Сердце, которое помнит

Иногда внутри шрама возникает тянущее ощущение. И тогда я знаю: погода будет меняться.
В другие дни он вдруг начинает болеть и жечься. Это предвестники полосы неудач.
Ко Айе Мин обрадовался моему приходу. Он сидел в дальнем углу кабинета и читал книгу. На столе лежали газеты, карты и несколько нераспечатанных писем. Между ног Ко Айе Мина была зажата полупустая бутылка кока-колы.
– Привет, Шерлок, – сказал Ко Айе Мин, откладывая книгу.
Мы с ним посмотрели пару фильмов про Шерлока Холмса, после чего он стал звать меня Шерлоком. Ко Айе Мин утверждает, что я напоминаю ему знаменитого детектива, поскольку всегда задаю вопросы и у меня острый ум.
– Рад тебя видеть. Как поживаешь? – спросил он.
– Нормально. А ты?
– Тоже нормально.
Это было враньем. На душе у Ко Айе Мина кошки скребли, причем сильно. Меня ему не одурачить, поскольку я обладаю даром, смущающим даже меня самого. Стоит мне посмотреть человеку в глаза – и я вижу, что́ он чувствует.
Конечно, если чьи-то глаза полны слез, любой скажет, что этому человеку грустно. Я не о таком знании. Я вижу, когда людям грустно, даже если они смеются.
Я вижу, как кто-то сердится, хотя делает вид, будто у него все прекрасно.
Я вижу, когда гнев служит маской, за которой прячется страх.
Я чувствую напряженность за дружелюбно звучащим голосом.
Ваши глаза всегда вас выдают. Они не умеют притворяться. Не умеют врать, даже когда этого хотят. Часто чужие глаза рассказывают больше, чем я хочу знать, и тогда мне становится не по себе. Тяжело видеть, как кто-то врет.
Поэтому я стараюсь никогда не смотреть другим в глаза слишком долго. Лучше смотреть в сторону или под ноги.
Если же так не получается, я могу смотреть и не видеть. Бывает, вы слушаете человека, но не слышите, о чем он говорит. Смотреть тоже можно не видя.
Дядя – единственный, кто знает о моем даре. Когда я рассказал ему, он погрузился в глубокое раздумье, посасывая погасшую сигару. Он качал головой, словно не мог в это поверить. Однако я понял: дядя не усомнился в моих словах.
Однажды дядя перебил меня на полуслове и спросил, не обладаю ли я также и исключительно острым слухом. Я не понял, почему он об этом спросил. Потом он захотел узнать, могу ли я распознавать различные эмоции. Мне было нечего ответить. Когда я смотрю в чужие глаза, то замечаю их блеск или подмигивание. Бывает, они вспыхивают, как угольки в огне. Глаза могут сверкать, вздрагивать, подергиваться тенью, а в следующее мгновение становиться почти прозрачными. Мне встречались люди с глазами пустыми, как у мертвой птицы. Я видел глаза, выпученные от страха. Такими бывают глаза курицы, которой вот-вот отрубят голову. Есть глаза тусклые, как вода в глинистой луже, а есть горящие, словно солнце. У каждого выражения бесконечное множество оттенков, и у каждого оттенка – свой особый смысл.
Дядя утверждает, что такой же способностью обладают младенцы в первые месяцы жизни. Они умеют считывать состояние матери по глазам. Возможно, я просто не утратил эту способность. Мы говорили об этом всего один раз, но с тех пор бывали моменты, когда дядя не давал мне заглядывать ему в глаза.
По словам У Ба, в Кало только двое умеют читать мысли. Один – старый астролог. Возможно, еще и старый седой монах в монастыре на холме, вознесшемся над городом. Не знаю, так ли это. Я не могу читать чужие мысли. Даже когда люди рассказывают, о чем они думают, мне часто бывает трудно понять смысл их слов.
По глазам Ко Айе Мина было видно: его что-то угнетало. Осталось понять, что именно. С этой проблемой я сталкиваюсь постоянно. Я могу сказать, когда человек подавлен, счастлив или обеспокоен. Но чем – понятия не имею. Иногда люди заявляют, что у них все прекрасно, а я-то вижу: ничего подобного. Прежде я больше доверял их словам, чем глазам, но сейчас придерживаюсь иного мнения.
Ко Айе Мин помолчал, глотнул кока-колы, затем спросил:
– Может, и ты хочешь?
– Нет, спасибо. – Я смотрел на большую карту Бирмы, висевшую у него за спиной. – Нет ли у тебя чего-нибудь новенького почитать?
 
Ко Айе Мин встал и подошел к шкафу, где лежали книги. Иностранцы, которых он водит, всегда оставляют ему прочитанные книги. Разумеется, от книг на финском, корейском или французском нам мало толку, зато мы очень радуемся появлению книг на английском. Контора Ко Айе Мина – единственное место в Кало, где можно раздобыть англоязычные книги, а мы с ним очень любим читать. Ко Айе Мин запрокинул голову, вглядываясь в корешки. Наконец он вытащил книгу и протянул мне.
«Международный бестселлер» – уверяла крупная надпись на обложке. Автора звали Джон Грин. О таком писателе я не слышал. Я посмотрел название: «Виноваты наши звезды».
– Нет, спасибо, – сказал я, возвращая книгу. – Астрология меня не интересует.
– Это совсем не про астрологию. Прочти. Тебе понравится. Обещаю.
Я засунул книгу в сумку с покупками и поблагодарил Ко Айе Мина.
– Хочешь повозиться с компьютером? – спросил он.
Я покачал головой.
У него есть компьютер, и когда Ко Айе Мин на нем не работает, мне позволяется играть или бродить по Интернету. Дома у нас нет даже телевизора, не говоря уже про компьютер. Наш мобильный телефон совсем старый. По нему можно только звонить.
Звонить нам некуда. В адресной книге значится всего один номер.
У Ба говорит, что смартфон нам не нужен. Его сердце недостаточно велико, чтобы впустить туда весь мир. А мое сердце еще слишком мало.
– А как насчет шахматной партии? – предложил я.
Ко Айе Мин кивнул. Из другого шкафа, со стеклянными дверцами, он достал фигуры и игральную доску, которую я подарил ему месяц назад. С помощью У Ба я сделал ее из тика. Склеил несколько дощечек, а затем расчертил клетки. Его старая доска была пластмассовой, и как-то ночью ею полакомились крысы. Пока я расставлял фигуры, он завел таймер – настоящих шахматных часов у него не было. Мы сыграли две быстрые партии. Обе Ко Айе Мин выиграл.
– Что с тобой сегодня? – удивился он.
Обычно я хорошо играю, однако сегодня мои мысли находились далеко от шахматной доски.
Меня интересовало: насколько грациозно двигается танцовщица?
Насколько красиво могут сверкать чьи-то глаза?
Какой смех может согреть сердце?
– Ничего, – ответил я Ко Айе Мину. – Ничего.
 
Глава 3
 
– Шрамоносец! Уродливый шрамоносец!
Я обернулся. Это был Соэ Аунг. Мы с ним питали неприязнь друг к другу. Крикливый мальчишка, которого все боялись из-за двух его старших братьев, дрянным характером не уступавших младшему. На этот раз он обозлился на меня за то, что я не дал ему списать контрольную по английскому.
– Шрамоносец!
– Повтори еще раз – и я тебе врежу!
На мгновение мне вспомнились правила У Ба: «Будь приветлив с неприветливыми людьми, поскольку они особенно в этом нуждаются». Я часто слышал от него эту фразу. Но сегодня решил: с меня хватит.
– Шрамоносец, – произнес Соэ Аунг и скорчил рожу.
Я ударил так быстро, что он не успел пригнуться. Врезал ему по щеке с такой силой, что звук удара был слышен по всему школьному двору. Он попытался схватить меня и опрокинуть на землю, но я был сильнее и сделал ему шейный захват. Вокруг нас собрались мальчишки. Соэ Аунг извивался, пытался кусаться, царапаться и хватать меня за волосы. Стычки между нами происходили и раньше, но эта была ожесточеннее прежних. К сожалению, едва мы начинали драться, всегда находился кто-то, кто услужливо звал его старших братьев. Я почувствовал, как сильные руки схватили меня за плечи. Братья оттащили меня от Соэ Аунга. Они били меня в живот и грудь, потом толкали, пока я целиком не вывалялся в грязи.
 
Один учитель нас разнял. Трое братьев удалились, как всегда пригрозив поквитаться со мной. А меня повели к директрисе.
Она была пожилой женщиной, ростом не намного выше меня. Голос у нее был резким и холодным. Едва взглянув ей в глаза, я понял: ничего хорошего меня не ждет. Они пылали гневом.