Социалистический реализм

Он как-то особенно мерзко ухмыльнулся, расправил большими пальцами 'комок' под зачем-то надетым поверх красноармейским ремнем и залихватски подмигнул полной женщине в деловом костюме:
– Плохое для вас заключается в том, что втюхивать гербалайф и разрыхлители жира сегодня некому. Правда, кредиты вам платить больше некому, всех этих 'Холик-банков' и 'Ти-Би-Си' тоже нет. Так что ваши денежки в них накрылись. Вместе с квартирками. И единственное, что может облегчить вашу участь, это доблестный труд на благо великой родины. Стране нужны специалисты. Любые. Даже секретутки с опытом Моники Левински. Нет, свои оральные способности можете применять по желанию, а вот умение нажать на кнопку 'ресет' в случае зависания – нужно стране. Ты что-то хотела вякнуть? – спросил он худощавую женщину, напоминавшую Кахе кого-то из российских актрис.
– Я… Мы… У нас… – растерянно произнесла та.
– Дамочка, нажмите на 'ресет', вы зависли, и вам надо перезагрузиться, – чернявый повысил голос. – Разъясняю! Волею судьбы вы все оказались в СССР сорок первого года. У власти товарищ Сталин, а проверкой благонадежности занимается товарищ Берия. Все вы, после небольшой проверки в ведомстве Лаврентия Павловича, станете гражданами СССР. И будете работать на благо нашей родины.
– Что выбора у нас нет?! – срывающимся голосом вскрикнул холёный господин, похожий на нотариуса, или адвоката.
– Какого выбора? – субтильный широко улыбнулся. – Если вы не хотите жить в СССР, то просите политического убежища у США, Англии, да хоть у Буркина Фасо. Вас никто не будет держать и задерживать. Правда, транспортом обеспечивать тоже никто не обязан. Доберетесь вплавь. И вперед! Мойщики окон с университетскими дипломами там нужны. Вы сможете даже сделать карьеру грузчика в супермаркете. А вы что думали, лафа вечно продолжаться будет? Попили кровь рабочего человека? Теперь наше время!
– Да я!..
– Да, вы можете даже подать в суд в Брюсселе. Если доплывете! Только учтите, СССР договора с Брюсселем не ратифицировал…
С каждым словом чернявого Кахабер удивлялся всё больше. Непонятен был смысл демарша. Зачем нужно подобное разъяснение? Реакция людей вполне предсказуемая, вон пожилая, скромно одетая женщина, держащая на руках крохотную собачонку, посматривает в сторону борта, словно прикидывая, успеет ли она шагнуть за борт? Или уже поздно? Но если такая агитация не нужна…Только ведь эти, в форме, поголовно русские!
Каха шагнул к лейтенанту и громко, чтобы слышали все, произнес:
– Старший лейтенант погранвойск Грузии Вашакидзе. Товарищ лейтенант, кто-нибудь из ваших бойцов понимает по-грузински?
– Нет, – удивленно ответил Толкачев. – Но ведь товарищ… – он указал на чернявого.
– Товарищ лейтенант! Этот человек – враг! Его речь – сплошная клевета на Советский Союз.
– Что, сатрап мирового империализма… – по-русски заорал чернявый на Каху и полетел на палубу, сбитый точным ударом.
Бойцы сдернули с плеч винтовки. И растерялись. Толпа пассажиров пришла в движение: несколько мужчин бросились вперед, остальные шарахнулись назад.
– Всем стоять! – заорал Кахабер, добавив, уже спокойно. – Товарищ лейтенант, я прошу задержать меня и провести расследование инцидента.
На несколько мгновений на палубе воцарилась тишина. Все замерли. Грузины, почти бросившиеся на штыки. Солдаты с оружием в руках. Валяющийся в отключке 'провокатор раздора'. И два лейтенанта-пограничника, стоящие друг напротив друга. Наконец Толкачев сказал:
– Убрать оружие. Товарищ Вашакидзе, предъявите документы. Старшина Лихолет, подберите товарища Набичвришвили.
Кахабер подал паспорт.
При виде щита со святым Георгием лейтенант скривился, но и только:
– Пройдете с нами. Вы задержаны для выяснения обстоятельств, – после чего обернулся к бойцу, стоявшему у него за спиной, – Якимчик, проследите, чтобы гражданин забрал свои вещи и проводите его на катер.
Опять повернулся к возмутителю спокойствия и повторил:
– Заберите свои вещи и пройдите на катер. Вы временно задержаны. Ваш паспорт останется у меня.
 
Каха подошел к 'Галке', погладил лоснящейся бок и забрал из салона сумку с ноутом, бритвенными принадлежностями и зубной щёткой.
 Восточная Пруссия, г. Кенигсберг. 
  
 Эрих Кох, обер-президент, гауляйтер Восточной Пруссии 
  
По черепичной крыше и стеклам барабанили тугие струи дождя, а яблони в окружающем виллу саду гнулись под резкими порывами ветра. Вилла называлась 'Иоахим', располагалась по адресу Оттокарштрассе, двадцать два, в дорогом районе Амалинау. Считалось, что вилла принадлежит городскому управлению, но в Кенигсберге все знали, что на самом деле она была 'служебной резиденцией' государственного советника Эриха Коха. Но четырех человек, сидевших за столом для совещаний в кабинете на втором этаже здания, не интересовало буйство стихий за плотно зашторенными окнами. Трое из них с предельным напряжением на лице изучали лежащие перед ними документы, и только один разглядывал цветной иллюстрированный журнал. Собственно, в этом не было бы ничего необычного. Человека с журналом звали Ганс Адольф Прютцман. Он был немцем, и журнал 'Der Spiegel' был немецким. А поскольку большинство изучаемых тремя остальными участниками документов вышли именно из его ведомства, он вполне мог позволить себе почитать прессу. Несуразность была в том, что Ганс Прютцман носил мундир группенфюрера СС и уже почти два месяца, с конца апреля 1941 года, возглавлял штаб оберабшнита 'Норд-Ост'. Только вот журнал, в который он уткнулся, был датирован маем две тысячи десятого года…
Наконец, человек с невыразительным, слегка одутловатым лицом и усиками 'а-ля Гитлер' оторвался от бумаг и сказал:
– Господа, я собрал вас в столь ранний час для того, чтобы обсудить наше положение и принять главные, судьбоносные решения. Но сначала я хотел бы услышать, что господин фельдмаршал скажет о чисто военных аспектах сложившейся ситуации…
Сидевший с прямой, как палка, спиной фельдмаршал фон Лееб неторопливо поднялся из кресла и подошел к карте.
– Как вы знаете, вчера в три часа тридцать минут утра вверенные мне войска группы армий 'Норд' выдвинулись на исходные позиции, а в четыре перешли границу и начали боевые действия в соответствии с директивами ОКХ. Практически одновременно обнаружилось исчезновение связи со всеми штабами, расположенными южней линии Ангерапп – Гердауэн – Прейсиш-Эйлау – Хайлигенбайль, в том числе – с танковой группой Гота и штабом девятой армии, с которой наши части должны были плотно взаимодействовать. Прервалась и связь со ставкой. Тем не менее, за прошедшие сутки наступление развивалось достаточно успешно, несмотря на сильное сопротивление противника, сложные погодные условия и невозможность применения авиации. Продвижение наших войск составило от пятнадцати до шестидесяти километров, и к исходу двадцать второго июня передовые части четвертой танковой группы вышли в район северо-западнее Каунаса к реке Дубисса. Тем временем посланные офицеры связи, а также направлявшиеся в соответствии с распоряжениями части тылового обеспечения в целом ряде мест натолкнулись на пикеты вооруженных людей в форме, разговаривавшими по-польски. Это привело к боестолкновениям, а информация о том, что такие важнейшие транспортные узлы, как Гольдап, Ангенбург, Ландсберг и Браунбург захвачены польскими партизанами, повлекло за собой решение направить на эти направления боевые части из числа находящихся в резерве. Поначалу нашим частям противостояли лишь небольшие группы людей с автоматическим оружием, однако уже к середине дня развернулись серьезные бои. В распоряжении противника оказалась бронетехника и артиллерия. Нам удалось продвинуться на расстояние до двадцати километров, но части понесли большие потери от ударов авиации, тяжелых танков и бронемашин, неожиданно оказавшихся на вооружении поляков.
 
Вместе с тем, четвертая танковая группа оказалась под мощным фланговым ударом танковых частей русских. По планам эти танковые части должны были быть разгромлены или связаны третьей танковой группой и девятой армией, однако, судя по всему, южнее Августува никаких частей вермахта нет, и боевые действия не ведутся. Исходя из этого, я отдал приказ приостановить наступление и закрепиться на тактически выгодных позициях. Но это все не главное… – Фон Лееб сделал несколько шагов, подошел к столу и вытянулся во фрунт, как на параде. – Вверенные мне войска готовы выполнить свой долг перед немецким народом. Но если все, что изложено в лежащих на столе документах – правда…