Святой черт

После получения денег Григорий заявил, что он через день уезжает в село Покровское.
Явились ко мне Лохтина и Л. и начали говорить, что нужно как можно торжественнее проводить о. Григория, нужно поднести ему хорошую икону, цветы и подарок дорогой. Он сам этого желает. Я повиновался.
В воскресный день я приказал пройти по народу с тарелкой и собрать денег на проводы Распутина.
Народу было в храме очень много, но собрано было только 29 рублей. На эти деньги я послал купить дешевенькую икону и такой же чайный сервиз.
Между тем, Л. и Лохтина, зорко следившие за приготовлениями, узнали об этом, прибежали ко мне и начали кричать: «Вы уже послали за подарками отцу Григорию?»
- Послал. А что?
- Да что вы, с ума сошли? Такому великому человеку да такую дрянь подносить? Что же народ скажет?
- Народ уже сказал свое слово: он бросил на тарелку только 29 руб., а на подарки у меня денег нет.
- Ах! Так дело только в деньгах. Что же вы не скажете отцу Григорию. Мы сейчас же принесем деньги.
Они убежали и через пять минут принесли 300 р.
- Вот деньги!
- Ну, идите сами и покупайте, что знаете.
Они пошли и купили дорогую икону и дорогой серебряный чайный сервиз.
Распутин тоже внимательно следил за всею этою историею. Вечером того же дня, когда покупали подарки, Григорий в доме Рыбакова учительнице Тоне Рыбаковой говорил буквально так: «Илиодор непочтительно относится к моему положению. Испортился. Разве он не знает, что он только мною и держится в Царицыне? Плохо ему будет».
Наступил день проводов. Собрался народ. Девочка Плюхина поднесла «старцу» букет цветов и сказала: «Как прекрасны эти цветы, так прекрасна душа ваша».
Кто-то поднес чайный сервиз.
Я, ломая все свое нутро, поднес икону и сказал речь. Когда говорил эту речь, то чувствовал, что каждое слово ее вылетает из моего горла, как иголка, ставшая поперек.
Григорий всем был очень тронут и начал держать речь к народу. Здесь, в первый раз за все время моего знакомства, он показался мне очень привлекательным. Тонкая, высокая фигура его, аккуратно перехваченная в пояснице талиею дорогой русской поддевки, как-то особенно важно выделялась и тянулась вперед, упираясь на тонкие ноги в дорогих лакированных сапогах. Григорий показался мне каким-то воздушным, готовым вот-вот сняться с высокого досчатого помоста, где он стоял, улететь, но только не на небо, а в преисподнюю. Вымытые волосы его и борода, слегка развеваемые ветром, красиво метались во все стороны, как бы играя между собою и нарочно сталкиваясь. Он говорил отрывисто, твердо и звучно. Речь его дышала серьезностью и силою. Говорил недолго. Мне запомнились следующие слова из его речи: «Да! Враги восстали на меня. Думали, что мне конец. Нет. Шалишь. Им конец, но не мне. Кто они? Червяки, которые ползают на внутренней стороне покрышки кадушки с кислой капустой. Вот кто они! Хотели осадить меня. Пусть помешкают!»
Из монастырского двора пошли провожать Григория на пароходную пристань. С верхней палубы парохода Григорий говорил еще речь тоже о врагах.
 
II
ЖЕРТВЫ СТАРЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ РАСПУТИНА
Приготовься, читатель, увидеть в этой главе нечто скверное и отвратительное.
Преимущественное содержание «старческой» деятельности Распутина - это врачевание в людях так называемых блудных страстей.
Снимать блудные страсти, по словам «старца», - великий дар, данный Распутину самим Богом за его усиленные подвиги поста и молитвы.
Распутин за время своей деятельности снимал страсти как с женщин, так и с мужчин.
Конечно, женский пол, как слабый, и вообще легко поддающийся влиянию разного рода «бесов», обращал на себя особое внимание «старца».
В деле врачевания мужчин «старец», право не знаю почему, имел весьма ограниченное поле, но зато во врачевании женщин и девушек судьба очень щедра для «великого старца»: она отвела ему широкое, прямо-таки необозримое поле «подвигов».
Старец начал «лечение» с самых низов; начал со странниц и монахинь.
 
Чаще всего он врачевал женский пол легкими способами, как более невинными и мало заметными.
На его деятельность в этом направлении я достаточно насмотрелся во время приездов его в Царицын, особенно в первый раз, когда народ бегал за ним, принимая его за действительного прозорливца и целителя.
Здесь Распутин положительно в каждом доме, где я бывал с ним, сначала руками «свидетельствовал» всех женщин и девушек, конечно, молоденьких и красивых, а потом начинал целовать. Целовал долго, несколько раз; целовал в доме, а потом на дворе. Конечно, я спрашивал его: «Брат Григорий, для чего ты женщин целуешь?»
Он отвечал: «Да, ведь, мне прикоснуться к женщине, все равно, что к чурбану. У меня нет похоти. И дух бесстрастен, во мне сущий, я передаю им, а они от этого делаются чище, освящаются».
Я верил, но все-таки недоумевал, потому что не находил подтверждения «подвига» Григория, как он называл свои поцелуи, в свято-отеческих писаниях.
Григорий, как бы угадывая мои мысли на этот счет, говорил: «Я делаю новый подвиг, церкви еще неизвестный. Пришло время новых подвигов».
Я не противоречил своему другу и благодетелю, но в то же время и не соглашался. Народу в храме говорил: «Отношение к женщинам (поцелуи) брата Григория я считаю странными, и сам этого никогда не сделаю по своей слабости. Видно, Бог дал Григорию великий дар бесстрастия».
Бывали случаи, когда я прорывался и дело чуть не доходило до скандала.
Так, в первый приезд в Царицын в одном доме на Курской улице напал «старец» на красивеньких и молоденьких дамочек и девочек. Целовал их несколько раз в доме, целовал их и на дворе, и за воротами.
Погода была холодная и мокрая, я промочил ноги и уже начинал чувствовать, как постепенно простуживалась грудь моя.
Сидя в санях, в ожидании Григория, целовавшего в это время за воротами хорошеньких женщин, я сказал ему: «Брат Григорий! Да будет тебе, а то я пропаду!..»
Григорий сел в сани, очень осерчал и говорит: «Перебиваешь мне дело делать. Нехорошо. Молод ты. Не знаешь ничего, ведь не подмажешь, брат, так и не поедешь».
- Прости, брат Григорий! - смущенно, в волнении, взмолился я, искренно поверивши, что поцелуями «святой старец» делает великий «подвиг».
- Ну, ничего, - ласково успокаивал меня «старец». Целовал старец только молодых, но так как и старые - и гораздо усерднее молодых! - лезли освятиться поцелуями «старца», то он их бесцеремонно отталкивал.
В одном доме на Дар-Горе одна бедная старушка, поцеловавшись с Григорием только один раз, хотела поровняться с молодыми членами семьи и тянулась еще за «старческим» поцелуем, так Григорий так ее двинул, что она ударилась головой о печь, а «старец», выходя из дома того, проговорил: «И куда старые карги лезут, как будто не знают, что с молодыми гораздо приятнее целоваться…»
Мне, хотя и очень было жалко бедную старушку, подумалось: «Ну, да ведь у старых и блудных страстей нет, - правильно Григорий поступает».
Подумал искренно. Как хотите меня называйте, а в искренность мою, человека, бывшего в высшей степени мистически настроенным, верьте, читатель!
На почве поцелуев происходили и иного рода скандалы, повергавшие меня в крайнее смущение и искреннее горе.
Раз было такое дело.
Приехал я с Григорием на святках 1909 года в дом царицынской купчихи - молодой вдовы, красивой г-жи Н. В это время здесь же в гостях была сестра хозяйки, тоже купчиха, молодая, красивая, видная.
Я принялся за свое дело, начал славить Христа, а Григорий в это время, прищуривая глаза и озираясь во все стороны, рассматривал миловидных дам и пять хорошеньких горничных. (Хозяйка содержала номера, где горничные прислуживали.)
 
Когда я окончил свое дело, произошло что-то невероятное. Григорий, поцеловавши три раза хозяйку, меня очень почитавшую, полез к сестре ее, меня мало знавшей… Б. в это время сидела уже в кресле. И, о, горе! Как только Григорий поцеловал ее, она подняла свою большую, сильную руку и со всего размаха ударила «старца» по лицу. Григорий опешил, а дама, принявши воинственный вид, стояла против «подвижника», намереваясь еще раз треснуть его; девушки выглядывали из комнат, хихикали, «старец» побежал в переднюю, а меня, сгоравшего от стыда, выручила хозяйка, пригласившая закусить и выпить стакан чаю…