Помни

— Только не жди, что нас повсюду будут окружать любимые места Ван Гога, — предупредил он ее по дороге. — Не так уж много их сохранилось с тех пор, когда он был в Провансе. Даже дом, где они жили с Гогеном, снесен. Но все еще существует Аллея саркофагов, которую он изобразил так прекрасно и живо. Если захочешь, мы можем пойти взглянуть на нее. Ну и конечно же, остались нескончаемые поля подсолнухов, где он собирал букеты для натюрмортов. Подсолнухи сейчас как раз вовсю цветут.
Арль, как убедилась Ники, был завораживающим и очень древним, совсем из другого времени. Кли провел ее по старому городу, вызвавшему ее восторг. Отец неизменно говорил ей, что она превосходный турист, любопытный и внимательный, всегда стремящийся узнать все обо всем.
В старом городе было множество руин времен древнего Рима, соседствующих с мощными средневековыми стенами, и несметное число памятников и музеев — словом, было на что посмотреть. Ники чувствовала себя в своей стихии, и Кли был рад, что она испытывает такое удовольствие.
Пробродив несколько часов по городу и крепостным сооружениям, где все дышало стариной, они отправились к позднему обеду в очаровательное бистро, которое Кли, по-видимому, хорошо знал. Его тепло приветствовали хозяева, мадам Ивонна и мсье Луи, усадившие их за столик, по словам Кли, лучший во всем заведении. Он заказывал за двоих, выбирая местные блюда, говоря, что они ей должны понравиться, и попутно объяснял, как и из чего они готовятся. Он также настоял на том, чтобы она согласилась вместе с ним попробовать пастис — знаменитый местный аперитив со вкусом аниса, ставший похожим на молоко, после того как в него, по обычаю, плеснули воды.
После обеда они обошли новую часть города, главным образом глазея на витрины. Ники купила лишь пачку открыток, чтобы отправить их Арчу, членам съемочной группы и друзьям в Нью-Йорк. Пока она выбирала их в книжном магазине, Кли купил с дюжину журналов и кипу газет, после чего они, не торопясь, отправились назад к машине.
Добравшись домой, они выпили на террасе холодного, ломящего зубы шампанского, а чуть позже поужинали. Амелия приготовила замечательное угощение и накрыла стол в саду.
На следующее утро они с Гийомом уехали на свадьбу племянницы в Марсель. Как ни благодарна была Ники Амелии, она с удовольствием устроила себе маленький отдых от ее яств. Кли стал возражать, когда Ники отказалась от холодного цыпленка, рыбы, овощей и всего прочего, настряпанного Амелией. Взамен она сделала себе лишь салат из помидоров с куском свежего батона.
Отпив из бокала, Ники еще раз вспомнила минувший день. Они с Кли бездельничали, главным образом из-за жары. Утром они отдыхали под сенью деревьев у бассейна, читая журналы и газеты, а во второй половине дня перебрались в библиотеку и слушали арии из „Тоски" в исполнении Кири Теканава в сопровождении Национального филармонического оркестра под управлением сэра Георга Солти.
Ники свернулась клубочком в углу огромного дивана, прикрыла глаза, и серебристый голос примадонны в сочетании с музыкой Пуччини перенес ее в другой мир. И все же, подумалось ей, это был особенный день.
Дверь открылась, и появился Кли, с двумя огромными папками. Он прошел к длинному столу и сказал:
— Я еще не говорил тебе, что собираюсь выпустить фотоальбом о событиях в Пекине, на площади Тяньаньмэнь. Мне хотелось, чтобы ты взглянула на некоторые снимки.
— Ой, Кли, с огромным удовольствием! — воскликнула Ники и поспешила к столу.
Он сдвинул в сторону журналы, вытащил фотографии из первой папки и разложил их перед ней. Одни фотографии были цветными, другие — черно-белыми.
Снимки были так выразительны, несли заряд такой жизненной правды и непосредственности, что у Ники просто захватило дух; она снова оказалась на площади. Полные напряжения сумасшедшие дни, закончившиеся в начале месяца кровавой баней, ожили в ее памяти со всей силой.
У Кли был на редкость верный глаз. Он запечатлел людей и события с неповторимой точностью и глубиной.
 
— Просто удивительно, Кли, — сказала Ники с восхищением. — В этих снимках такая сила — они берут за живое.
На лице его мелькнула довольная улыбка, и он развязал другую папку.
— А здесь нечто более личное, — объяснил он, раскладывая снимки и поглядывая, какое впечатление они произведут на Ники.
Взглянув на фотографии, также сделанные Кли на площади Тяньаньмэнь и в других частях Пекина, Ники увидела себя. На некоторых снимках она была вместе с Арчем и членами съемочной группы, на остальных — с Йойо и Май. Еще были фотографии Йойо с руководителями студенческого движения на фоне Памятника погибшим, палаточного лагеря, Богини демократии и проспекта Чанань. У Ники комок застрял в горле от волнения.
— Кли, я поражена! Помнишь расхожую мысль, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать? Как это точно, правда?
— Наверное, так оно и есть, — сказал он, пожав широкими плечами, и извлек из папки последнюю пачку фотографий.
Воспоминания захлестнули Ники. По каменному прямоугольнику площади Тяньаньмэнь неумолимо надвигается армада танков и бронемашин. Вдоль по проспекту Вечного покоя маршируют безжалостные солдаты с каменными лицами, вооруженные автоматами, грозя смертью своему народу. Гневные пекинцы на баррикадах грозят кулаками Народно-освободительной армии, в отчаянии пытаясь спасти жизни студентов — детей Китая. По ветру развеваются огромные белые полотнища со студенческими призывами к свободе и демократии, размашисто начертанные краской цвета крови.
Взгляд Ники упал на снимки убитых студентов — застреленных, раздавленных танками, валяющихся на улицах в лужах крови. Ей вдруг почудился запах порохового дыма, сухой треск выстрелов, зловещий рев и лязг танков, катящихся по холодному камню площади, и крики ужаса. Ники содрогнулась.
Она была так потрясена образами, которые Кли удалось запечатлеть на пленке, что на ее глаза навернулись слезы, а рука невольно прикрыла рот. Ники чувствовала, что не может произнести ни слова.
Увидев ее слезы, Кли привлек ее к себе.
— Не расстраивайся, — сказал он успокаивающе.
Он воспринимал ее присутствие все эти дни как никогда остро и знал, что ему не стоило обнимать ее так. Благоухание ее духов пьянило его, ее тело, такое теплое и трепетное, было так близко.
Он с неохотой отпустил ее. Никогда Ники не казалась ему такой прекрасной. За неделю, проведенную в Провансе, кожа ее стала золотисто-коричневой, светлые волосы местами выгорели, а глаза на бронзовом лице казались голубее, чем когда-либо. От него потребовалось все самообладание, чтобы не обнять ее снова.
Ники сказала:
— Так вот чего ты добиваешься?
— Чего? — спросил он, пораженный, думая, уж не догадалась ли она, что он на самом деле чувствует.
— Добиваешься, чтобы я плакала, чтобы все, кто увидит эти фотографии, плакали, как я сейчас, испытывали сострадание, сочувствие, ужас и гнев.
— Думаю, что да, — признался он.
— Ты добьешься своего. Фотографии поразительны. Меня словно ударили под дых. Альбом станет сенсацией.
— Надеюсь, дорогая. — Он запнулся. — Слово „дорогая" слетело с языка против его воли, но если она и заметила эту оговорку, то не подала вида. Она вообще никак не отреагировала.
Кли стал собирать фотографии. Ники помогала ему. В какой-то момент он сказал:
— Знаешь что, Ник, я, конечно, могу сам придумать подписи к фотографиям, это дело для меня привычное, но что книге действительно необходимо — так это хорошее предисловие. Вот я и подумал... ты ведь владеешь пером, как, пожалуй, никто из тех, кого я знаю. Может быть, ты поможешь мне, если тебе это интересно?
 
Предложение застало Ники врасплох, и она не смогла скрыть своего удивления.
— Право, не знаю.
— Соглашайся. Кому еще такая работа по плечу, как не тебе? Ты была там, видела все собственными глазами, прочувствовала так же остро, как и я. Ты напишешь как надо. Текст должен подходить к фотографиям. Прошу тебя, скажи „да".