Ничто не случайно
– Я оставляю незапертой в самолете фотоаппаратуру стоимостью в полторы тысячи долларов, когда мы уходим обедать, доверяя этим людишкам, а они думают, что мы украдем канистру масла!
Стью спокойно стоял рядом, не говоря ни слова, только слушая. И только уже в полной темноте, за ужином в кафе, Пол успокоился окончательно.
– Мы пытаемся отыскать идеальный мир, – втолковывал он Джо Райту, имевшему достаточно смелости, чтобы составить нам компанию. – Все мы до сих пор жили в ином мире, в ожесточенном, дешевом мире, где единственное, что имеет значение, – это всемогущий бакс. Где люди даже не знают настоящей цены деньгам. Нам это все надоело, и вот мы живем здесь, в нашем идеальном мире, где все просто. За три доллара мы продаем то, что не имеет цены, и этим мы зарабатываем себе на еду и горючее, чтобы продолжать свою затею дальше.
Пол так увлекся разговором с этим пальмирцем, что начисто забыл о своем жареном цыпленке.
Чего ради мы так обрабатываем Джо, зачем мы так старательно перед ним оправдываемся? – думал я. – Разве мы не уверены в себе? А может, мы настолько уверены в себе, что хотим еще кого-нибудь обратить в свою веру?
Наши миссионерские усилия над Джо были, однако, напрасны, – по нему нельзя было сказать, что наши речи были для него чем-то новым или значительным.
Стью молча поглощал свой ужин. Я задумался над внутренним «я» этого паренька, – о чем он думал, что принимал близко к сердцу. Хотел бы я познакомиться с ним поближе, но сейчас он только слушал… слушал… не говоря ни слова, не внося ни одной своей мысли в клубящийся вокруг него водоворот идей. Ну что ж, – подумал я, – он хороший парашютист, и он думает. Трудно было требовать чего-то большего.
– Я отвезу вас обратно в контору, если хотите, – сказал Джо.
– Спасибо, Джо, – сказал Пол. – Мы, конечно, воспользуемся вашим предложением, но ночевать в конторе не станем. Мы переночуем под крылом. Если кто-нибудь ошибется при подсчете канистр с маслом, а потом пересчитает их правильно, когда мы улетим отсюда, мы автоматически станем ворами. Так что для нас же лучше, если контора будет заперта, а мы переночуем под крылом.
Спустя полчаса биплан был огромной безмолвной конструкцией из черноты, возвышающейся над нашими спальными мешками, а над этой чернотой ярко сияла туманность Млечного Пути.
– Центр Галактики, – сказал я.
– Что именно?
– Млечный Путь. Это центр Галактики.
– Глядя на него, должно быть, чувствуешь себя совсем маленьким, верно? – сказал Пол.
– Бывало. Но сейчас уже не так. Наверно, я немного подрос. – Я пожевал травинку. – Как ты теперь думаешь? Заработаем мы здесь что-нибудь или нет?
– Поживем – увидим.
– Я думаю, все будет в порядке, – сказал я, оптимист под звездами. – Не могу представить, чтобы даже в этом городке никто не пришел взглянуть на старые самолеты.
Я смотрел на Галактику, где мерцало созвездие Лебедя, словно огромный воздушный змей на звездном ветру. Подо мной была мягкая трава, из ботинок получилась жесткая кожаная подушка.
– Утро вечера мудренее.
Под крылом все стихло, один лишь прохладный ветер низким голосом простонал в расчалках между крыльями биплана.
Рассвет следующего дня был туманным, и я проснулся от гулкого стука капель тумана, падающих с верхнего крыла на тканевую обшивку нижнего. Стью уже не спал и бесшумно скатывал новый ветровой вымпел из двадцати ярдов жатой бумаги. Пол спал, натянув шляпу на глаза.
– Эй, Пол. Ты не спишь?
Никакого ответа.
– ЭЙ, ПОЛ! ТЫ ЕЩЕ СПИШЬ?
– Мгм. – Он подвинулся на дюйм.
– А, похоже ты еще спишь.
– Мгм.
– Ну, валяй, спи дальше, мы пока летать не будем.
– То есть как это? – спросил он.
– Туман.
Рука, выползшая из зеленого спального мешка, приподняла шляпу.
– Угу. Туман. Это с озер.
– Да. Часам к десяти рассеется. Ставлю пятак.
Ответа не было. Я попробовал слизнуть капли тумана, осевшие на стеблях травы, но для утоления жажды это не годилось. Я уложил поудобнее свои ботинки-подушки и попытался снова немного вздремнуть.
В этот момент Пол внезапно проснулся.
– Ох! Моя рубашка промокла насквозь! С нее буквально течет вода!
– Ox уж эти мне городские пилоты. Если бы я вздумал промочить свою рубашку насквозь, я бы разложил ее на крыле так, как это сделал ты. Тебе надо было запрятать рубашку в спальный мешок.
Я выскользнул из своего мешка прямо в теплую, сухую и совершенно измятую рубашку, на которой я спал.
– Нет ничего лучше по утрам, чем славная сухая рубашка.
– Ха-ха.
Я снял чехлы с кабин и выгрузил из самолетов инструменты, банки с маслом, а из передней кабины – объявление ПОЛЕТ $3 ПОЛЕТ. Я протер лобовые стекла, несколько раз провернул винт и вообще должным образом подготовился, в надежде на заполненный развлекательными полетами день. Туман начал подниматься.
Разделавшись с завтраком, Стью уселся на стул и вытянул ноги. – Попробуем дневной прыжок, посмотрим, что получится?
– Как хочешь, – ответил Пол. – Спроси сначала лучше у командира. – И он кивнул на меня.
– Это еще что такое? Вечно я оказываюсь командиром! Никакой я не командир! Не командир! Хватит! Я ухожу в отставку!
Так что мы приняли коллективное решение, что хорошо было бы сделать дневной прыжок и посмотреть, не появится ли со временем кто-нибудь, чтобы полетать.
– Не трать только времени на свободное падение, – сказал Пол, – все равно никто тебя не увидит. Как насчет прыжка с трех тысяч?
Стью эту идею не принял.
– Мне бы чуть побольше времени на стабилизацию. Три с половиной тысячи в самый раз.
– Согласен, – сказал Пол.
– Если ты не вытянешь кольца, Стью, или у тебя не раскроется парашют, – сказал я, – мы полетим себе дальше в другой город.
– Думаю, мне это будет уже все равно, – ответил он с редкой для него улыбкой.
К полудню мы уже были в воздухе, уходя строем в высоту небес. Стью с ветровым вымпелом в руке, глядя вниз, сидел в открытой по правому борту дверце самолета Пола. Забравшись на намеченную нами высоту прыжка, я отвалил в сторону, сделал несколько мертвых петель и бочек, а затем вскарабкался на прежнюю высоту. На улицах под нами не было ни души. Ласкомб выровнялся и взял курс на аэропорт, за борт нырнул ветровой вымпел, замедлил падение до скорости раскрытого парашюта и, вращаясь, устремился к земле. Летя по ветру, он упал в нескольких сотнях футов к западу от цели.
Далеко вверху, у меня над головой, Стью выбирал точку приземления с поправкой на ветер, чтобы не врезаться в провода или деревья. Я перестал резвиться и начал описывать круги под маленьким спортивным самолетом, который к этому времени уже достиг прыжковой высоты. Развернувшись, Пол лег на прыжковый курс против ветра, и мы стали ждать. Ласкомб, монотонно гудя, полз со скоростью пешехода; только присмотревшись внимательно, я мог бы определить, что он вообще движется. И тут Стью Макферсон прыгнул.
Крошечной черной точкой стремительно понесшееся вниз, его тело развернулось влево, выровнялось, развернулось вправо, перекувырнулось. Я на секунду зажмурился от этой скорости. Спустя пару секунд это была уже не черная точка, а человек, мчащийся вниз подобно атакующему соколу.
Время остановилось. Наши самолеты застыли в воздухе. Ни звука, ни ветерка. Единственным движением была свистящая скорость человека, которого я в последний раз видел втискивающимся на маленькое правое сиденье Ласкомба. Теперь он мчался со скоростью по меньшей мере 150 миль в час к плоской неподвижной земле. В этой тишине я слышал, как он падает.
Стью все еще находился выше меня, когда прижал обе руки к телу, затем снова развел их широко в стороны, и парашют длинной яркой ракетой заструился из его ранца. Это ничуть не замедлило его падения. Узенькая полоска парашюта просто повисла в воздухе, а человек по-прежнему стремительно падал. Затем резкая остановка. Парашют неожиданно резко раскрылся, опять сложился и раскрылся в нежную пушинку чертополоха, под которой все еще над моей головой плыл человек.