
Нежный бесплотный голосок — бархатный мужской баритон.
«Но избавь нас от лукавого», — просили оба.
«Amen», — «Amen».
Барон поднялся с колен. Сосредоточен, спокоен. Глаза красные, словно ночь не спал.
— Я не понимаю слов молитвы.
— Это не обязательно, ваша милость.
— Вы не бросите меня?
— Нет. Я буду с вами, пока вы не исцелитесь.
— Вы — моя болезнь.
— Я каждый день молюсь за вас.
— Вы испытывали желание хоть раз в жизни?
Маттео поцеловал фигурку Девы и задул свечи на алтаре. Вышел в подвал с проломленным потолком и встал под солнечные лучи, словно его знобило. Барон не ждал ответа, но услышал:
— Не причиняйте мне боль, расспрашивая об этом.
— Я хочу знать о вас всё, — Эрик подошёл к Маттео и заглянул в голубые глаза. — Что с вами случилось, как вы живёте, что вы чувствуете?
— Раньше вас это не интересовало.
— Раньше ваше тело интересовало меня больше вашей души. Теперь, когда я знаю, что мои плотские притязания смехотворны, я хочу познать вашу душу. Хотя бы это мне позволено? Или любить вас даже как друга — это грех и ад кромешный?
— Духовная любовь между мужчинами допустима.
— Это утешает.
Маттео ужаснулся безысходности, прозвучавшей в голосе Эрика.
***
После ужина барон промокнул рот салфеткой и сообщил:
— Я решил жениться.
— Что-что ты решил? — не расслышала Катарина.
— Жениться, тетушка! Кроме вас у меня никого нет. Мне нужен близкий человек, который заполнит пустоту в моём доме и моей постели.
— И в твоём сердце, милое дитя!
— Моё сердце… Впрочем, неважно.
Маттео сжался от тревожного предчувствия.
— Ты уже присмотрел невесту?
— Нет. Надеюсь, вы поможете мне найти девушку — пусть незнатную, но честную и добрую.
— О! — радостно воскликнула Катарина. — Хелен, быстренько принеси из кладовки бутылку кларета! Наконец-то мой племянник заговорил о женитьбе! Как долго я этого ждала!
А поздно ночью, когда в доме тётушки Катарины все угомонились, Линдхольм навестил Сюзанну. Худая и смуглая, как египетский мальчик, она подставила барону плоские ягодицы и по его просьбе твердила непонятную фразу на латыни. Всё, что пожелает щедрый клиент! Патер ностер так патер ностер!
Утро барон встретил в кабаке в компании пьяных матросов. Он не развлекался. Он внимательно слушал невероятные матросские байки, лишь иногда направляя разговор в нужное русло.
   
‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍21
 
Они скидывают выцветшие рубахи, берутся за руки и переглядываются. Тот, который поменьше, чернокудрый и голубоглазый, взволнованно переспрашивает в третий раз:
— Ты меня не отпустишь? Точно не отпустишь?
Загорелый нескладный подросток ему отвечает:
— Я тебя когда-нибудь обманывал? Хоть раз?
Маленький улыбается и крепче стискивает его пальцы. Они разбегаются и отталкиваются от песчаного обрыва. Взлетают, как две свободные птицы, крича от избытка чувств, страха и восторга. Море под ними призывно шумит и манит прозрачной лазурью. Они разбивают лазурь пятками и погружаются в тёплые воды Средиземного моря. Всплывают в облаке воздушных пузырей, крепко держась за руки.
Черноволосый мальчик смеётся, щурится от яркого солнца и порывисто обнимает подростка. Целует в солёную щёку:
— Не отпускай меня! Если ты меня отпустишь, я утону.
— Я никогда тебя не отпущу!
Бабка в грязном платье и небрежно накинутом платке, концы которого она сжимает в кулаке, как верёвку погребального колокола, ковыляет по песку и бессильно падает у кромки прибоя:
— Дети! Джино, Маттео! Вас матери ищут, бегите домой. Несчастье! Чума пришла в деревню! — Она смотрит, как морская пена накрывает её колени. — Господь всемогущий, чем мы прогневали небеса? За какие грехи ты нас караешь?
Соль высыхает на губах, оставляя горький налёт.
***
Маттео прибежал в комнату Мазини в слезах. Тот ещё не спал, сидел над нотной тетрадью. Маттео бросился к нему в ноги, прижался к острым коленям:
— Маэстро, он снова мне снился!
— Джино, упокой господи его душу? Я думал, сны перестали тебя мучить.
— Так и было! Но здесь они вернулись.
— Потому что здесь нет храмов. Мы живём среди еретиков, вот и снится всякий грех, — тихо, но убеждённо сказал Мазини.
— Не поэтому, маэстро! — Маттео заплакал и закрыл лицо руками. — Грех — во мне. Я думал, что скверну вырезали из меня, и поверил в свою чистоту. Но я ошибался!
— Это просто сны или ты… что-то почувствовал? — осторожно спросил Мазини.
— Просто сны. Вялые и бесплодные, как я сам. Но та душевная радость, которую я испытываю, встречая Джино во сне, — она греховна, маэстро! Выходит, моё тело невиннее моей души.
— Молитва очистит твою душу. Ты каждый день молишься?
— Не помогает…
Маттео заплакал ещё горше, когда понял, что не в силах рассказать учителю о том, что личико двенадцатилетнего Джино в солёных морских снах превращается в чьё-то взрослое, бледное, веснушчатое лицо.
***
Катарина Майер с воодушевлением взялась за устройство судьбы любимого племянника. Она держала на примете всех незамужних девиц и могла сходу предложить дюжину подходящих кандидатур. К несчастью, в каждой Эрик находил изъяны — не столь существенные, сколь раздражительные.
— Я уж и не знаю, кого тебе сосватать! Уж ты придира из придир!
— Так ведь жену выбираю, а не корову, — засмеялся Эрик. — Вот у ваших девочек изъянов нет. Вы воспитываете достойных невест.
— Моим девочкам не по статусу иметь изъяны. Они же крестьянские дочери, — заметила тётушка. — Их удел — покорность мужу.
— Идеальные жёны, — сказал Эрик многозначительно.
— Хм… Ладно, купеческая дочь, но крестьянская? Ты всё-таки барон, милый мой.
— Я мужчина в первую очередь.
  
— Неужто тебе Хелен глянулась?
Эрик подёргал бровями, позволяя Катарине самой расшифровать ответ.
— Я на вас рассчитываю, тётушка.
Непревзойдённый мастер ведения переговоров, Катарина умела улавливать даже самые туманные намёки. Про себя удивилась: «Вон оно что!», а вслух сказала: