Незваный гость

— Легкая разборка, доступная чистка, большое проницание пули при сохранении верности цели, — пробормотала я себе под нос, — вес шестьдесят золотников, цена пятнадцать рублей, предъявителю объявления по адресу Мокошь-град, улица Караванная, «Оружейная лавка Никифорова» — двенадцать с полтиной.
Статейки в газетах я тоже запоминала. Зачем Блохину сдалась эта игрушка? Даме сердца подарить? Значит, она все же была и, кажется, нуждалась в защите.
Поверх перламутра крепилась бляшка с гравировкой вензельными «НБ». Наталья или Надежда? Нонна? Нечего сейчас гадать. Оружие было в порядке: чистое, пахло смазкой и едва заметно порохом. Пристав его явно пристреливал, прежде чем в дамские ручки передать. Я отщелкнула барабан — все пять гнезд заняты. Пристрелял, почистил, зарядил. Аккуратный мужик. Я посмотрела сквозь очки. И подчардеил немножко, на патронах мерцали руны.
Перфектно. Не зря в квартиру полезла.
Револьвер я вернула туда, где взяла, в кофейный мешок, обстучала кухонную мебель и стены, прошлась по половицам, а ну скрипнет какая, тайник тем самым выдав?
А ведь ты, Геля, дурында, как есть дурында! О сердце своем поцарапанном заботилась, на вокзал побежала, а надо было Крестовского дождаться и о Степане этом Фомиче с пристрастием допросить. Тогда бы ни молодость Блохина, ни аккуратность тебя не удивили. Нет, все правильно. Сейчас ты непредвзята, именно так и нужно для дела.
Рутинно обыскав оставшиеся помещения, я больше ничего любопытного не обнаружила, ну разве что у клозетного бачка отсутствовала цепочка. В бачок я посмотрела, взобралась по стремянке, рукава закатала да пошарила в мокрой глубине. Обрадовалась, когда пальцы нащупали какую-то гладкую вещицу, но она оказалась фаянсовой ручкой от этой самой цепочки, и даже чародейских рун на ней не было. Вернув все как было, вытерла руки носовым платком и прошлась еще раз по всем комнатам. Ни-че-го. Можно было уходить.
По берендийскому обычаю, я перед дорожкой присела на краешек стула. Хороший обычай, правильный. Посидеть, помолчать, вдруг что забыла.
— Ох! — вскочив, я хлопнула себя по лбу. — Окна, ну конечно!
Их было всего три, и изнутри мною уже исследованы. Но ведь есть еще внешние водоотливы, некоторые хозяйки обожают зимой выставлять на них скоропортящиеся продукты. Окно гостиной выходило на парадную улицу. Подле него я была осторожной, просто выглянула, спрятавшись за шторой. Отлив там был узенький, обледенелый. С двумя оставшимися можно было не церемониться, распахивать створки настежь — то есть в спальне, кухонное окошко оказалось наглухо заколоченным — и сметать наружу скопившийся снег. В нижнюю планку рамы был вбит гвоздь, к нему крепилась цепочка, видимо, та самая, пропавшая клозетная, частично вмерзшая в наст, я потянула ее на себя, схватила привязанный к последнему звену полотняный мешочек. Старый потертый кисет, похож на солдатский, вышит гладью розами и сердцами. Растянув шнурок, я достала свернутый в трубочку лист бумаги. От мороза он совсем заледенел, поэтому разворачивать его немедленно я побоялась — а ну как хрустнет! Бумагу я спрятала в поясной кармашек, а кисет выбросила за окно болтаться пустым.
Теперь точно все. Мне оставалось лишь скрыть следы своего присутствия. Закрыв раму, я протерла влагу с подоконника носовым платком, поправила шторы и пошла одеваться.
Это я успела и даже спрятала свои чародейские очки в специальный футлярчик. А вот уйти — нет.
Бесполезно скрежетнул ординарный ключ в ординарном замке, в коридоре чертыхнулись, сразу извинительно пробормотав:
— Сей момент, ваше высокоблагородие, не извольте беспокоиться!
— Здесь не заперто, — сказал некто знакомый с ледяным высокомерием, — в этой вашей чудовищной клоаке.
И дверь распахнулась от резкого удара.
Я посмотрела на мужчин. Младший полицейский чин перекрестился ключом, «коммивояжер» Волков протянул:
— Так-так…
Одет он был, как и давеча, партикулярно, поэтому я улыбнулась петличке младшего чина (коллежский регистратор, четырнадцатый класс) и пропела:
 
— Ваше благородие, какая волшебная удача! Вы его уже арестовали!
Регистратор поморгал, раскрыв рот. Волков собрался что-то сказать, я видела уголком глаза, поэтому перебила:
— Барышня Попович, Евангелина Романовна, гощу в Крыжовене у тетушки. Вчера подверглась нападению, — я опасливо кивнула, — этого вот господина и нынче же, проплакав всю ночь, явилась в приказ, чтоб заявить.
— Так присутствие же, — младший чин показал ключом вниз, — там.
— Неужели? — всплеснула я руками и хихикнула. — А я-то сижу, сижу, жду, пока кто-нибудь подойдет ко мне, чтоб жалобу принять, чуть не задремала. А здесь, оказывается, и не управа вовсе? Вы уж простите, ваше благородие, мою рассеянность. И примите благодарность и восторги. Как скоро вы этого разбойника арестовали! Чудо, истинное чудо!
— Разбойника? — лепетал регистратор.
— Разумеется, разбойника! Он давеча ногу мне палкой покалечил. Показать?
Раздвинув полы шубы, я поболтала в воздухе валенком. Карие глаза Волкова рыскали по сторонам, он искал следы того, чем я здесь занималась, его спутник же с сомнамбулическим видом не отводил глаз от валенка. Балаган следовало прекращать.
— Надеюсь, — опустила я ногу и шагнула к младшему чину, — вы его примерно накажете. Пожизненная каторга, не меньше. Спасибо, ваше благородие, от лица всех пострадавших женщин Берендийской империи! Молиться за вас буду.
Я зарыдала, сделала вид, что сейчас брошусь целоваться, замерла, будто не в силах совладать с чувствами и, хромая, выбежала из квартиры.
Меня не преследовали. Я скатилась по деревянным ступеням и только под аркой немного замедлила шаг.
Наследила ты, Геля, изрядно, да еще полицейского в Волкове вчера не угадала. Досадная оплошность, теперь филером у управы слоняться никак не получится.
У биржи я поймала за ворот какого-то лохматого пострела.
— На рынке промышляешь?
— Чего надо, тетенька? — всхлипнул он, раскрыв по-жабьи рот. — Не я это, Христом-Богом!
— Во-первых, ты, — наклонилась я к рябому уху, — а во-вторых, наказывать за это не буду.
— Так отпусти тогда, — предложил мальчишка деловито.
— Сбежишь ведь, и пятачка за услугу не получишь.
Денежку ему хотелось. Я повторила первый свой вопрос, получила утвердительный ответ.
— Зовут как?
— Мишка Ржавый.
— Четверть часа тому из управы выходил высокий темноволосый мужчина… — Я запнулась.
Глазки базарного карманника смотрели на меня с брезгливым недоумением. Ну что ты, Геля, право слово, кисейную барышню из себя изображаешь? У этой публики совсем иной вокабуляр.
— Фраер залетный, — поправилась я хрипло и развязно, — смазливый такой, аршина два с половиною дылда. Нетто не заметил? Котлы у него еще серебряные, воротник бобровый, тросточка.
— Котлы? — заинтересовался щипач. — Я только цепуру разглядел.
— Какие твои годы, научишься, — покровительственно кивнула я. — Так что за фраер?
— Пятачка мало.
Я поморщилась, денег мне было не жалко, только все равно их у него старший немедленно отберет.
— На пирожок хватит, — показала я на лоточника и протянула Мишке монетку. — Давай, не томи.
— Среди фартовых слухи ходят, — с гордостью сказал пацан, — что на место Степана Фомича из Змеевичей нового полкана прислать собираются.
— Степана Фомича? — хмыкнула я недоверчиво. — Экое уважение.
— Потому что хороший человек был, с пониманием — нас, мелочь, не щемил особо, а за безобразия укорот давал. Про пришлого этого сказывают, зверь лютый, уж сколько честных фартовых от него в уезде пострадало. Волков его фамилия.
 
Я достала еще монетку.
— Сказывают, пристав ваш покойный в веселый дом хаживал? Какой именно?
Мишка жалобно посмотрел на мою руку.
— Ты это… Звать-то тебя как?
— Геля.
— Деньгу спрячь, ладно? А хочешь вызнать чего, в трактир пошли, я страсть какой голодный.
Скрывая почти болезненную жалость к этому маленькому неустроенному существу, я деловито кивнула.