999999999 маны. Том 4 (СИ)

— Мадам, — начальник охраны — а в Мемориал вместе с ними поехали не меньше полусотни бойцов личной охраны семьи Дюбуа — подошёл к старушке. — Машина остановилась за двадцать километров отсюда и съехала в кювет. В ней пусто… и большие следы повреждений.
Лев ожидал какой-то перемены во взгляде, в позе, но Мадлен оставалась спокойной.
— Он придёт сюда, — махнула она рукой. — Никуда не денется. Стойте спокойно и ждите.
Что, если… Лев никогда не слышал о воскрешениях, но что, если оно повредило её рассудок? Тем более, травма в мозг… С другой стороны — ведь та машина действительно приехала.
— Марк Ротт? — уточнил он. — Мы ждём его?
— Да, — кивнула Мадлен. — Его. И не только его.
Лев поднял бровь.
— То, что случилось там…
— Я не знаю, — покачала головой старуха. — Я понятия не имею, почему… вернулась к жизни.
— Но ты знаешь, почему умерла, — возразил Лев. — Это тоже сделал Ротт?
Старуха пару секунд молчала, глядя на ближайшую статую, а затем кивнула.
— Да.
Она поднялась со стула — наконец-то, впервые за полтора часа — и зашагала вперёд, что-то тихо бормоча себе под нос. Лев шагнул следом. Чёрт, какой же нужно быть сволочью, чтобы напасть на беззащитную старушку! Он и сам не был образцом благородства, но… это уже чересчур.
— Так что там с Императором? — поинтересовался он, видя, что старуха наконец оживает (на сей раз — в переносном смысле слова). — Зачем он вообще убил его… и тебя?
— Не будь дураком, Лев, — старуха снова покачала головой. — Ротт не убивал Императора. Я могу поручиться за это — мы с ним в тот момент были совершенно в другом месте.
Что ж, по крайней мере, это объясняло, почему с ними поехали не УБИ, а личная гвардия.
— А меня… — продолжила Мадлен. — Ну — у нас случился конфликт интересов, а объяснять долго. Увидишь на месте.
Лев поёжился. Да уж, вокруг творится чёрте что, а ему остаётся лишь наблюдать. Что внизу, что здесь. Да ещё эти статуи…
— Увы, — старуха всё шагала вперёд, медленно и задумчиво. — Сегодня этому месту придётся вынести куда больше шума и суеты, чем оно заслужило.
Лев обернулся по сторонам, проходя мимо скульптурных групп.
Да уж. Мемориал отдавал покоем… но замогильным, холодным покоем. Смерть, застывшая в металле и мраморе. Статуи. Сотни статуй, невероятно реалистичных, замерших в таких позах, словно здесь всё ещё шло сражение.
Штыки старинного оружия. Пары и тройки, сцепившиеся в смертельной схватке, продолжающейся уже больше века. До мельчайших деталей воспроизведённые мундиры трёх враждующих армий — не идеальные, а потрёпанные, простреленные, порванные в боях. И трупы… Лежачих статуй было больше, чем остальных.
Сложно было сказать, кто из них задумывался как убитый, кто — как раненный или оглушённый. Но впечатление это производило по-настоящему гнетущее. Как будто реальная битва отпечаталась во времени, окаменела. Лица, искажённые гневом, болью, желанием жить, отчаянием, страхом, рвением — не менялись уже давно, но это были живые лица. Живые, хотя и изваянные из мрамора.
— На тебя это производит впечатление? — Мадлен, кажется, заметила настроение Льва. Она не остановилась, но её шаг был достаточно медленным, чтобы говорить без затруднений.
— Это необыкновенное мастерство, — признал Лев. — Я бываю тут каждый год, и это всё равно бесподобно. К тому же, обычно здесь подсветка, и они больше похожи на статуи, а сейчас, в темноте…
— Тебя это восхищает, — сухо и слегка недовольно усмехнулась старуха. — Ха. Восхищает. Слышал бы это Люций…
— А не должно? — в голове у Льва снова промелькнула мысль о том, что бабушка слегка повредилась мозгами. Может, остальные просто не смеют сказать ей об этом?
— Оно не должно восхищать, — отрезала Мадлен. — Оно должно ужасать. Заставлять людей помнить о том, как ужасна война, как она отвратительна и неприглядна. Не дать забыть — вот для чего Люций создал это место.
Она остановилась и, развернувшись ко Льву, обвела рукой мраморное поле битвы, простирающееся так далеко, насколько хватало глаз.
— В реальности всё было куда ужаснее, — она поморщилась. — В десять, двадцать раз хуже. Невообразимо больше людей, разрывы, выстрелы, реки крови, запах мяса…
 
— Можно себе представить, — Лев не хотел представлять себе этого… но слова бабушки всё равно заставили его буквально увидеть ту битву воочию.
— Эти люди, — Мадлен сделала новый жест рукой, — лишь те, кого Император знал лично. Живые и мёртвые, со всех трёх сторон. А сколько ещё было тех, кого он не узнал?
— Это… статуи реальных людей? — не поверил Лев. — Все эти…
— Да, — хмыкнула старуха. — Этому не учат в школах, потому что некоторые из них впоследствии крупно рассорились со следующим Императором, сыном Люция. Факт, когда-то известный всем, забылся сам собой.
— Но их же тут около тысячи! — Лев потрясённо обводил мемориал взглядом.
— Семьсот сорок три, — отрезала старуха, снова разворачиваясь. — Все, кого он знал здесь. Некоторые выжили в той бойне, некоторые нет, но он отметил всех, кого смог.
— А… он сам? — Лев поднял бровь.
— Ему предлагали, — кивнула старуха. — Сделать семьсот сорок четвёртую. Но он отказался. Сказал, что статуй, изображающих его, и так понаставили слишком много по всей Империи.
Лев покачал головой. Не то, чтобы он был сентиментален… но этот размах восхищал, особенно если знать, что каждая — каждая! — из этих фигур срисована с реального человека.
Нет, что бы там ни думали себе его бабушка и старый Император, а это всё-таки восхищает. Сейчас, в тени, их можно было принять за живых солдат; казалось, вдалеке они всё ещё дерутся — не застыв в единой позе, а активно, как тогда…
Лев на мгновение замер, всматриваясь вдаль.
Погодите-ка.
Парень покачал головой.
Они что… и правда двигаются?
  
Глава 20
 
Вопрос о том, кто же в действительности находится в этот момент под охраной, кого собираются казнить завтра утром, что было в этой цепочке причиной, а что следствием — занимал меня сильно. Но недолго; при всей серьёзности вопроса, ситуация не способствовала долгим размышлениям.
— Стой, — Рубан выставил вперёд ладонь, стоило нам только свернуть по тропе направо. Я застыл, полагаясь на опыт профессионала — и он, прислушавшись секунд пять, мотнул головой. — Обратно, впереди нас уже пасут.
— Джонни, они на деревьях, — вздохнул я. Ему-то хорошо было идти налегке, мне же строить из себя мастера скрытности, с трупом на плечах, было гораздо тяжелее. И когда Рубан спустя пятьдесят метров повторил тот же жест и тот же призыв, я уже готов был возмутиться…
…но неожиданно услышал их. Не знаю, слышали ли они меня, не знаю даже, чем конкретно был тот звук — неосторожным шагом, передёрнутым затвором или просто движением. Но одно он мне принёс точно — уверенность в том, что мы здесь не одни.
Рубан, чертыхаясь про себя (агент умудрялся не издавать ни звука, но по его выражению лица можно было воспроизвести его слова буквально добуквенно), петлял, как очумевший заяц; к трупу он по-прежнему не прикасался — уже не из брезгливости, скорее из боязни опять выпустить скверну наружу — но аккуратно и беззвучно раздвигал все ветки, давая мне пройти с грузом.
Путь продолжался довольно долго — не меньше часа. Мы просто шли, шли, сворачивали, снова шли, снова сворачивали… Пару раз я порывался задать агенту вопрос, но он делал знак не шуметь, и только в какой-то момент устало выдохнул и шёпотом сообщил:
— Говори. Только тихо.
— Мы вообще в нужную сторону идём? — мне совершенно не улыбалось оббегать весь лес с такой ношей, а потом ещё дополнительно шагать до мемориала.
 
— Нет, — пожал плечами Рубан.
— Тогда…
— Мы просто уходим. Задержимся — попадёмся, бросим тело — потеряем его насовсем. А это, как я понял, твой последний шанс.
— Не мой! — неожиданно вспылил я. — Совершенно не мой! Я буду как раз единственным, кто выживет в вашей столице, если всё сорвётся! И, знаешь, как бы мне ни хотелось жить дальше без такой ноши — если всё будет настолько сложно…