Святой черт

«Старец» щедро платил за дружбу Феофану. Он возвел его в епископы, сделал ректором первой духовной академии и царским духовником. Духовником Феофан был два года…
Но всему бывает конец. Пришел конец и дружбе Феофана с Григорием. Съездил Феофан к Григорию в Покровское и что-то там заметил неладное… Охладел к Григорию.
Ольга Владимировна Лохтина, объясняя этот важный факт, плетет в своих дневниках какую-то чепуху о каких-то сапогах, которые Григорий купил в Петербурге для царя: царю они не подошли, малыми оказались, и «отец Григорий» принес их Феофану, заставил надевать, а Феофан возгордился, отказался принять сапоги, и Бог его наказал: Он, Бог, отвратил сердце его от старца и пророка, о. Григория…
Так объясняет причину охлаждения Феофана к «старцу» несчастная генеральша.
Дело же обстояло гораздо проще… Феофан в Покровском кое-что заметил, потом, по приезде в Петербург, исповедовал девиц и дам, которых «блаженный» освящал. Поисповедывал и в него вселился бес ненависти к Григорию…
Как человек богобоязненный и честный, Феофан пошел против Григория… Прошел и во дворец, к императрице, и заговорил ей о «подвигах» старца и о том, что нужно его удалить от двора и посадить в Покровскую клетку.
Императрица - не дура - на удочку Феофанову не пошла. Она, по словам Григория, затопала на него ногами, а когда он начал ей объяснять, что он пришел к ней с речами о Распутине по долгу священства и духовника ее, то она указала ему на дверь, объяснив, что если он добровольно не выйдет, то она прикажет своим слугам его вывести…
Феофан, понятно, ушел… Об этом изгнании он писал мне краткое письмо во Флорищеву пустынь, прося меня не снимать сана, так как Господь скоро-скоро покарает «сосуд беззакония» - «блаженного подвижника» Распутина. Феофан был изгнан из академии, послан в Таврическую епархию, потом в Астраханскую, потом в Полтавскую…
А «старец», встречаясь после со мною, всегда говорил о нем так: «Сгниет, проклятый! Сгниет! Живым сгниет! Закрылась лазутка! Закрылась навсегда!»
- Да разве так можно про епископа говорить? - возмущался я.
- А он чего грязью хотел забросать меня? Не забросал, а сам в болоте утонул!
6. Во время ссылки Гермогена в Жировицкий монастырь, а меня во Флорищеву пустынь, в Синоде заседали митрополиты: Московский Владимир, Киевский Флавиан; архиепископы: Тверской Серафим, Волынский Антоний, Финляндский Сергий, Одесский Назарий и Никон, бывший Вологодский. Все они очень старались исполнить волю Николая и Александры, хорошо зная, что эти последние, как читатель увидит ясно из последней главы, гнали нас исключительно за обличение своего пророка Распутина.
Вскоре все эти епископы получили от Николая и Александры награды, но не разом, а так, один за другим, чрез небольшие промежутки времени.
Владимир получил «благоволение», Флавиан - свечу для предношения во время священнослужения, Антоний - постоянного члена Синода, Сергий - бриллиантовый крест на клобук, Назарий - орден Св. Александра Невского, Серафим - сан архиепископа, Никон - сан архиепископа.
Кажется, что в истории русской Церкви синодального периода не было еще такого случая, чтобы все члены Синода какой-либо сессии получили награду в одно время.
Не было, но он произошел. Странно, но стоит только заглянуть в знаменитые дневники О. В. Лохтиной, записывавшей каждое слово, каждый шаг о. Григория - Бога Саваофа, как вся мудреная задача о наградах владыкам, услужливо запрятавшим в темницы изобличителей «святого чорта», сама собою разрешается. Именно в дневниках есть такое письмо «старца»: «Миленькаи папа и мама! Вот миленькие владыки как беса-то поразили. Бунтовщиков Помазанника Божьяго покарали. Оно и правильно. Теперя нужно их поласкать. Награду им. Только не сразу всем, а так одному, а опосля другому, а то собаки Гермоген и Илиодорка лаять будут. Да, нужно. Это пишу я, Григорий. Да. За подвиг надо ласкать. Григорий».
7. В высшей степени причудлива карьера епископа Тобольского Варнавы. Он - мужичок. Каргопольский огородник. Ничем особенным не отличается.
 
В 1907 году в феврале месяце в квартире врача А. И. Дубровина поручик Иванов говорил мне про этого человека так: «Вот, батюшка, есть архимандрит Варнава, настоятель монастыря около Москвы. Знаете его? Ну и жулик же он. Только и знает, что ездит в Питер и трется в салонах. Я знаю его, был у него в кельях. Смотришь, все как будто по-монашески… А потом открывает под иконами шкафчик, а там всякая всячина: коньяк, ромок, рябиновочка, первосортная водочка, семга, разный балычок и колбаска… Пригласил меня и товарища, и мы вместе с ним здорово-таки дернули…»
Пошли дни за днями, месяцы за месяцами.
Я забыл архимандрита Варнаву. Мало ли каких монахов не бывает? Нашел поручик чем удивить меня! Я еще похлеще знавал молодцов и знаю.
Но Варнава действительно оказался молодцом из молодцов.
В 1909 году, будучи в Царицыне, Распутин, болтая обо всем, между прочим, говорил мне:
- А знаешь ты, Илиодорушка, архимандрита Варнаву?
- Который настоятелем монастыря около Москвы?
- Да, да! Кажется, Голутвина!
- Знаю, знаю. Слышал. А что?
- Да вот что. Мама постоянно говорит мне про него: «Вот беда, Григорий, с сусликом, с Варнавой! Придет этот суслик ко мне, упадет на землю, ухватится обеими руками за ноги, целует их сквозь чулки и одно твердит: матушка-царица, матушка-царица! Сделай меня епископом, хочу быть епископом. Ну что с ним поделаешь? Уже несколько раз так приставал».
- Ну и что же из этого вышло? - спросил я «старца».
- Да мама говорит: «Как ты, Григорий, так и я». А я ей говорил, хоть архиереи и будут обижаться, что в среду их, академиков, мужика впихнули, да ничего, наплевать, примирятся. А суслика надо в епископы. Он очень за меня стоит.
Кажется, в начале 1911 года «суслика» сделали епископом, но с большим скандалом. Члены Синода, по словам Григория, никак не хотели давать Варнаве епископа, потому что он без образования. Но мама чрез Саблера настояла.
Варнава был послан епископом в Каргополь.
Во время обличения мною «старца» Варнава был вызываем во дворец для успокоения Николая и Александры. Успокоил. Поехал опять в Каргополь. Потом ему сделалось скучно в захолустном городке.
Газеты заговорили, что Варнава просится на покой, что Синод посылает его управлять прежним Голутвинским монастырем.
Я, живя в Галилее, думал, что здесь что-либо не так, - здесь какая-либо хитрость!
Действительно, немного спустя Варнава назначается на родину «блаженного старца» на Тобольскую кафедру.
Что за оказия? Мужика, огородника, назначили на древнюю кафедру, где раньше были митрополиты? Но оказия эта опять-таки легко объясняется строками дневников О. В. Лохтиной. Там есть такое письмо «старца» царям: «Миленькаи папа и мама! Забот много, а успеху нет. Думка кого послать в Сибирь. А он под рукою. Владыку Варнаву, друга и защитника. Его сюда надо. Он усердно старается. Григорий».
А немного раньше, когда освободилась кафедра в Екатеринбургской епархии, Распутин писал о Варнаве царю Николаю так: «Миленький! Премудрость. Нельзя ли обшаго друга, он ведь сам молитва и находчив в забаву, его в Екатеринбург самостоятельным. Ну, его невидел, хочет ли он, а достоин - это да! А там ему хорошо бы. Ты, миленький, не обидься, что я так не свои сани везу, и это - да! Прости. Григорий. Молюсь и целую». (Дневники Лохтиной).
Варнава в Екатеринбург не попал потому просто, что Распутин не спросил у него согласия, а в Тобольск, на родину Григория, попал.
И Варнава, «суслик», забравшись в тобольскую норку, мужичок, начал немилосердно издеваться над образованными священниками Тобольской епархии. А когда Распутина ранила X. К. Гусева, то, как читателю уже известно, «суслик» пропищал о своем друге: «Молитесь за верного раба Господня!»
 
8. Покойный экзарх Грузии Алексей в 1910-11 годах был епископом Псковским. Как человек в высшей степени корыстолюбивый и любитель мзды неправедной, он за деньги дал возможность «черным воронам - иоаннитам» - свить себе в Псковской епархии прочное гнездо и заниматься своею темною деятельностью.