Засечная черта

Полусотник не закончил фразу, лишь резко рубанул рукой по воздуху.
– Как руки-то? – спросил Лось. – Раны хорошо зажили, не беспокоят?
Он, как и любой особник, имел прекрасную память, из которой в нужный момент всплывало множество вещей, иногда, казалось бы, совсем мелких и незначительных, но как впоследствии не раз выяснялось – главнейших и решающих.
– Так раны-то навылет, кости и связки не задеты, зажило все за три седмицы. Я уже через месяц саблей как ни в чем не бывало вовсю рубил.
– Ну и слава Богу, – искренне порадовался за товарища Лось. – А позвольте поинтересоваться, господа дружинники, кого это вы изволите прятать вон в той карете, возле дверцы которой торчит лихой десятник Желток, как бы не замечающий старых друзей?
– О-о, – сделав загадочное лицо, с подчеркнуто таинственной интонацией протянула Катерина. – Не все-то ты, оказывается, знаешь, брат особник. А вот угадай с трех раз!
В ее взгляде, направленном на Лося, играло веселое лукавство, одновременно ощущался и задорный вызов.
– Ну что ж, попробую, – совершенно серьезным тоном произнес Лось и задумался на пару минут.
– Вы едете разыскивать Михася... Неужели?! Не может быть! – вдруг воскликнул он, осененный внезапной догадкой. – Леди Джоана?!
– Ну, ты даешь! – в голосе Катьки прозвучало неподдельное восхищение.
Разик вновь еле заметно поморщился. Он уже давно в глубине души ревновал девушку к ее сослуживцам по особой сотне.
– Как, та самая невеста Михася, из Англии? – Смоля тоже почти сразу же вспомнил эту известную всему Лесному Стану романтическую историю. – Разик, немедленно представь нас прекрасной незнакомке. Я все же как-никак по их меркам не меньше чем целый полковник!
– Йес, сэр. – Разик шутливо вытянулся, поднес руку к берету. – Прошу вас следовать за мной к карете.
Процедура представлений и взаимных расклани-ваний не заняла много времени.
– Как вам в России, Джоана? Не слишком ли холодно?
Джоана, как истинная леди, ответила именно то, что собеседники ожидали услышать:
– На воздухе – холодно, а в бане – жарко.
Дальше должен был последовать неизбежный вопрос про квас – нашу национальную гордость перед иностранными дамами. Очевидно, что перед зарубежными джентльменами мы гордимся совсем другим напитком.
– А как вам понравился наш квас, дорогая леди?
Естественно, последовавший ответ Джоаны вполне удовлетворил и приверженцев квасного патриотизма.
– Ну что ж, счастливо, братцы! Самые горячие приветы Михасю!
– И вам удачи в Ливонии. Встретите там вервольфов – угостите их грибками из белочкиных запасов!
Дружинники весело рассмеялись, вспомнив эту замечательную историю, вошедшую в анналы Лесного Стана, как и многое другое из похождений Михася, Разика и Желтка. Дай-то Бог, чтобы их совместные похождения продолжились и в будущем, на радость друзьям и на страх агрессорам!
– Джоана, я тебе потом расскажу, над чем именно смеются бойцы. – Катька, которой внезапно стало грустно и тоскливо, подавила эту секундную слабость и заставила себя бодро улыбаться вместе со всеми.
Все уверения Лося и Смоли, что Михась скоро отыщется, живой и невредимый, поскольку лучший дружинник Лесного Стана даже на одной ноге и одной левой рукой разгонит любую толпу опричников, привыкших иметь дело лишь с безоружными и беззащитными жертвами, Катьку, конечно же, не убедили. Скорее всего, Михась был тяжело ранен, иначе он давно уже добрался бы до Лесного Стана или передал весть о себе. Оставалось надеяться, что дружинник, прекрасно умевший выживать в лесу, оправляется от ран, прячась где-нибудь в укромном месте.
Вопрос состоял только в том, как бы это место отыскать, причем быстрее опричников, поскольку они тоже наверняка активно ищут одного из самых заклятых своих врагов. И, глядя вслед уходящей колонне, поднеся руку к берету, как и все выстроившиеся на обочине бойцы их десятка, Катька вновь ощутила неожиданный короткий приступ черной тоски и беспомощности. В ее душу закралось какое-то нехорошее предчувствие. Конечно, по роду своей деятельности и по складу души девушка была сугубой материалисткой, насколько это позволял тогдашний уровень развития естественных наук, усвоенных ею в школе Лесного Стана. Но предчувствие, как и интуиция, – явление сугубо материальное, связанное с особым способом работы мозга в особо сложных случаях, когда невозможно достичь однозначного решения на основе простых логических построений. И лишь услышав привычную команду Разика: « Отряд! По коням!», Катька встряхнулась, собрала волю в кулак, и как ни в чем не бывало, все с той же веселой улыбкой на устах подмигнула Джоане и одним легким изящным движением вспорхнула с земли в седло.
Воевода, наместник небольшого подмосковного городка, скучал. Вернее, не то чтобы скучал, а просто томился. Жизнь у воеводы была в общем-то отнюдь не скучная: интриги, клевета, наветы, зависть – полный профессиональный набор любого мало-мальски значительного руководителя. Но все-таки обманы, подлости, стяжательство и казни были не развлечением, а государственной службой, тяжелой работой. Хоть и любимой, но все равно – работой. А воевода считал себя натурой тонкой, чувствительной, кристально честной, мыслящей масштабно, глубоко проникающей своим мудрым разумом в суть вещей и явлений. Разумеется, ни подчиненные, ни тем более вышестоящее начальство не могли по достоинству оценить столь выдающуюся личность.
Воевода глубоко вздохнул, покачал головой, еще раз опечалился по поводу неблагодарности человечества, пренебрегающего своими лучшими представителями, затем резко выдохнул и единым духом опорожнил очередную чарку.
В дверь малой обеденной палаты, где он пребывал в гордом одиночестве, постучали. И не успел еще воевода выматериться, посылая стучавшего в соответствующее место, как дверь распахнулась и пред грозные очи городского повелителя предстал верный прихвостень из местных захудалых дворян, числившийся воеводским стольником. У него, разумеется, было христианское имя, данное при крещении, но его чаще именовали Хальником, то ли по созвучию с должностью, то ли, скорее всего, от слова «охальник», которое как нельзя лучше характеризовало моральный облик сего достойнейшего госслужащего.
– Аверьян Мартемьяныч, – стольник торопливо скрючился, судорожно махнув рукой вниз от плеча, что должно было означать земной поклон, – не вели казнить, вели слово молвить!
– Ну, молви, такой-сякой, как ты посмел волю мою нарушить, поскольку знал, что я, размышляя о делах, государем порученных, себя беспокоить не велел! – воевода изволил гневаться чуть преувеличенно, ибо сразу догадался, что верный помощник вломился в его покои не просто так, а с какой-то важной вестью.
– Отец-воевода, – Хальник на цыпочках, пригнувшись, как под обстрелом, под которым ни разу не был да и не собирался попадать, ибо умудрялся ловко избегать вместе со своим хозяином воинской повинности, приблизился к суровому наместнику, заговорщицки зашептал на ухо: – Ты велел твоей милости докладывать обо всех стоящих внимания приезжих, прибывших на городской постоялый двор...
Стольник сделал паузу, преданно уставившись на хозяина невинным взглядом светлых голубеньких глаз.
– Ну? – голос воеводы уже был не так грозен, он явно заинтересовался предстоящим сообщением.
Действительно, приезжие, останавливающиеся на постоялом дворе, часто служили основным объектом для забав городского наместника и присных его. Если воевода определял, что этих самых приезжих можно безнаказанно обидеть, да еще при этом поживиться на их имуществе, то они немедленно становились объектами его вычурных игрищ, представлявших собой безобразный произвол и издевательство над людьми, временно попавшими под власть этого отъявленного самодура.
– Аверьян Мартемьяныч, дозволь доложить, что прибыли на постоялый двор десятеро приезжих, облика весьма странного. Говорят, что они из каких-то наших поморских земель, которые севернее Белоозера лежат. А с ними две девицы знатного рода и внешне весьма и весьма... – Стольник закатил глазки к небу, молитвенно сложил ладони под подбородком, как бы не находя слов, чтобы описать красоту приезжих девиц.