Грешник (СИ)

До дома кузнеца мы доехали в полном молчании, которое не нарушили даже тогда, когда распрягали лошадь и заталкивали телегу под навес. После этого мы вошли в темный дом, и я сразу же запалил лучину, чтобы пойти проведать отца Данмара.
— Отец, я вернулся, — громко объявил я, не ожидая услышать никакого ответа. — Прости, что задержался, но, уверяю, оно того стоило! Теперь у нас достаточно денег, чтоб нанять для тебя целителя!
Астал гулко топал следом за мной, заставляя под своим весом трещать даже те доски, которые долгие годы выдерживали немалый вес Эпимоса. И когда мы вошли в комнату кузнеца, слабый огонек длинной лучины высветил его напряженное лицо и трепещущие словно у собаки крылья носа.
— Что это за запах? — Спросил он, напряженно всматриваясь в полутемное помещение. — Такое ощущение, что где-то я уже его…
— ОТЕЦ! — Я с криком кинулся к неподвижному телу, лежащему на скомканных простынях. — Отец, нет! Что ты наделал?!
— Что с ним?! — Воин тут же возник рядом со мной, пытаясь оказать помощь, но помогать уже было некому. — Он что… 
— Он умер… — подтвердил я упавшим голосом, трогая холодную одеревеневшую руку. — Он… умер… ушел, бросил меня… как мама…
Первым порывом Астала, как мне показалось, было обнять меня и вывести отсюда, но он, памятуя мою реакцию на чужие прикосновения, не решился меня трогать. Вместо этого он наклонился и поднял с пола глиняную чашку и понюхал ее.
— Знакомо пахнет… 
— Это желчь пернатой рыбы, — безжизненно ответил я на невысказанный вопрос гиганта.
— Так твой отец…
— Он убил себя этим…
В моей детской руке показалось подобие шила со скошенным острием. Именно таким Эпимос всегда вырезал на расплавленном воске узоры, которые потом заливал желчью и оставлял на металле для травления.
— Оставь это здесь, не бери с собой! — Взволнованно забормотал Астал. — Дурной знак вообще трогать такие вещи… Ворган не любит самоубийц…
— Самоубийц вообще никто не любит, — задумчиво ответил я, вспоминая свою прошлую жизнь.
— Пойдем, Данмар, тебе лучше здесь не находиться! — Астал снова замялся, не зная, уместно ли будет меня сейчас взять за руку, но тут я сам пулей вылетел из комнаты, не дожидаясь, пока воин попытается меня вывести.
Вопросительный возглас великана догнал меня уже на выходе из дома, но я не остановился. Спотыкаясь, падая и создавая нарочито много шума, я убежал в кузню, где и запер за собой дверь. Уже там, сидя в темноте, заслышав приближающиеся шаги, я громко всхлипнул, как и положено убитому горем сыну.
Я слышал, что Астал замешкался и остановился у самых дверей, прислушиваясь к происходящему за ними.
— Не переживай, дьяволёнок, — неуклюже попытался он приободрить меня с улицы, — я позабочусь, чтобы у твоего отца было достойное погребение. Тебе не обязательно присутствовать во время этого…
— С… спаси… бо, Астал, — прошмыгал я в ответ. — Я… мне надо побыть одному… извини…
— Не извиняйся, малыш, я все понимаю. Если что, я буду рядом.
Удаляющихся шагов я не услышал, поэтому продолжил сидеть в темноте и изображать периодические всхлипывания. А потом затих, делая вид, будто задремал.
Ну вот и пришло время прощаться с тобой, Эпимос. Ты был странным человеком, похожим в своей слабости и малодушии на прежнего меня. Но ты искренне любил своего сына и позволил себе уйти только тогда, когда посчитал, что он достаточно встал на ноги, чтобы прокормиться с твоего ремесла. Ты постепенно съедал себя, никуда не торопясь, сгорая от жалости к самому себе. Жена тебя бросила, а с сыном отсутствовала какая-либо духовная связь. Ты стал чувствовать всепоглощающие одиночество, которое лишало сил и подавляло волю. И ты ни разу на моей памяти не попытался воспротивиться ему.
И так продолжалось до тех пор, пока я не принес тебе пробный стакан огненной воды. Поверив в то, что сын тратит свои последние деньги на какие-то лекарства, пытаясь вызволить тебя из пучины отчаянья, ты осознал, что выхода из этой ситуации только два. Взять себя в руки, сжать волю в кулак и продолжить жить, вопреки всему. Либо… либо сдаться. И будто бы случайно забытую в твоей комнате чашу с желчью пернатой рыбы ты воспринял как знак свыше. Что же… прощай, Эпимос. Надеюсь, обитель демонов достаточно огромна, чтобы две наши грешные души никогда там не встретились…
   
Глава 8
 
Ночью я действительно задремал, хотя спать на жестком дощатом полу, где из всех щелей дуют сквозняки, удовольствие весьма сомнительное. Пусть климат в этой части империи и мягкий, но ночами бывает довольно прохладно. И конечно же в такой обстановке кошмары не смогли обойти меня стороной. Я дергался и вскрикивал во сне, так что когда я проснулся от грома титанических ударов в дверь, которые сотрясали небольшое строение до самой крыши, то испытал огромное облегчение, что очередная ночь уже закончилась.
— Данмар, открывай! — Донесся до меня с улицы рев Астала. — Эй! Ты там? Отзовись!
Поспешно вскочив, я мгновенно сориентировался и принялся натирать до красноты глаза, чтобы было похоже на то, будто бы я проплакал половину ночи. Однако я немного перестарался, и попавшая мне на руки пыль вызвала такое мощное слезотечение, что мои веки опухли, словно воспаленные.
— Паршиво выглядишь, малец, — пророкотал Астал своим глухим басом, сочувственно глядя на меня, когда я вышел на порог кузни. — Я бы не стал тебя беспокоить, но там твои друзья пришли. Думаю, тебе лучше с ними немного пообщаться Поверь мне, я уже терял близких, и в жизни, и на поле боя. Оставаться в таком состоянии наедине с самим собой, это самая дурная затея, какую только можно придумать.
Я сделал вид, что не хочу разговаривать с воителем, а лишь прошел мимо, специально задев здоровяка плечом, словно это он был виноват в моих бедах. По-детски глупо, но вроде так себя и должны вести проблемные подростки? Протопав во двор, по пути пытаясь остановить бегущие слезы, которые от солнечных лучшей полились еще активней, я почти наощупь добрался до открытой калитки, возле которой мялись два смутных силуэта. При ближайшем рассмотрении они оказались теми оборванцами, которые пытались на меня напасть неделей ранее.
— Эм… привет, — поздоровался белобрысый, — Астал рассказал нам, что произошло. И мы понимаем, что тебе не до нас, но ты вроде обещал нам монету…
— Но если сейчас не подходящее время, — вклинился брюнет, — ты просто скажи, когда нам подойти…
Я смотрел полуослепшими заплаканными глазами на парочку визитеров и прикидывал, будет ли мне от них какой-нибудь прок? Астала я привязал уже достаточно крепко, и тот, помимо долга жизни, самостоятельно готов был водрузить на себя хлопоты по заботе обо мне. А вот чем мне могут быть полезны эти непроверенные и ничем необязанные подростки? Разве только что я их смогу использовать в качестве курьеров для каких-нибудь мелких несерьезных поручений… А в дальнейшем, чем Ворган не шутит, может они сумеют стать мне по-настоящему полезными?
— Астал, отдай Чуку и Чаку золотой, пожалуйста.
Мой голос дрожал и срывался, но все свидетели моей игры неловко пытались делать вид, что они ничего не замечают. Как великан расплачивался с парнями, я уже не видел, поскольку ушел дальше изображать из себя убитого горем круглого сироту. Я просидел еще около часа в пустой кузне, борясь с чувством голода и думая, чего бы такого перехватить. Но не престало скорбящему ребенку обжираться от пуза. По крайней мере, без явной причины. Так что спектакль продолжался.
Однако вскоре ко мне пришел Астал, и я тихонько обрадовался его компании, хотя, конечно, не подал виду.
 
— Эй, мелкий, — позвал он меня, — покажи мне свои вилки, хочу взглянуть.
— Зачем тебе? — Тускло отозвался я, понимая, что здоровяк пытается предпринять попытку вытащить своего подопечного из болота тоски и горя.
— Просто интересно, на что способно твое изобретение. Ты же говорил, что сделал их сам?
— Угу…
— Ну вот и пошли во двор, покажешь!