Собака на картофельном поле

Никанор Иванович, оглядываясь на белоголового — не отстал ли? — окатил веник кипятком, понюхал душистый пар и полез наверх.
— Никанорик, скажи! — пригибая голову от жгучего пара, подошёл к мальчику толстяк. — Они заладили, что если канадцы привезут всех своих «звёзд», то нашим перед ними не устоять.
— Они «звёзд» не привезут, — слегка обмахивая грудь и бока веником, ответил Никанор Иванович.
— Это почему же, Никанорик? — удивились противники толстяка. — Что им, «золото» не хочется получить?
— «Золото» им получить хочется. А только, если «звёзды» подзалетят, их дома болельщики накажут.
— Это верно, — согласились с Никанором Ивановичем противники толстяка. — Болельщики на проигравших ходить не любят. Помнишь, на киевское «Динамо» не ходили?
— Даже на тбилисское!
— Никанорик, ты подальше держись от толстяка. Пол под ним проломится, а пострадаешь ты: придавит.
— Да ладно вы! — рассердился толстяк. — Я, между прочим, два кило за парную скидываю.
— А потом пять кружек пива — и опять в норме.
— А то как же! Эй, внизу! Чего разводишь?
— Эвкалипт.
— Годится!
Поддали пару, захлопали венички. Заохали в блаженстве парильщики.
— Похлещись. — Никанор Иванович отдал свой веник белоголовому.
Тот похлестался.
— Не умеешь, — сказал Никанор Иванович. — Давай похлещу!
— Похлещи.
* * *
— Ну как? — спросил мальчик, когда они вышли из парной.
— Прямо тебе скажу — здорово.
Они заняли свои места, вымылись.
— Тебя Никанором зовут?
— Здесь Никанориком, а вообще я Никанор Иванович.
— Ну, это понятно.
— Ишь какой понятливый! — усмехнулся Никанор совсем по-взрослому. — Ещё пойдёшь в парную?
— Пошёл бы, да за сердце боюсь.
— Ну, как хочешь! — Никанор Иванович опять отправился в парную, а когда вернулся, белоголового не было.
Кинулся в раздевалку. Вытерся, кое-как оделся, а пройтись по раздевалке, поискать человека застеснялся, кивнул Василичу — и в буфет. Белоголового в буфете не было. Никанор Иванович выскочил на улицу, сбегал до магазина — и там не было белоголового. Помчался назад, к бане. И столкнулся с ним у входа.
— Что-нибудь забыл? — спросил белоголовый.
Он был в кожаном пальто, в кожаной фуражке, высокий, ладный.
— Оставил, — сказал Никанор Иванович. — Мочалку. Любимую.
И прошмыгнул мимо этого человека в баню.
Постоял под лестницей. Сосчитал три раза: до полсотни, до двадцати пяти, до десяти. Выбежал на улицу, увидал вдалеке кожаное пальто. Белоголовый шёл не оглядываясь, неторопко, и Никанор Иванович почти нагнал его.
«А что, если он обернётся?»
Никанор Иванович втянул голову в плечи, ноги у него в коленках подломились… он замедлил шаги, а потом совсем остановился.
И вспомнил собаку на картофельном поле.
И заплакал вдруг.
— Ты что-нибудь потерял? — спросила его старушка.
— Нет, ничего! — и бросился бегом в обратную сторону. И на бегу сообразил: «А мне как раз сюда и надо».
Остановился, вытер кепкой влажное после парилки лицо и пошёл к лавам, через чёрную осеннюю речку.