Помни

Через несколько минут к ним присоединился Кли. Волосы растрепаны, куртка разорвана, но сам совершенно невредим. На груди фотожурналиста болтался „Никон". Его темные глаза торжествующе блестели.
— Я сделал несколько грандиозных снимков, — сообщил он.
— А это не опасно, выставлять напоказ фотоаппарат? — спросил Джимми, указывая на „Никон". — Того и гляди, отберут и разобьют.
— Как-нибудь в другой раз, а сегодня люди за меня. За нас.Они хотят,чтобы их снимали, они все говорят одно и то же: расскажите миру, расскажите миру.
— Но вездесущая беспощадная полиция... — начал Арч и внезапно запнулся. — Впрочем, мне кажется, здесь нет полиции.
— Сомнительно, — ответил Кли. — Во всяком случае, сейчас.
— Может, мне сходить за камерами, попытаться снять прямой репортаж с Ники, — глядя на Арча, предложил Джимми. — Потом мы, пожалуй, могли бы смыться.
— Нет! — отрезал Арч.
— Тогда давай снимем на балконе, Джимми, как и планировали. Я наговорю текст на пленку, — сказала Ники, зная, что спорить с Арчем бесполезно, если он решил быть осторожным. Она не раз бывала на линии огня, и он ни разу даже глазом не моргнул и не заикнулся об опасности. Но со дня их приезда в Пекин, он только и делал, что твердил об осторожности, и она не переставала этому удивляться. Сейчас не время, но позже надо будет поинтересоваться почему. Она оглянулась, ища глазами Люка, но ни его, ни Йойо с Май не было видно. Толпа поглотила их.
Наконец, к ее великому облегчению, показался Люк, а позади него — Йойо и Май. Май прихрамывала, наверное повредила ногу — Йойо поддерживал ее.
— Что случилось? — спросила Ники, бросившись им навстречу.
— Ничего серьезный, — ответил Йойо. — Мужчина наступил Май на ногу. Она о'кей.
Ники обняла молодую китаянку за плечи, и они присоединились к остальным.
— Удивительно, что другие невредимы, — сказал Люк Ники. — Ты ведь в порядке?
— Все прекрасно, спасибо, Люк.
Они расположились на земле, под деревьями, чтобы передохнуть и отдышаться. Несмотря на свежий ветерок, было тепло, почти душно, и Ники с Кли сняли куртки. Арч пустил по кругу пачку сигарет, но все, кроме Йойо, отказались. Ники наклонилась к Йойо и спросила:
— Ты что-нибудь узнал? Откуда войска? Что происходит?
Йойо затянулся сигаретой и ответил:
— Войска из далеко. Не из Пекин. Маршировать много часов. Им говорить на маневры. Им говорить — остановить бунтовщики. Они не понимать. Они испугайся. Мальчишки. Люди объяснить им. Говорить не трогать студентов. Солдаты не знать Пекин. Не знать, где это. Они не готов воевать, Ники. Слишком напуган.
— И слава Богу! — воскликнула Ники. — Но как все обернулось!
— А где вертолеты? — подняв глаза в ночное небо, а затем взглянув на Йойо, спросил Кли.
— Сейчас не прилетать, — ответил Йойо, и слова его прозвучали так, словно он наверняка знал, о чем говорит. — И слезоточивый газ нет.
Ненадолго наступила тишина, которую прервала Ники:
— Народно-освободительная армия вступила в Пекин, чтобы подавить студенческие демонстрации, но была побеждена горожанами. Не прозвучало ни единого выстрела.
Через несколько часов именно этими словами она начала ночной репортаж на Соединенные Штаты.
Суббота выдалась ясной и солнечной.
В разгар утра молодые солдаты, деморализованные, нестройными рядами отступали по проспекту Чанань.
Жители Пекина разошлись, кто — по домам, кто — на работу. Студенты вернулись в свои палатки и автобусы, чтобы лечь спать, спокойствие воцарилось над проспектом Чанань и площадью Тяньаньмэнь; внезапно появилось ощущение обыденности и порядка.
Но Ники была убеждена, что это спокойствие кажущееся, что развитие событий лишь затянулось ненадолго, не более чем на двенадцать часов. Ей казалось, китайское правительство будет проводить жесткую линию, потому что восприняло отступление армии не иначе как унижение. Официальные лица во всем обвинят студентов, хотя на пути войск стали обычные горожане, которые не пропустили их на площадь. Ответом будут насилие и жестокость.
 
После нескольких часов сна и утреннего репортажа она весь день провела на площади, отлучаясь лишь ненадолго. Интуиция подсказывала ей, что за тишиной скрываются напряженность и страх. Она поделилась этой мыслью с Кли, когда они субботним вечером сидели в Западном зале ресторана в отеле „Пекин". Подавшись вперед через столик, она добавила:
— Развязка близка. Я уверена.
— Я тоже, — откликнулся Кли и отхлебнул кофе. Затем, поставив чашку на стол и понизив голос, он продолжил: — Правительство хочет любой ценой выдворить ребят с площади. Оно теряет лицо перед Западом и не может с этим примириться. Я скажу тебе больше, Ник, — расправа будет молниеносной. К понедельнику все закончится, и последствия будут ужасны. Аресты, репрессии, суды, бог знает что еще.
— Я беспокоюсь о Йойо, — доверительно прошептала Ники. — Он был в самой гуще, и он один из лидеров. Мне бы хотелось вывезти его из Пекина.
— Это мы сможем, — ответил Кли. — Между прочим, ты предложила то, что готово было уже сорваться у меня с языка. Я как раз собирался сказать, что думал предложить ему деньги на билет до Гонконга. Когда мы будем уезжать, то могли бы взять его с собой. Он остановился бы там на несколько дней и решил, что делать дальше.
— Мы скинемся ему на билет.
— Не стоит, — начал было Кли, но, заметив выражение решимости на лице Ники, согласился: — Ладно, решено.
— Но это не все.
— Что еще?
— Май. Йойо не уедет из Пекина без Май.
— Ну, так мы дадим ему достаточно, чтобы хватило на два билета. Я не прощу себе, если мы бросим этих ребят, и ты, я уверен, тоже. Арч с остальными согласятся. Это последнее, что мы можем сделать. — Кли улыбнулся. — Итак, решено. Май тоже едет. Чем больше людей, тем веселей.
— Ты хороший парень, Кли Донован, — воскликнула Ники.
— Взаимно, Ники Уэллс.
Они немного помолчали, затем Кли спросил:
— Куда ты поедешь, когда мы отсюда выберемся?
— Ты имеешь в виду из Гонконга? В Нью-Йорк. А ты?
— Обратно в Париж. Но, может статься, я буду в Нью-Йорке в конце месяца. Когда прошлой ночью, точнее, сегодня утром я говорил со своим агентством, Жан-Клод сказал, что есть предложение от журнала „Лайф". Если я не против. И я думаю согласиться — неплохо на несколько недель вернуться в Штаты.
— Пойдем, — позвала Ники, — посмотрим, что происходит на площади. А то я начинаю волноваться, когда долго туда не заглядываю.
 4 
Убивать начали в субботу, в одиннадцатом часу вечера.
Ники и Кли стояли с Йойо и Май около Памятника погибшим. Арч, Джимми и Люк тоже были здесь, среди других журналистов, большей частью американских и английских, собравшихся неподалеку. Все сравнивали свои записи, пытаясь предугадать, что произойдет дальше.
Стараясь убедить Йойо, Ники говорила негромко и спокойно:
— Пожалуйста, возьми деньги. Я знаю — ты горд, но сейчас не время для гордости. Надо быть практичней. Послушай, мы настаиваем, чтобы ты взял эти три тысячи долларов, они помогут тебе и Май выбраться из Пекина. Мы с Кли думаем, тебе надо уехать завтра, что бы здесь ни произошло. Эти деньги от всех нас. Ты помогал нам, мы тоже хотим помочь тебе. Ты нам слишком дорог, чтобы мы дали тебе остаться.
— Слишком много, — ответил Йойо. — Спасибо. Нет, — он решительно покачал головой. — Ты, Кли — отличные ребята. Очень замечательные люди. Но не могу взять деньги.
— Не упрямься, Йойо, — не отступалась Ники. — Прошу, возьми. Не для себя, так для Май. Подумай о ней, ведь ее надо беречь.
 
Молодой китаец снова покачал головой.
Желая облегчить Йойо принятие решения, в разговор вступил Кли:
— Тогда мы вот что сделаем. Я сам куплю авиабилеты для тебя и для Май. И завтра же, — настойчиво сказал он.
— Слишком много денег, Кли, — отстраняясь, ответил Йойо, потом помолчал немного и добавил внезапно изменившимся голосом: — Ладно, я подумать об этом...