Притворись, прошу! (СИ)

— Ну давай же! — цыкнула она. — Горячо!
Послушно приоткрыв рот, я принял угощение и ненароком вылизал ее пальцы. Странным или сексуальным этот неловкий для меня момент ей не показался: Сара вытерла мясной жир и мою слюну о вафельное полотенце и воззрела на меня.
— Ну и?..
— Немного пресное… — честно ответил я.
— Ну что же, кетчупа в холодильнике много! — сверкнула усталой улыбкой она. — Открой пока вино, если не сложно, — кивнула она в сторону стоящей на столе бутылки.
— Хорошо. Где взять штопор?
— Ах да…
Сара выдвинула необыкновенно длинный кухонный ящик — пришлось сделать шаг вперед, чтобы в этом узком проходе он не ударил меня по бедру. У Отиса и Сары — теперь уже только у Сары! — отличный дом, но единственный, на мой взгляд, его изъян — кухня… Выложив штопор на стол, Сара закрыла ящик и начала доставать посуду; я же принялся открывать принесенное мною в дар вино. Когда на ближайшем столике построилась башня из белоснежных тарелок, Сара поставила передо мной еще одну бутылку, только уже белого вина.
— Спасибо за помощь, — улыбнулась она. — Я в последнее время мало что успеваю…
— Из-за развода? — не подумав, брякнул я.
— Ох, нет, до этого ведь еще как минимум полгода…
Штопор остановился, мерзко скрипнув.
— Прости?.. — сощурился я. — Какие полгода? Почему?
— А Отис не сказал тебе? Мы решили повременить с разводом. Долго объяснять, но смысл в том, что мы потеряем достаточно крупную сумму денег из-за налоговой, подай мы документы на развод в ближайшее время. Но не волнуйся, — вмиг добавила она, — это абсолютно ничего не значит! У нас с Отисом все кончено, вы с ним вместе, и этому никто не помешает.
Сара была весела и дружелюбна — и от этого волки внутри моей горящей от злости головы выли еще громче. Полгода. Полгода?.. Полгода… Из-за поворота возник Отис, и мне нестерпимо сильно захотелось разбить о его голову бутылку белого вина, которую я до белизны кожи сжимал в руке, как и воткнутый в ее пробку штопор. Пол…года… Мать вашу, вы что, серьезно?!..
Слегка подвинув меня вперед, Отис остановился за моей спиной. Вместо вопроса, адресованного бывшей-нынешней жене, я слышал лишь булькающие звуки, слетающие с его языка. Сара что-то кратко ответила, кивнула и дернула кухонный ящик передо мной. Деревянная панель с силой врезалась мне в живот. От вспыхнувшей всего на секунду тупой боли я покачнулся, и ящик окончательно потеснил меня. Ладонь Отиса легла на мой правый бок, удерживая от падения, но и она, и грудь, обдающая теплом мою спину, сейчас волновали меньше всего! Потому что это было далеко не все, что я чувствовал… Раз его бедра касаются моих, а живот — низа моей спины, то то, что мягко упирается мне в задницу… Не-е-ет… Но всплывшая в памяти схема человеческого тела оспорила мое мысленное восклицание, и пробка с хлопком выскользнула из бутылочного горлышка.
— Сара… — слегка высоковатым голосом простонал я. — Закрой ящик… скорее…
Искренне не понимая причину моего странного поведения, она выполнила просьбу, и я наконец смог отлипнуть от ничуть не удивленного или смущенного Отиса. Он даже не понял, что произошло! Безэмоциональное бревно в обличии человека! Отис посторонился, пропуская спешащую в столовую Сару, и мы на кухне остались одни. Не выдерживая чудовищного напора из ряда вон выходящих ситуаций, добавивших в мои последние недели стыда, злости и черт знает еще каких эмоций, я лег грудью на свободный стол. Фантомное давление члена Отиса на мою задницу стало лишь ощутимее, и мне пришлось выпрямиться, рыча под нос.
— Что с тобой? — встревоженно узнал Отис.
Он еще спрашивает!..
— Полгода! — выпалил я, сверля его гневным взглядом.
И без моих уточнений Отис все прекрасно понял. Судя по досаде, отразившейся в его глазах, он и не собирался мне ничего рассказывать. И сколько бы он молчал? Все полгода? И я бы не догадался, по его мнению?.. Я же не собака, у которой адекватного восприятия времени нет!
— Я хотел, чтобы ты узнал об этом попозже… — будто прочел мои мысли Отис.
 
— Через полгода, очевидно?!
— Не настолько «попозже». Но именно этого я и боялся: твоей истерики…
— Я имею право истерить! — выкрикнул я, яростно сжимая столешницу. — Я что, на целых полгода застрял в этом гомо-кошмаре?!.. — громким шепотом продолжил я. — И только что твой член терся об меня!..
— Что?.. — встрепенулся Отис.
— …я не способен шесть месяцев находиться в этом абсурде!
— Подожди, что ты про член сказал?..
— Кто о чем, а вшивый о бане! — всплеснул руками я.
— Да это же ты сейчас про член упомянул! Я придержал тебя, чтобы ты не упал.
— Надо было придерживать ТОЛЬКО рукой! — зло бросил я. — До сих пор, мать твою, ощущаю, как он трется о мои брюки!..
— Да не терся я о тебя членом! — вспылил Отис.
— Эй! — рявкнула из-за угла Сара. — В доме же ребенок! Можете свои сосисочные дела обсудить как-нибудь потом?!
Зажав лицо обеими руками, я с мученическим стоном опустился лбом на прохладную столешницу. За что мне это все?!..
***
За столом мне было, одним словом, неловко — и потому я усиленно пил. Неловко было сидеть, ведь травмированная совсем недавно психика рисовала между мной и стулом то, чего там быть никак не могло… Неловко смотреть на Рину, занимающую место напротив, потому что член ее отца елозил по моему заду. Неловко просить Сару передать мне масло — по целым двум причинам: во-первых, о нее тоже терся член Отиса, хотя бы раз, иначе бы Рина не сидела за столом, а во-вторых, само масло через ряд нескромных ассоциаций приводило меня снова к заевшей теме, ну, потому что: масло — скользкое — смазка — фрикция… Приехали!.. Видеть краем глаза Отиса, расправляющегося справа от меня с картофелем, было вообще невыносимо! Ну а Гэвина я просто терпеть не мог, и никаких иных чувств, помимо раздражения, он во мне не пробуждал.
Да, я попал в ментальный капкан, не способный избавиться от одной-единственной мысли. За ужином я ел только овощи, так как мясо — горячее, мягкое и сочное — не вызывало желание поднести его ко рту… Когда мой бокал опустел в третий раз, я понял, что скорее сопьюсь, чем смогу за счет алкоголя отделяться от мысленной жвачки. Давай, соберись, тряпка!..
— Сара, можно мне… масло? — попытался я одолеть внутренних демонов.
Улыбнувшись, она пододвинула металлическую масленку с ножом. Я кивнул в знак благодарности — и не нашел в себе силы протянуть руку к маслу. Я сидел и смотрел на него, чувствуя, как все сильнее зажимает мною кровоточащую ногу воображаемый капкан.
— Что такое? — все с той же доброжелательной улыбкой спросила Сара. — С маслом что-то не так?
— А? — поднял я голову, вспоминая, что за столом по-прежнему сидят другие люди. — А, нет, я просто хотел… чтобы оно поближе стояло…
— Так, Кэму достаточно вина, — рассмеялся Отис, поднимая свой бокал и пригубляя его, кажется, всего во второй раз за вечер. Так пьют нормальные люди, не желающие напиться в хлам?.. Какая жалость, что я не могу встать из-за стола и отправиться в «Четыре рюмки»: жидкое согревающее глотку «лекарство» сегодня мне куда нужнее, чем ужин в окружении зрителей нашего с Отисом спектакля…
Мое внимание привлек звонкий голос Рины, обращенный к матери:
— Нам же с папой можно будет в следующие выходные отправиться в зоопарк?
— Конечно, — ответила Сара, побалтывая белое вино в бокале, — если у него не будет свидания с Кэмероном.
Картошка выбрала не то горло, и я закашлялся, заливая хрипы обновленным алкоголем.
— Рина… в курсе?.. — осторожно спросил я, стерев выступившие от удушья слезы.
 
— Разумеется, — подтвердила Сара. — Это была рекомендация детского психолога: ничего не скрывать от ребенка. Так, по его словам, Рине будет легче относиться к нашему разводу как к чему-то обыденному, случающемуся то здесь, то там — у всех. Правда, милая?
Рина весело кивнула, запихивая за щеку приличный кусок мяса, политого кетчупом.
— Овощи чего лежат на краю тарелки? — заговорил с дочерью Отис.