Мечта империи

– Всех роднит великая культура – богов, гениев и людей, – очень ни к месту влез в разговор пожилой оратор. – Люди, творя культуру, уподобляются богам.
«Как же его имя?» – мучительно пытался вспомнить Элий.
– «Первооткрыватели» называют всю эту протухшую культуру пошлостью, – объявил Кумий. – Творения Праксителя и Лисиппа вульгарны. Аполлон Теменит  [74] вульгарен. Венера Косская  [75] вульгарна. Первая задача «Первооткрывателей» избавиться от пошлости.
– «Первооткрыватели»? – переспросил оратор.
– Да, именно так называется наше течение, – Кумий решил, что Вергилиевой премии ему все равно не видать и сделался дерзок. В двадцать лет даже трусы бывают дерзки. – Мы знаем подлинную историю Рима. И мы создадим его будущее. Я задумал библион под названием «1984 год». Вот точка перелома! – Кумий обожал хвастаться творческими замыслами.
– Вранье… – заявил изрядно захмелевший гений кухни. – Новая история начнется гораздо раньше.
– Это мы еще проверим, – вызывающе ответил Кумий.
– Нет, ты это не проверишь. Потому что никого из вас не будет… Ни тебя, – гений ткнул пальцем в поэта. – Ни тебя, – указал на Элия.
Он перевел указующий палец на Вера и замолчал, не ведая, что сказать.
– Когда же это случится? – спросил Элий, всем своим видом стараясь показать, что ему известно все или почти все.
Гений кухни не успел ответить.
Дверь в триклиний распахнулись, и вместо слуг с подносами ввалились человек шесть или семь одетых в черное, и в черных масках, полностью закрывавших лица. В руках у ворвавшихся были короткие боевые мечи. Блики светильников вспыхнули на клинках синими опасными огнями. Молчаливые и не званые гости тут же накинулись на пирующих. Первым им под руку попался поэт. Кумий хрюкнул совершенно не эстетично, и попытался спрятаться под платье своей соседки, но не успел. Меч полоснул его по плечу, кровь брызнула веером, а тело литератора неуклюже сползло с ложа. Молодая красавица ахнула и заслонилась рукой. При этом она как будто и не верила, что ее ударят, а кокетничала, и даже игриво выглядывала из-под ладошки. Но нападавший остался равнодушен к ее взору. Однако меч, занесенный над ее головой, не успел опуститься – Вер подставил под клинок бронзовую треногу старинного светильника, и меч переломился в месте удара. В следующее мгновение тренога так боднула нападавшего в живот, что парень отлетел к стене. Другой громила ринулся к Элию. Но вместо того, чтобы ударить сенатора мечом, человек в черном попытался связать бывшего гладиатора. Какая глупость! Сенатор без труда вывернулся и полоснул нападавшего кинжалом по рукам. Гесид в ужасе заслонился пустым подносом, и это спасло ему жизнь. Вер тем временем уже завладел клинком противника.
– Дисквалифицирую! – заорал он, вспарывая человеку в черном бедро. – Всех дисквалифицирую!
Элий скатился с ложа и схватил меч раненого.
Дальше началось невообразимое – краткое и неминуемое избиение. Прежние убийцы казались приведенными на заклание ягнятами. Вер и Элий с неимоверной легкостью уходили от ударов, клинки нападавших разили воздух, подушки и ложа; зато ответные удары рассекали руки и ноги или плашмя били по головам так, что противники не могли подняться. Неведомые убийцы бросились вон. Но меч Вера настигал их и у дверей триклиния, и в атрии, и на пороге дома. Через несколько мгновений все было кончено. Раздавались лишь стоны раненых.
Гесид, отбросив ненужный поднос, склонился над злосчастным гостем, кому судьба обещала так много.
– По-моему, он не дышит, – прошептал кондитер.
– Разве? – Элий пощупал пульс на шее у Кумия. – А, по-моему, он еще не созрел для Ахерона.
– Ахерон… подземное царство… – тут же забормотал Кумий и разлепил глаза. – Харон! Ты Харон? – обратился он к Гесиду. – Я так и знал, что здесь будет, ужасно, холодно, и лица умерших внушат мне ужас…
– Кумий, ты забыл заплатить мне монетку, – нервно хихикнул Гесид.
– Монетка! Да, да, монетка! – Кумий засунул пальцы под язык, надеясь отыскать там условную плату за переезд. Но монетки не было.
– Может, ты ее проглотил? – предположил Гесид, вновь нелепо хихикая.
Кумий принялся ощупывать свою тунику, пальцы скользнули по липкому пятну крови.
– О боги, что это? – прошептал он дрожащим голосом. – Неужели…
Кумий побелел и грохнулся головой об пол.
Элий разорвал тунику, чтобы посмотреть, действительно ли поэт так серьезно ранен, и тут заметил висящий на шнурке амулет. Кумий носил на шее детскую буллу!
– Неужели этому парню нет еще четырнадцати? – изумился Элий. – Хотя, если судить по уму, это вполне может быть.
– У него женская булла, – заметил Гесид. – Говорят, если носить детский амулет своей возлюбленной, то непременно с ней встретишься, даже если она тебя бросила.
Гесиду показалось, что Элий заинтересовался новым суеверием. Сенатор отошел в сторону и – Гесид не поверил собственным глазам – достал из кошелька и надел на шею золотую буллу. Кондитер отвернулся, но недостаточно поспешно – Элий заметил его удивленный взгляд.
– Вместо того чтобы подглядывать за мной, вызови «скорую», – велел сенатор хозяину. – Да и вигилам надо позвонить. Пусть стражи допросят нападавших. Хотя от этого наверняка толку будет мало – наемным убийцам не сообщают ни имени, ни цели заказчика.
– А где наш гений? – поинтересовался Вер. – Неужели улетел?
Ложе, на котором прежде лежал гений кухонного персонала, заколебалось, и покровитель кондитеров выбрался наружу.
– Надежное убежище, – заметил Элий, – но мне кажется, что тебе пора отсюда убираться и как можно скорее.
– Прежде я должен сбросить материальную оболочку, – дрожащим голосом сообщил гений.
– Не здесь, – приказал сенатор, и гений против воли ему повиновался.
Элий подхватил гения под руку и повел из триклиния, который походил на арену Колизея после битвы гладиаторов в те времена, когда бойцы сражались боевым оружием. Гений сделал еще одну попытку убедить сенатора, что ему срочно надо изменить облик. Но тот оставался непреклонен, понимая, что гений в человечьей ипостаси слаб и уязвим, но, вновь сделавшись высшим существом, без труда ускользнет, бросив людей на произвол судьбы.
Гений кухни сделал вид, что смирился, и уселся на заднее сидение сенаторской машины рядом с Вером. Элий велел ехать не по Аппиевой дороге, а выбрать окружной путь – так ему казалось безопасней.
– Теперь, когда нам никто не мешает, поведай, почему мы все погибнем? – потребовал Элий.
Гений испугался. Лицо его посерело, а губы задрожали.
– Нет, – прошептал он, – это невозможно. Я не могу…
– Очень даже можешь. И это связано с Летицией Кар, жизнь которой спас мой друг. Почему ее хотели убить? Ну, что же ты молчишь? Говори. Кому она мешает?
– Тебе лучше не знать, а то и ты…
Он хотел еще что-то добавить, но тут лицо его перекосилось так, что Элий невольно обернулся – сбоку совершенно неслышно вывернула черная машина. Ее задняя дверца поравнялась с передней дверцей сенаторской машины. Еще один человек в черном целился из «парабеллума» шоферу в висок. Вер рванулся, но не успел. Голова шофера лопнула, как спелая вишня. Во все стороны брызнули кровь и мозг. «Трирему» швырнуло в сторону, на обочину, колеса перепрыгнули через каменное ограждение, и машина полетела вниз, под откос. Элий вцепился в руль, но напрасно. Кувыркаясь, пурпурное авто летело вниз с обрыва, прямо в реку.
На заднем сидении нечеловеческим пронзительным голосом визжал гений.
V
Бог портов Портун был благосклонен к городу Массилия. Хорошо, когда каждым делом руководит свой бог. Любой труд становится делом почти сакральным. Разумеется, никому из людей не сравниться искусством с неземным покровителем, но мысль, что они занимаются божественным делом, согреет душу портовых рабочих и ремонтников.
Облицованные гранитом ступени спускались к воде. Слабая волна то набегала, лаская камень, то откатывала назад. Человек в просторном сером плаще с капюшоном сидел, опустив в воду удочку и делая вид, что внимательно наблюдает за поплавком. На самом деле взгляд его был прикован к трем кораблям, стоящих в порту Массилии под разгрузкой. Все три торговых судна были приписаны к Остии  [76]. И, судя по тем немногочисленным сведениям, которые удалось вытянуть из портовых рабочих, прибыли из колонии Конго.