Дитя Марса
– Мне двадцать один, курсы секретарей давно позади. Вообще-то я хотела профессионально заниматься спортом и переплыть Ла-Манш, но моя мудрая не по годам сестра Барбара посоветовала поискать работу посолиднее.
– Вы с ней совершенно разные,– заметил Дэвид и тут же сменил тему: – Расскажите о своем увлечении плаванием.
– В 1966 году я участвовала в марафонском заплыве на длинную дистанцию, выступала от Союза спортсменов-любителей. Ну как, способствует это драгоценному моменту?
– Вы даже не представляете, до какой степени. А заодно развивает комплекс неполноценности. Должен признаться, я не проплыву и мили.
– Если все делать грамотно, проплывете. Плавание – более естественный способ передвижения, чем ходьба.
Хелен снова надела шапочку – на сей раз основательно – и встала.
– Боюсь, три минуты истекли. Мне действительно пора.
Дэвид стремительно поднялся.
– Я с вами.
Они синхронно нырнули и, поблескивая мокрыми плечами, поплыли к берегу; она – ленивыми взмахами, он – пыхтя и отдуваясь.
Выбравшись на сушу, Дэвид наблюдал, как по золотистому от загара телу спутницы сбегают струйки воды.
– Надеюсь, ваша сокровищница пополнилась эксклюзивным экспонатом. А теперь, простите, мне надо бежать.
– Стойте! Я бы не прослыл скрягой, если бы, заполучив один драгоценный момент, не начинал бы сразу грезить о следующем. – А потом еще и еще, и так до бесконечности?
– Да, порочный круг,– согласился Дэвид. – Но против природы не попрешь, вдобавок, время поджимает, а...
– Вечером мы с Барбарой собирались в павильон. Можете угостить меня кружечкой пива... но только кружечкой. – Хелен взбежала по ступенькам на пологий откос, увенчанный летними коттеджами, и на ходу бросила:
– До скорого.
– До скорого,– вторил Дэвид.
Полуденное солнце ласково грело спину, мелодия девичьего голоса пульсировала в висках. Наконец-то он встретил свою единственную! Единственную, единственную – не умолкала мелодия. Едва касаясь ногами земли, Дэвид поспешил к пляжному домику. «Она само совершенство,– звенела мелодия. – Равных ей нет. На всем белом свете». На ее фоне упавшее с неба наследство мало чем отличалось от гнилой падалицы. Она – единственное золотое яблочко, уцелевшее на ветвях, скоро Дэвид вкусит его наливную сладость и навсегда утолит голод одиноких лет.
Дядюшкин пляжный домик – Дэвид еще не привык к свалившемуся на него богатству и по-прежнему именовал домик «дядюшкиным» – был одной из трех резиденций, где старик коротал остаток своих дней. К двум другим относился особняк в уединенной части побережья Коннектикута и бунгало на острове Бижу-де-мер в Коралловом море. Помимо бунгало, дядюшка владел всем островом, где предавался двум из своих немногочисленных, в силу занятости, хобби – выращиванию риса и производству копры.
Пляжный домик только звался таковым, в действительности за непритязательным словосочетанием скрывался роскошный дворец, на фоне которого стандартные курортные постройки выглядели почти трущобами. Зеленая лужайка, засаженная вязами и плакучими ивами, лениво простиралась до низкого волнореза. Композиция из травы и деревьев повторялась с восточной и западной стороны, только с юга ее разбавляла угольно-черная подъездная аллея, тянувшаяся от курортной дороги к трехместному гаражу.
Построенный в колониальном стиле дом начитывал три этажа. На первом располагалась внушительная гостиная с высокими потолками, справа и слева к ней примыкали элегантная столовая и необъятных размеров кухня. Второй этаж занимали просторный кабинет, бар в старинном стиле, богатая библиотека, бильярдная на три стола, огромная ванная комната и хозяйская спальня. На третьем этаже – гостевые комнаты со всеми удобствами. Рядом с кухней находилась комната для прислуги, куда вела отдельная дверь. Именно эту дверь и облюбовал себе Дэвид. Воспитанный представителями среднего класса, он по-прежнему трепетал перед большими деньгами и потому чувствовал себя скорее взломщиком, нежели законным владельцем такого богатства.
Сразу после дядюшкиной смерти прислуга получила расчет, но Дэвид и не думал нанимать новый штат. Его фантазии хватило лишь на то, чтобы отправиться в ближайшую деревушку Бэйвилль и договориться, чтобы кто-то из местных приходил дважды в неделю и поддерживал имение в порядке. Подыскать хорошего дворецкого, повара и горничную – задача не из легких, однако Дэвида пугали не трудности и даже не перспектива полагаться на других. С ранних лет он все делал самостоятельно и не собирался изменять своим привычкам. Наконец, всю жизнь он стремился к уединению, какое можно купить только богатством, и теперь не намеревался делить воплощенную мечту с посторонними людьми.
Раздевшись в самой скромной из гостевых спален, Дэвид побрился и принял душ в примыкающей ванной комнате. Потом достал из гардероба слаксы и рубашку, за которые заплатил многим больше, чем обычно платил за костюмы. «Непринужденный ансамбль для повседневной носки»,– напутствовал продавец. Однако изучая свое отражение в зеркале, Дэвид не испытывал непринужденности. Наоборот, чувствовал себя скованным и неуклюжим – и выглядел соответственно.
Ужинать он поехал в Бэйвилль, а когда вернулся, по лужайке уже ползли длинные тени. Устроившись на колоннаде, Дэвид наблюдал, как тени постепенно удлиняются, гонимые беззвучной поступью ночи. С наступлением темноты он поспешил на пляж.
Отыскать павильон не составило труда—тот расположился прямо на песчаной полосе, из обрамленных тополями окон струился яркий свет. Переступив порог, Дэвид моментально пожалел о своей затее. У бара и вокруг столов толпилась молодежь. В помещении стоял адский шум – казалось, все говорят одновременно, и вся эта какофония вкупе с завываниями музыкального автомата здорово действовала на нервы. Идеальный праздник для детей, но никак не для взрослых. В свои двадцать девять Дэвид внезапно почувствовал себя сорокалетним.
Он втиснулся в узкое пространство у бара, заказал пиво, хотя пить совершенно не хотел, и уже подумывал смыться, как вдруг заметил Хелен и Барбару. Сестры сели у широкого окна с видом на озеро. Дэвид взял еще два пива и, прихватив свой бокал, направился к столику, прокладывая путь сквозь толпу. Хелен неотступно следила за ним глазами и, едва стаканы коснулись столешницы, вознаградила его ласковым:
— Привет! Познакомься, Барбара, это Дэвид Стюарт,– обратилась она к спутнице. – Дэвид, это моя сестра Барбара. Она пишет любовные рассказы для журналов.
Барбара смерила его долгим ледяным взглядом. Ее белое платье рождало ассоциации с греческой туникой. Нежнорозовое платье Хелен утренним туманом обволакивало ее золотистую кожу. Два сосца твои - как двойни молодой серны, пасущиеся между лилиями...
Вы тот самый Дэвид Стюарт, о котором судачат газеты?– спросила Барбара, когда гость опустился на свободный стул. – Счастливчик, собравший золотой урожай?
– Урожай моего дядюшки,– уточнил Дэвид.
— Хелен не поверила, когда я расписывала, как вы безбожно богаты,– сказала Барбара.
– Послушать вас, быть богатым – преступление.
– Банальная зависть. К несчастью, у меня нет богатого дядюшки, поэтому я нища, как церковная мышь. Но даже десяток дядь не помог бы мне выбраться из нищеты.
– У меня тоже нет дяди, но я ни капельки об этом не жалею,– вставила Хелен. – Дэвид, вам нравится ощущать себя богатым человеком?
– По правде сказать, не знаю. Еще не привык.
– Почитайте Фитцджеральда,– посоветовала Барбара. – У него комплекс относительно богачей. Впрочем, вы, вероятно, читали.
– Бедный Джулиан,– кивнул Дэвид.
–Бедный Дэвид,– вздохнула Хелен. – Барб, сделай одолжение, угомонись. Кстати, я размышляла над вашими словами насчет чаек и воспоминаний. Когда все разъедутся, здесь наступит настоящий рай.
– Но только не с вашим отъездом. Может, ненадолго задержитесь?
– Я бы с удовольствием, но увы. Завтра надо возвращаться в Буффало.
– И к Стиву,– вставила Барбара. – Не забудь про Стива.