В поисках любви. Ищу любовь

— Теперь люблю, мисс.
Марина улыбнулась. Они пробирались по коридору к выходу. На платформе уже ждал носильщик с их багажом на тележке.
— Где Соланжи обещали нас встретить? — спросила Элен.
— У ворот, кажется, — ответила Марина. — Очень надеюсь, что они там будут. Сейчас немного рановато, но папа уверял, они очень настаивали, чтобы лично меня встретить, а не посылать слугу.
Носильщик энергично толкал тележку по платформе, и Марине с Элен пришлось перейти на быстрый шаг, чтобы не отстать от него. Он плохо говорил по-английски.
— У вас есть мелочь, чтобы дать ему на чай? — шепнула Элен.
— Что-нибудь найду в кошельке, — отозвалась Марина, опуская руку в саквояж.
Девушка дала носильщику полфранка, и тот поблагодарил на ломаном английском.
Марина напрягала зрение, силясь разглядеть, не ждет ли у ворот кто-нибудь, похожий по описанию на Соланжей, но увидела только нескольких кучеров и какого-то одинокого джентльмена в стороне от них.
— Нужно оставаться на месте, — посоветовала Элен, — они скоро появятся.
Про себя Марина подумала, что Соланжи могли просто забыть о ее приезде, но для Элен этих опасений не озвучила.
Пятнадцать минут спустя большинство ожидавших разошлись, оставив одиноких Марину и Элен на произвол судьбы. К ним никто не подходил, и, поскольку час был ранний, мало кого можно было заметить поблизости.
— Хорошенькое дело, — сказала Элен; минуты ожидания продолжали сменять одна другую. — Пойти поискать носильщика или кого-то, кого можно расспросить?
— Но я очень смутно помню, как они выглядят, — ответила Марина. — Прошло столько времени с тех пор, как я последний раз видела их, а Моника и вовсе была ребенком. Она примерно моего возраста, но я уверена, что раз я сама очень сильно изменилась с тех пор, Моника тоже будет совершенно другой.
— Но нельзя же сидеть здесь вечно!
— Может быть, ты пройдешься по вокзалу и поищешь их, Элен? Это должна быть пожилая пара чуть старше папы и молодая девушка приблизительно моих лет.
— Хорошо, мисс, — со вздохом согласилась Элен.
Она не знала, как справится без знания языка в чужой стране.
Оставив Марину сидеть на одном из чемоданов, Элен поспешила прочь.
Долгие минуты сменяли одна другую, и Марина почувствовала, что начинает нервничать.
«А что, если они не поехали за нами или вообще забыли? — думала девушка, до боли в глазах всматриваясь в прохожих. — Одна-одинешенька в Париже... Что мы будем делать, и куда я пойду, если они забыли обо мне?»
Марина готова была впасть в отчаяние, но тут увидела перо шляпки Элен, мелькнувшее над головами людей.
 ГЛАВА ТРЕТЬЯ 
Марина в напряженном ожидании следила за приближением Элен. Девушка силилась разглядеть, нет ли с ней Соланжей, но, увы! за Элен шел всего лишь работник вокзала.
— Мисс Марина, — запыхавшись, сказала Элен, подходя к госпоже, — я не могла найти никого, кто говорил бы по-английски, а этот парень немного понимает и, кажется, хочет нам помочь.
— Вы perdu?[4] — запинаясь, спросил он.
— Нет, нет, — ответила Марина, замотав головой, — мы потеряли наших друзей.
Француз остановил на ней непонимающий взгляд.
— Боже правый, как жаль, что я не уделяла большего внимания урокам! Папа был прав, у меня плохо с французским, — вздохнула Марина.
— Вы помните, как будет «друзья», мисс?
— Amis[5]!— воскликнула Марина, внезапно вспомнив. — Nous avons perdus amis[6].
Хотя фраза получилась далекой от грамматического совершенства, француз, по-видимому, ее понял и закивал.
— Ah, bien! Je comprends. Vous ne savezpas ou ils sont?[7]
Элен в смятении взглянула на Марину.
— Вы понимаете, что он говорит?
— Думаю, да.
Отвечая Элен, Марина вдруг краем глаза заметила молодую девушку с длинными черными волосами, которая как будто искала кого-то. За ней стояла элегантно одетая пожилая пара.
 
Когда взгляд девушки остановился на Марине и Элен, ее лицо просветлело от облегчения. Она пошла к ним, и Марина узнала ее.
— Моника! — позвала она, вскакивая с чемодана.
— Ах, Марина! Прости, что мы опоздали. У нашего экипажа сломалось колесо, когда мы только выехали из дома, и нам пришлось его — как вы говорите? — чинить.
Девушка пылко обняла Марину. Она была миниатюрной и элегантной, а тяжелые волны ее черных волос свободно струились по плечам. Марина была удивлена, поскольку считала французских девушек стойкими приверженками всего изысканного и замысловатого, и вот тебе на — Моника носит прическу ingénue[8]!
Моника почти идеально говорила по-английски, ее выдавал лишь очаровательный легкий акцент. Глаза девушки сияли, как черный янтарь. Марина сочла ее сейчас гораздо более привлекательной, чем когда та была ребенком.
— Я так рада видеть тебя снова, Моника, — ответила Марина. — Я боялась, что вы не приедете.
— Bonjour[9], мадемуазель Фуллертон.
Теперь уже месье и мадам Соланж подошли к Марине и расцеловали ее в обе щеки. Девушка была слегка ошеломлена, поскольку давно не была во Франции и позабыла местный этикет.
— Должен извиниться за наше опоздание, — коротко поклонился месье Соланж. — Моника, наверное, уже рассказала вам о нашем злоключении.
— Да-да, — отозвалась Марина, — но я просто рада, что вы здесь. Боюсь, я не слишком хорошо говорю по-французски, и нам было бы трудно найти общий язык с местными жителями.
— О, вы скоро научитесь нашему языку, — вступила в разговор мадам Соланж.
Марина чувствовала благоговейную робость перед этой женщиной. Она наверняка была необыкновенной красавицей в молодые годы, и даже теперь ее осанка была величественной.
— Очень надеюсь, — сказала Марина.
В это время вернулся работник вокзала, и месье Соланж объяснил ему, что об английской леди теперь позаботятся.
— Вы, должно быть, проголодались, — сказала Моника, беря Марину под руку, — а у нас не было времени позавтракать перед отъездом, поэтому я уверена, что слуги приготовят что-нибудь к нашему возвращению.
— Звучит чудесно, — ответила Марина, с нетерпением предвкушая свой французский завтрак. Она помнила, как во время последнего визита в Париж ела восхитительные пирожные и густое, жирное масло. А еще пила кофе. Совсем не так, как в Лондоне.
Вскоре они уже сидели в экипаже, направляясь в район Опера, где жили Соланжи. Марина хорошо помнила элегантные пропорции белого каменного фасада их дома.
Девушка надеялась, что Элен не слишком холодно сидеть на козлах вместе с кучером. Внутри экипажа не хватило места, да и Соланжи всегда неукоснительно следовали этикету. Как бы непринужденно они себя ни вели, слуги не ездили в одной коляске со своими господами.
— Так жаль было узнать о твоей маме, — сказала Моника, пока они ехали по людным улицам.
— Да, это было ужасным потрясением, — пробормотала Марина.
— Но она, конечно, хотела бы, чтобы ты продолжала жить собственной жизнью; возможно, нам удастся убедить тебя снять траур. В Париже мало кто из молодых девушек носит такие vêtements[10]. Мы не считаем, что нужно делать себя несчастными ради умерших. Жизнь дана для того, чтобы жить.
Марина с ужасом на нее посмотрела: она помнила слова Альберта, что французы не из тех, кто долго предается унынию, но была обескуражена откровенной манерой Моники говорить то, что думаешь.
— О, я вижу, что обидела тебя, — опомнилась Моника. — Должна попросить прощения, но мы, французы, смотрим на траур иначе, чем англичане.
 
— Ничего страшного, — ответила Марина, — но тем не менее я продолжу носить черное, пока не истечет положенный срок траура.
— Не обращайте на Монику внимания, — вмешался месье Соланж, — у нее в голове одни только красивые наряды, а потому она не представляет, как можно без них обходиться. Мы не станем навязывать вам свои взгляды, Марина. Ваш отец — мой хороший друг, и я знаю, что вам обоим сейчас тяжело.