Сны Персефоны (СИ)
… требую от Гермеса переместить меня назад — ведь я не знаю координат, а без них перемещение может быть опасным. И когда вновь ощущаю твёрдую почву под ногами и узнаю очертания помещения, то разворачиваюсь и несусь по коридору туда, где, как сказал Гермес, обычно собираются девочки.
Действительно, застаю их в общей комнате (в ней я ещё не была) — тут что-то среднее между будуаром и SPA-салоном. Геба лежит на кровати под балдахином и гадает на картах, Афродита пилит ногти, Сешат что-то строчит в углу на ноутбуке.
Увидев меня, Афродита приподнимает идеальную тёмно-золотую бровку и окидывает меня насмешливым взглядом.
Видок у меня, должно быть, ещё тот: платье сбилось, волосы растрепались, глаза горят.
— Быстро же ты своему подземному замену нашла, — ехидничает богиня Любви.
Я повожу плечом и отвечаю:
— Каждый судит по себе, и поэтому ты всё равно не поверишь, если я скажу, что мы просто поговорили.
— Поэтому от «просто разговоров» ты и выглядишь, как драная кошка?
— Простой разговор тоже может быть сложным…
Она усмехается, в синих глазах плещется неверие.
Но мне сейчас не до препирательств: пусть думает, что хочет. У меня есть заботы поважнее.
— Вы мне нужны, все, — говорю и смотрю выжидающе.
— Зачем? — включается в беседу тихая Геба, отрываясь от своих карт.
— Дело есть.
Даже Сешат отрывается, наконец, от ноутбука и подходит к нам. И вот уже все трое выжидательно уставляются на меня.
— И? — стимулирует Афродита. — Что за дело?
Вздыхаю, набираюсь сил, сжимаю в руке кулон Гестии: мне нужна твоя мудрость, тётушка.
— Тот старик, что привёл вас сюда, каждой из вас сделал очень выгодное предложение. Но всё же — здесь всё работает по его правилам.
Афродита крутит пилочку в изящных пальцах:
— Его правила — просты и понятны. А что предлагаешь ты?
— Сыграть, — говорю я, и читаю в глазах стоящих напротив меня красавиц целый спектр эмоций: от удивления до насмешки, но всё равно продолжаю: — По нашим правилам и на наших условиях.
— Во что? — спрашивает Сешат.
— В игры богинь, — выпаливаю я, наконец, и даже зажмуриваюсь.
А когда открываю глаза вновь — вижу перед собой азартных сообщниц.
«Это очень плохо, Кора, — шелестит из прошлого нежный голос Гестии, — эти игры ничем хорошим не заканчивались».
Так и вижу, как она качает головой, а в карих добрых глазах — неземная печаль.
Но сейчас я игнорирую её предупреждение, потому что знаю — у меня всё закончится хорошо: ведь со мной моя дочь, подруги-сообщницы и её кулон.
Поэтому улыбаюсь радостно и довольно.
Однажды мы попробовали, но проиграли, потому что с нами не было Афродиты. Сейчас всё получится.
Обязательно.
Я в это верю.
Кора, воровато оглядываясь, тащила Пеана в его же лабораторию, где он обычно готовил свои мази и притирки. Главный врачеватель Олимпа с недоумением таращился на узкую спину своей ученицы, но покорно шёл следом за юной богиней. В комнате Кора сунула прелестный носик в каждый закуток, заперла дверь, да ещё и установила звукоизоляционный щит.
Пеану было от чего покрыться потом — его драгоценная воспитанница вела себя более чем странно. Это могло означать только одно: Кора что-то задумала. Нечто совсем безумное. А такое не могло не пугать.
— Скажи, ты ведь изучил тот напиток, которым усыпляли Зевса во время мятежа?
Старый врач вздрогнул: девочка же никогда вроде не интересовалась политикой. Что не так.
— Да, мне нужно было придумать антидот, — произнёс он несколько разражено.
Ему явно не нравилось то русло, в которое перетёк их разговор.
Кора смотрела в пол, кусала губы, комкала ткань горчичного хитона.
— Ты мог бы усовершенствовать его?
Богиня Весны вскинула на него глаза — в них полыхало тёмное нехорошее пламя.
— Тебя Лисса[1] покусала? — спросил он с явным волнением.
И впрямь — зрачки расширены, на щеках — лихорадочный румянец, движения рванные и суетливые. Есть от чего запереживать.
— Нет, — она упрямо мотнула головой, — я в порядке, просто очень волнуюсь.
Пеан взял её за руку, подвёл к низкому продолговатому табурету, усадил и навис над ней горой — грузный, с взвихрёнными редкими волосами, будто ореолом окаймлявших лысину.
— Рассказывай, что задумала, — он с силой сжал хрупкое плечо. — Мужа отравить хочешь?
— И его — тоже! — Кора гордо вскинула голову и выдержала яростный взгляд учителя.
— Ты точно обезумила! — вскричал старик и основательно тряхнул тоненькую и изящную, как статуэтка, богиню.
Кора продолжала смотреть на него дерзко и с вызовом.
— Это не безумие, но… ты не поймёшь…
— А уж постарайся, дитя моё, сказать так, чтобы я понял! Ну же! — он тряхнул её ещё раз. Голова Коры мотнулась, красивые тёмно-розовые губы расплылись в злой инфернальной улыбке. Неожиданно юная богиня выпрямилась, повела плечами, сбрасывая с них руки старца, и Пеана откинуло к противоположной стене. Стукнувшись о которую, он сполз на пол.
Теперь уже Кора — нет, Персефона-разрушительница — нависала над ним, а за спиной её змеились шипастые лозы. Тёмная лапа с длинными когтями — назвать это ладонью не поворачивался язык — схватила за горло.
— Ты сделаешь мне этот напиток, понял. И никому не скажешь, что я была здесь.
— Да, Владычица, как прикажешь, — прохрипел бог-врачеватель, пытаясь ослабить захват и набрать в лёгкие побольше воздуха.
Кора-Персефона отпустила его и ехидно ухмыльнулась, обнажая острые зубки.
— Значит, узнал.
— Да-да, Владычица, — послушно закивал он, — как не узнать великую богиню.
— Говори, кто приказал мне запечатать?
— Зевс, — дрожа, проговорил Пеан.
— Зачем?
— Ты была единственной, кого не могли укротить. Персефона-разрушительница, Владычица Подземного царства. К тебе даже подойти боялись. А Зевсу нужен был свой подземный. Желательно, член семьи. Желательно, брат.
— Как им удалось поймать меня? — пророкотала богиня. В существе, которое сейчас склонялось над врачевателем, и следа не было от прежней — нежной — Коры. А он — не великий бог, чтобы противостоять настоящему чудовищу.
Нет ничего дурного в том, что его голос дрожал, когда он задал вопрос, вместо того, чтобы ответить ей:
— Ты ничего не помнишь, Владычица?
— О чём ты? — её резкие черты заострились ещё больше.
— О том, как покоряли тебя.
— Нет, после того, как запечатали, я надолго потеряла память. Надо же, засунуть великую богиню в тело ребёнка!
— Деметра была рада, что обрела дочь.
— Я ей не дочь, я старше её на тысячу лет! — яростно проговорила Персефона.
— Так и есть, но ты переродилась в Коре.
— Вот значит что — перерождение.
— Да, даже богини боятся старости, боятся одряхлеть, особенно, если смертные забывают о них, не приносят жертв, и богиня теряет силу. Это было несложно. Ведь ты перерождалась в одну из сильнейших светлых богинь — богиню Весны. Ты согласилась почти сразу. Ты всегда была разумной. А ещё тебе дарили то, чего у тебя не было в том твоём воплощении, — красоту.
— Так просто?.. — вдруг грустно и как-то потеряно сказала Персефона, отступая к противоположной стене.
Пеан хмыкнул, поднимаясь.
— Вы, женщины, только думаете, что сильные и могущественные, на самом деле у вас много слабостей. И желание быть красивыми — одна и главнейшая из них. Мы с Зевсом только предложили, ты сама ступила в Круг Перерождений. Нам оставалось лишь запечатать твою сущность в крошке Коре. Из тебя получился милейший ребёнок.
— Аид знал? — пророкотала богиня, но в этот раз в её голосе слышались явные разочарование и печаль.