Приключения новобрачных

Подхватив юбки, Джорджетт бросилась прочь от захудалой гостиницы, места ее позора. Ее совсем не заботило, как она сейчас выглядела. «Что я наделала, что я наделала?» – словно заклинание повторяла она про себя. Но уже через минуту, когда здравый смысл начал понемногу одолевать панику, к этому вопросу прибавился еще один: «Где я?»
Джорджетт бежала по незнакомой торговой улице, совсем не походившей на родные лондонские. Запыхавшись, она остановилась под навесом очередной лавки, уперлась ладонью в кирпичную стену и попыталась отдышаться. Проходившие мимо две юные леди в нарядных чепцах с развевающимися розовыми лентами разглядывали ее с нескрываемым любопытством и тихонько перешептывались.
Джорджетт даже думать не хотелось о том, какое жалкое зрелище она собой представляет. Одна прическа чего стоила! Не говоря уж о том, что от нее, наверное, за версту разило бренди. В спешке покидая гостиницу, она думала лишь о том, как бы сбежать оттуда побыстрее. Но теперь, оказавшись на весьма оживленной улице непричесанной, в платье, которое на ней едва сходилось из-за отсутствия корсета, Джорджетт невольно задумалась о том, стоило ли так торопиться. И она все еще не понимала, где находится, и не помнила, как тут оказалась. Полосатый навес поперек улицы… Колонка, возле которой выстроилась очередь желающих набрать воды… Джорджетт была уверена, что все это видела впервые – и улицу эту, и людей. Если она и знала кого-то в этом городе, то лишь того бородача с фигурой атлета, с которым проснулась в одной постели.
И во всей Шотландии ей был знаком еще только один человек – ее кузен Рандольф Бартон.
Прислонившись спиной к кирпичной стене, Джорджетт тихо всхлипнула. Что теперь с ней будет? Не слишком обнадеживающее начало двухнедельных шотландских каникул, на которые она возлагала такие радужные надежды. Она помнила, что приехала к кузену три дня назад или… Или все же четыре? Заискивающая угодливость кузена неприятно поразила Джорджетт, как и отсутствие обещанной им компаньонки, а также горничной. И, что еще хуже, у нее сразу же возникло подозрение, что Рандольф имел на нее определенные виды и пригласил ее совсем не потому, что хотел по-братски поддержать. Она еще более утвердилась в своих подозрениях накануне вечером – если, конечно, это было вчера, – когда за ужином Рандольф сел напротив нее и принялся буравить взглядом. Она ерзала на стуле, не находя себе места. А что было потом, увы, не помнила.
– Я принес вам котенка, мисс.
Джорджетт стремительно обернулась, задохнувшись от неожиданности. В нескольких шагах от нее стоял грузный мужчина в забрызганном кровью фартуке. От него ужасно разило потом, а в его густой бороде цвета красноватой глины застряли крошки еды или, возможно, чего-то другого – Джорджетт предпочла не думать, чего именно.
А жизнь в городе шумела и бурлила. На улицы высыпали женщины с детьми и домохозяйки с корзинами, спешившие на рынок. Но казалось, никому из прохожих не было никакого дела до того, что устрашающего вида субъект в забрызганном кровью фартуке держал в одной руке кривой мясницкий нож, а в другой – котенка.
– Я вас знаю? – спросила Джорджетт, в страхе отступив на шаг.
Бородач улыбнулся, обнаружив дыру в том месте, где должны были находиться передние зубы.
– Макрори меня зовут. Вчера вечером, когда мы познакомились, случай не представился назвать себя.
– Мы с вами познакомились вчера? – Утро оказалось богатым на сюрпризы. Этого бородача вполне можно было принять либо за неряшливого мясника, либо за убийцу. Такого увидишь на улице – на другую сторону перейдешь, а уж про то, чтобы водить с ним дружбу, и речи быть не могло. Интересно, насколько близко она успела с ним познакомиться в тот отрезок времени, который каким-то мистическим образом выпал из ее памяти?
– Так вы не помните? А, ну это понятно… Все так быстро случилось: сперва – на меня, потом – с меня. Вам немудрено и забыть. – Голос мужчины в фартуке звучал так же раскатисто, как и голос того, кто остался в номере, но в отличие от последнего голос то ли мясника, то ли убийцы не трогал за душу. От слов же его, вернее – от того, что под ними подразумевалось, у Джорджетт волосы на затылке встали дыбом.
 
– Я… была на вас? – «Господи, сделай так, чтобы я ослышалась», – мысленно взмолилась она.
– Ну да. Обхватила меня, крепко так. – От хохота мясника кровавые пятна на его фартуке заколыхались, словно занавески на ветру. – Как и где стиснуть – в этом вы знаете толк, верно говорю.
По вискам Джорджетт заструился пот, а по спине пробежал холодок. Рассудок отказывался верить в самую очевидную интерпретацию слов этого бородатого мужчины. Что-то тут было не так…
– Что вы имеете в виду? – спросила Джорджетт в надежде, что сейчас он скажет, что, мол, просто пошутил.
– Забирай его, детка. – Мясник указал на котенка кончиком ножа. – Ты его заработала.
Джорджетт растерялась настолько, что машинально взяла протянутого ей котенка. Он был совсем крохой – недели три или четыре от роду, не больше. Она понятия не имела, как будет заботиться о котенке, но отчего-то решила, что ее долг – приютить несчастное существо. Подержав в руках этот маленький комок, она уже не могла с ним расстаться. К тому же Джорджетт подозревала, что если вернет котенка мяснику, то малыш может стать чьим-нибудь ужином.
И тут мясник, одарив Джорджетт напоследок еще одной беззубой улыбкой, развернулся и ушел. Джорджетт смотрела ему вслед, пока он не растворился в толпе. А на душе у нее становилось все муторнее. Господи, неужели она действительно дотрагивалась до него в интимных местах? И неужели делала это за плату, за котенка?!
Джорджетт сморгнула подступившие слезы. Она не плакала, когда умер ее муж, хотя чувствовала себя в немалой степени виноватой в его преждевременной смерти. Не плакала она и в тот момент, когда, проснувшись этим утром, увидела, что лежит голая в постели с чужаком, в обшарпанном и грязном гостиничном номере. Даже выскочив полуголая на улицу и обнаружив, что не знает, где находится, она все равно не заплакала.
Но сейчас, узнав о том, что этой ночью она, возможно, занималась непристойностями с этим мясником, Джорджетт не смогла сдержать слезы отвращения. Отвращения к себе самой.
От самобичевания ее отвлек стук копыт и скрежет колес, и Джорджетт едва успела отскочить. Возница же грозил ей кулаком и что-то орал, но она не поняла его из-за сильного шотландского акцента. Поскользнувшись на кучке навоза, Джорджетт, с трудом сохранив равновесие, отпрыгнула к краю мостовой. Оказавшись в безопасности, она первым делом взглянула на котенка, которого ей посчастливилось не уронить, а затем, после секундных раздумий, сунула его в вырез декольте, иначе она не могла бы застегнуть платье, ставшее тесным без корсета, – ведь для этого ей требовались обе руки.
Но теперь, кое-как справившись с платьем, Джорджетт подняла голову и осмотрелась. Она не имела ни малейшего представления о том, что делать с котенком – и с собой тоже. И в тот момент, когда отчаяние уже готово было схватить ее за горло, она вдруг услышала знакомый голос.
– Джорджетт! – Ее кузен каким-то чудом сумел перекричать хор уличных торговцев и зазывал.
Обернувшись, она увидела Рандольфа на другой стороне улицы. Заметить его раньше ей, очевидно, помешала повозка, под которой они с котенком едва не погибли. Рандольфа же было не узнать… Его всегда тщательно прилизанные светлые волосы сейчас стояли дыбом, сюртук был застегнут косо, а кое-как завязанный шейный платок сбился набок.
И все же Джорджетт ужасно обрадовалась Рандольфу, когда он бросился к ней через улицу, рискуя погибнуть под колесами.
 
– Рандольф, как я рада тебя видеть, – пролепетала она, схватив его за руку и вздрогнув от непривычного ощущения – перчаток на ней не было: они, должно быть, вчера куда-то подевались, если она вообще соизволила их надеть. И это лишнее свидетельство того, как низко она пала. А если представить, что она делала вот этими голыми руками, за что хваталась… При этой мысли пальцы ее непроизвольно сжались. А ведь всего несколько дней назад она всеми силами старалась избежать прикосновений кузена, не желая поощрять его в попытках ухаживать за ней. Но сейчас она вцепилась в него, желая лишь одного: чтобы он как можно скорее увел ее отсюда и чтобы как можно скорее все случившееся с ней забылось как дурной сон.