Наказание для продюсера (СИ)
— Второй этаж, там спортзал и танцзал, — отвечает он и, не говоря больше и слова, идет к лестнице.
— Ясно.
Почти весь путь, мы проходим в тишине. Я молчу, потому что не знаю, что сказать, а продюсер явно придумывает очередную пакость, что сделает. Или то, как подкатить ко мне еще раз. Права была мама: шоу-бизнес и постель тесно связаны. Но пока мне удается удержать Златогорского и не подпустить к себе так близко… физически, но душевно он пролез уже слишком глубоко — в самое сердце.
— Ксюша, извини за вчерашнее, — произносит продюсер, нарушив наше взаимное молчание, когда до комнаты с табличкой «Танцзал № 1» остается несколько шагов. — Это было глупо с моей стороны.
— Согласна.
— Что? — удивляется он, остановившись.
— Ну, глупо с вашей стороны приставать к левой девушке, когда у вас жена есть. Если вам уж так сильно захотелось… — скрываю слово за кашлем, — … то у вас жена есть. Зачем вам другая? Вы знаете, что такое супружеская верность? — остановившись, оборачиваюсь к нему, заметив, с каким лицом он смотрит на меня. Ее взгляд точно говорит: «Ты в своем уме?» «Ты это серьезно?»
— А ты знаешь? — усмехнувшись, спрашивает он.
— Я знаю! — гордо отвечаю. — А вы нет! Разве можно изменять жене? В чем смысл брака тогда? Вы ведь сделали выбор, а сейчас его же отвергаете.
Для меня брак — это действительно что-то серьезное. Выбор, который я сделаю раз в жизни и тот, за кем буду следовать всю эту жизнь. Я хочу иметь рядом с собой мужчину, который будет любить меня также сильно, как и я его. И я никогда не стану изменять ему и не потерплю измены с его стороны. Иначе, в чем суть? Можно ведь сожительствовать и разойтись в любой момент. Брак — это серьезнее. Он показывает, что ты выбрал своего человека и не хочешь его потерять, следовательно, и другого ты искать не будешь.
— И кто это мне тут нотации читает? Кто жизни учит? Сама Ксения премудрая и Ксения всеправильная? — с издевкой, интересуется Златогорский.
— Ой, зачем издеваться? Вы спросили, а ответила и обосновала свой ответ, — закатив глаза, отвечаю на его колкость.
— Глупышка-глупышка… — произносит он тихо, глядя на меня и за пару шагов оказывается рядом. — Когда ты уже прекратишь разыгрывать спектакль? Но, признаюсь, если с эстрадой не получиться, то театр тебя примет с распростёртые объятия. Такой талант нельзя потерять. Сам подсоблю и порекомендую тебя, куда нужно.
— Благодарю! — зло выплевываю и делаю низкий поклон. — Благодарю, батюшка, за дар такой ценный! В ноги падать не буду… — изображаю беглый взгляд по всему ему телу, после чего выплевываю. — … не заслужили!
— Говорю же, актриса! — скрестив руки на груди, комментирует он моё поведение, а мне так и хочется парочку раз треснуть его о дверной косяк, чтобы перестал меня нервировать. Нервные клетки не восстанавливаются, так-то…
Глава 30
Ксюша
Знала ли я, на что иду, когда соглашалась, чтобы Златогорский стал моим учителем танцев? Хотя, был ли у меня выбор? Не знаю! Я понимала, что будет не просто, но чтобы настолько…
Его не профессионализм я заподозрила в тот момент, когда войдя в танцзал, он сразу же сказал… Нет — приказал, стать напротив него.
— Уже танцевать? — выгнув бровь, недоверчиво поинтересовалась я.
— Ну, да.
— А как же разминка, растяжка?
— Разминка? — непонимающе переспросил Владислав.
— Ага, нужно разогреть мышцы, — ответила ему и, отойдя на несколько шагов назад, сделала пару приседаний. Потом, под внимательным взглядом Златогорского, приступила к наклонам вперед, касаясь ладонями пола, затем, наклоны назад, вбок, и завершила все своим коронным вертикальным шпагатом. Плавно поднимая одну ногу параллельно телу, я с наслаждением наблюдала, как вытягивается физиономия продюсера. Не воспользоваться таким умением — это кощунство, поэтому я использовала всю свою грацию и пластичность, желая произвести впечатление.
— У тебя хорошая растяжка, — в какой-то момент одобрил продюсер, прислонившись плечом к одному из многочисленных зеркал.
— Знаю, от мамы досталась, — отвечаю ему, гордо подняв подбородок. — Она у меня раньше танцами занималась.
— И тебя не научила танцевать танго? — с насмешкой поинтересовался он.
— Ну… у нее было другое направление в танцах.
— Какое же? Хип-хоп?
— Стрип-пластика, — произношу, наблюдая за тем, как лицо Златогорского из улыбающегося превращается в безэмоциональное. — Стриптиз, проще говоря.
— И ты умеешь его танцевать? — чуть охрипшим голосом спрашивает он.
— Нет, — вру я, так как танцевать на шесте могла уже в десять лет, ни в чем не уступая маме.
Пусть мама и продала стрип-клуб, но танцы никуда не делись. Понаблюдав за ней, я поняла, что тоже хочу такую пластичность, легкость и воздушность движений, как у родительницы. Мысленно я поблагодарила себя за то, что соврала продюсеру насчет стриптиза, а то еще неизвестно, что сделал бы Златогорский. Ведь даже сейчас, когда мы якобы танцевали, на самом деле, он меня ощупывал, глядя на меня такими глазами, будто съесть хочет. Съест и косточек не оставит, точно вам говорю!
Я долго терпела его «советы и поправления руками», но, в какой-то момент, поняла, что больше не могу это вынести. Я же тоже не железная. Каждое его прикосновение превращало в лаву мою кровь. Наши тела до того тесно были прижаты друг другу, что моя одежда точно пропахла запахом продюсера — таким манящим, желанным и до жути возбуждающим. Когда его губы случайно касались меня, я чуть ли не стонала и, застыв, сбивалась с ритма, после чего Златогорский недовольно цыкал и заставлял начинать все с самого начала… вынуждая меня раз за разом терпеть эту муку… раз за разом мечтать о его губах и не иметь возможности их коснуться… раз за разом чувствовать, как напрягаюсь, стоит нашим телам оказаться ближе — ад чистой воды.
— Еще раз ваши руки окажутся не там, где нужно, и я вас познакомлю с табуреткой, — зло шиплю на крикливого и недовольного Нарцисса.
— Тогда прекрати издеваться и начни танцевать, как нужно, а не крутиться, как юла!
— Нормально я танцую! — протестую, уперев руки в бока, со злостью глядя на, наверно, мастера по танцам по его мнению.
— Нет, ты танцуешь, как бревно! Это танго! Танго — танец страсти, а ты ведешь себя так, будто бы мы с тобой только познакомились и вышли потанцевать в сельском клубе, выставив впереди твою сумочку.
Ну, спасибо! А сам ведет себя как дикарь, впервые увидевший женщину.
— То есть, надо позволить вам лапать меня? — спрашиваю наглеца, шокированная его словами.
— Надо поддаться страсти, Ксюша!
— Только мне? А как же вы?
— А я? — усмехнувшись, спрашивает Златогорский, и притянув меня одной рукой к себе, шепчет на ушко. — Я полон страсти, когда вижу тебя в этих обтягивающих леггинсах, — легкий шлепок по ягодицам, после которого я пытаюсь вырваться, отталкиваясь от его груди руками, но меня крепко прижимают к себе.
Возмущенно смотрю на него, мечтая задушить его собственными руками. И плевать, что сяду!
— Ксюша, — с улыбкой произносит моё имя и в следующее мгновение склоняется к моим губам, чтобы впиться в них — страстно, горячо, возбуждающе.
Черт, я ненавижу свое собственное тело и мысли, которые у меня появляются рядом с этим гадким продюсером. Бесит, что его поцелуи превращают меня в куклу, не умеющую сопротивляться. Лишь он может прервать поцелуй и дать мне освободиться из-под своего контроля. Хочется отдаться и раствориться в нем, но… Но мне нельзя сдаваться! На кону моя карьера. Нельзя! Нельзя заводить отношения с продюсерами. Нельзя! Тем более с этим… Нельзя!
Глава 31
Влад
Наш поцелуй отличался от того, что был в комнате. Тот был первобытный, дикий, жаркий и я точно понимал, что в тот момент я хотел переспать с ней. Сейчас было все иначе. Да, желание овладеть ею не пропало, но оно было далеким. Гораздо приятнее было сейчас обнимать, прижимать ее к себе и целовать ее лживые губки, что сводили меня с ума. Впившись в ее губы, я пытался заклеймить ее, не позволить больше никому коснуться ее и дать ее мыслям четкую установку: отныне только мои губы могут целовать ее. Только я могу делать это.