Мечта империи

«А у меня довольно противный гений», – решил Вер.
Насколько гений похож на своего подопечного? Как брат? Как приятель? Как адвокат? Скорее – как адвокат. Только он занят небесными интригами, а не земными. И все же… Может быть, небеса не так уж далеки от земли?
Клодия в своем горе винила Варрона. С той поры началась их непримиримая вражда. И с каждым голом вражда возрастала. Но при чем здесь Варрон? Мало ли страстных и сокровенных желаний проигрывают во время игр в Колизее! Их сгребают вместе с песком с арены, они шуршат, умирая, как грязные бумажные пакеты, улетая в небытие под порывами ветра.
Интересно, успел Элий исполнить свое главное желание или нет?
Вер глянул наверх, на трибуну. Молодой сенатор сидел на своем месте. Но Марции рядом не было. Неженка Марция спит и видит сладкие сны о своем браке с Элием.
– Вер, Элий может стать императором, если у него нет одной ноги? – спросил Авреол.
– Мы обсуждали этот вопрос сто пятьдесят раз, – огрызнулся Вер. – Найди тему интереснее.
– Разве Элий претендует на звание Цезаря? – пожала плечами Клодия. – У Руфина есть сын, наследник.
– Клодия, милашка, – ухмыльнулся Варрон. – Юный Цезарь – болезненное и жалкое существо. Все говорят, что он должен отречься от власти. И в этом случае – Элий кандидатура не хуже прочих. Гай Элий Мессий Деций Цезарь – так будет звучать в этом случае его полное имя.
– Неужели Марция станет женой Цезаря?! – раздраженно воскликнула Клодия. – Она же стерва!
– Ты ей завидуешь, моя Психея, – хмыкнул Варрон. – Всем известно, что ты влюблена в Элия. Но он не захотел с тобой спать. Я его понимаю.
– Заткнись, отброс арены!
Помпа заканчивалась, гладиаторы возвращались в куникул. Вер обернулся. Зрители махали платками и аплодировали. Сегодня они не разойдутся до конца дня. Даже те, чьи желания обратятся в дым, останутся в амфитеатре. Потому что сегодня Юний Вер выступает последним.
«Это будет замечательный бой», – пообещал Вер сам себе.
VI
Элий не сразу направился к своей ложе. Рассеянно отвечая на приветствия, он поднялся по лестнице к тому месту, где в проходе стоял высокий человек в красном военном плаще и золоченом броненагруднике. Было жарко, и военный не надел шлем. Но он мог позволить себе подобную вольность, ибо это был Корнелий Икел, первый префект претория  [51]. Его смуглое горбоносое лицо с надменно изогнутым ртом было знакомо любому гражданину Рима – Икел занимал свой пост уже более десяти лет, что в принципе не являлось нарушением конституции, но многих настораживало. Народные трибуны грозили наложить вето, если кандидатура Икела будет предложена сенату для утверждения на следующий год.
Корнелий Икел слишком поздно заметил Элия, и теперь не было никакой возможности уклониться от встречи. А разговаривать с сенатором Икел не хотел. Зато Элий буквально рвался к нему: протиснувшись меж толпящихся на лестнице зрителей, он встал так, чтобы префект претория не мог проскользнуть вниз, к императорской ложе.
Корнелий Икел не сомневался, что Элий искал встречи не ради пустого разговора.
– Всего один вопрос, превосходнейший муж, – Элий улыбнулся, и эта улыбка очень не понравилась префекту претория. – Придется поговорить здесь, раз ты не пожелал сообщить, когда мы можем встретиться. Меня интересует, что делает когорта преторианской гвардии в Вероне. Преторианцы обязаны охранять императора и столицу. А вот кого они охраняют в Вероне, совершенно неясно. Учитывая, что преторианский гвардеец получает жалованье в три раза выше обычного легионера, – это не пустое любопытство.
Корнелий Икел окинул взглядом лестницу, ведущую к императорской ложе. Август опаздывал. Как же отвязаться от Элия?
– Это государственная тайна, – ничего более умного Икел придумать не смог.
Элий недоверчиво покачал головой:
– У префекта претория не может быть тайн от сената.
– Иного ответа ты не получишь, сиятельный.
Лицо Элия мгновенно переменилось, улыбка исчезла, взгляд сделался ледяным:
– У такого ответа есть два толкования, превосходнейший муж. Либо ты, Корнелий Икел, префект претория, нарушаешь закон, либо ты не знаешь сам, что делает в Вероне твоя когорта! Но сенат на свой запрос получит ответ.
Икел молчал. Он не знал, зачем император потребовал направить когорту преторианцев в Верону. Но признаться в этом Корнелий Икел не мог. Потому что император может иметь тайны от префекта претория. А от сената – нет.
Почти все зрители уже заняли места на скамьях, и на лестнице никого не осталось. Элий направился к своей ложе. Корнелий Икел смотрел, как сенатор, хромая, спускается по ступеням.
– О боги! Почему нельзя купить клеймо, чтобы этот хромой козел споткнулся и сломал себе шею, – прошептал Икел.
VII
Вер не любил ждать своей очереди, как и Клодия. Он во всем был нетерпелив. Гладиаторы разошлись по своим раздевалкам, в «отстойнике» остались лишь Вер и Кассий Лентул, медик «скорой» из городской больницы. Он принадлежал к всадническому сословию, и на его форменной зеленой тунике и брюках была прошита узкая пурпурная полоса. Хотя он был молод, волосы надо лбом уже сильно поредели. Лентул носил очки. Лысина и круглые старомодные стекла делали его похожим на сельского медика, который знает своих пациентов по именам и на досуге сочиняет буколики. Во втором тысячелетии, когда патрицианский род Кассиев исчез, это имя сделалось личным, и среди сверстников Вера встречалось часто. Дело в том, что незадолго до войны вышел фильм о трибуне преторианской гвардии, убийце сумасшедшего Калигулы. Кассий Херея в исполнении красавца Марка Габиния на многие годы покорил сердца юных римлянок. Впрочем, Кассий Лентул совершенно не был похож на мужественного актера.
– На твоей медицинской машине тоже пурпурная полоса? – насмешливо спросил Вер.
Тот отложил медицинский ежемесячник и улыбнулся:
– Тебя это раздражает? Мой прапрадед был маляром. Зато отец отличился во время войны.
– А моя бабка была продажной девкой в одном из самых дешевых лупанариев  [52] Субуры. «Уютное гнездышко»? Может, слышал? И я даже не знаю, кто мой отец. В этом есть своя прелесть. Никто тебя не опекает и не досаждает нравоучениями.
– Не обязательно говорить об этом, – попытался ускользнуть от напора гладиатора служитель Эскулапа.
– А почему бы и нет? Любой уважающий себя римлянин выставляет в атрии восковые маски своих предков  [53]. У некоторых их так много, что полки с масками занимают все четыре стены атрия. Когда я куплю себе виллу, в атрии будут выставлены только четыре восковых головы: прадед-носильщик, шлюха-бабка и моя мать – рядовой легионер специальной когорты Второго Парфянского легиона. Эта когорта называлась «Нереида». Может, слышал про такую? Кажется, они все погибли… вся когорта.
– Надеюсь, матерью своей ты гордишься? – сухо спросил Кассий.
Юний Вер на секунду прикрыл глаза и увидел ее как наяву, в красной военной тунике, в броненагруднике и в тяжелых калигах  [54]. Волосы коротко острижены, на груди висит шлем. От нее пахнет ружейной смазкой, металлом, пОтом и кожей. И еще табаком – этим дурманом, завезенным из Новой Атлантиды. Такой специфически мужской запах, исходящий от женщины. «Юний, – шепчет она, наклоняясь к лицу мальчонки. – Ты будешь мною гордиться. Даже если я не вернусь, ты будешь мною гордиться». – «Мама, не уходи…» – шепчет маленький Юний. Они стоят в каком-то подвале. Сырой запах, тревожный отсвет факелов на серых камнях. Подвал заставлен пифосами и амфорами. Здесь же стол – огромный, сколоченный из грубых досок. Прямой, широкий и длинный, как римская дорога. И скамьи вдоль. Смутные силуэты людей, склонившихся над тарелками. Прощальная трапеза. Юний прижимается к матери. «Завтра мы выступаем, сынок…» Больше он ничего не помнит – только этот подвал, и это прощание при свете факелов.